Второе рождение в сирийской тюрьме

Три дня полетов

Ноах Герц родился в 1947 году в израильском городе Афула и был воспитан в любви к Израилю и готовности воевать за свою страну. Иудаизм всегда был для него чем-то из жизни давно ушедших поколений, что не имеет к нему никакого отношения. Война Судного Дня все изменила.

Ноах с женой и двухлетней дочкой жили в Негеве, в киббуце. Жена была беременна, когда в августе 1973 года Ноаха призвали в армию в качестве резервиста. Это было за месяц с небольшим до начала войны.

6 октября 1973 года, в Йом Кипур, Сирия и Египет совершили массированное внезапное нападение на северную и южную границы Израиля, пытаясь застать страну врасплох в тот день, когда большинство военных проводили день в молитве и посте.

Летчиков подняли по тревоге, и через два часа Ноах уже приближался к Голанским высотам, где тысячи сирийских танков при поддержке самолетов и зенитных батарей смогли прорваться к южным Голанским высотам. Израильские силы мужественно сражались в ожидании прибытия резервных войск. За первые три дня Ноах совершил около десятка боевых вылетов. А на четвертый день войны его самолет был сбит.

В небе над Дамаском

Это был четверг. Военно-воздушным силам был отдан приказ напасть на сирийскую военную базу. Ноах и его напарник старались лететь на очень малой высоте, чтобы не светиться на радарах, но это не спасло их. Над Дамаском самолет попал под удар ракеты класса «земля-воздух» и начал пикировать. Ноах потерял сознание и пришел в себя за десять секунд до того, как самолет врезался бы в землю. Он успел нажать кнопку катапультирования, раскрылся парашют — а дальше…

Следующее, что вспоминает Ноах — это больница: «Когда я проснулся, я подумал о трех вещах: я жив, мне очень больно, я хочу домой». Оказалось, что больница находится в Сирии, а сам он не только ранен и очень слаб от кровопотери, но что и одной ноги у него нет.

Ноах пробыл в больнице пять дней. Медицинская помощь после ампутации была оказана такая: один раз дали обезболивающее, другой раз врач бегло посмотрел на него и прошел мимо. Тот минимум, чтобы оставить летчика в живых, был сделан сирийскими медиками — но не больше.

Надежда и отчаяние

Несколько дней спустя полного надежд Ноаха сняли с больничной койки и погрузили на грузовик: «Я был уверен, что Армия обороны Израиля выиграла войну. Каждый метр, преодоленный грузовиком, отзывался чудовищной болью, от которой я не потерял сознание только потому, что верил: я еду домой, к жене и ребенку, к родителям…»

На самом деле Ноаха везли в тюрьму, где он проведет следующие четыре с половиной месяца в одиночной камере. В этой тюрьме он был одним из 20 израильских пилотов и солдат, захваченных сирийцами. Каждый из них сидел в своей крошечной камере и ничего не знал об остальных 19.

Игнорируя женевские конвенции, сирийцы ужасно обращались с израильскими военнопленными. Десятки солдат были казнены без суда и следствия. Подавляющее большинство солдат, взятых в плен Сирией, подвергались пыткам, ожогам, ударам электрическим током и другим жестоким мерам, о которых лучше не знать.

Ноаха пощадили. «Я был резервистом, к тому же тяжело ранен. Возможно, поэтому они оставили меня в покое. То, через что прошли остальные, невообразимо. Двух солдат они просто замучили до смерти во время допросов».

Медицинская помощь? Да, медицинская помощь понадобилась после того, как Ноах получил удар в челюсть. Доктор остановил кровотечение, но на ампутированную ногу даже не взглянул. Правда, когда Ноах попросил у него бинт и еще хоть что-то для дезинфекции, тот выдал раненому пакет первой помощи. Ноах сам облил свою рану алкоголем, перевязал ногу жгутом и наложил повязку.

Каждые четыре дня доктор приходил к Ноаху в камеру менять повязку. Одним из чудес этих недель было то, что гангрена миновала его.

Одиночное заключение

Ноах вспоминает:

«Я очень боялся пыток и казни, очень. Но одиночество было тяжелее, чем страх. Я был совершенно один, в тюрьме врага — и понятия не имел, когда этот кошмар закончится. Целыми днями я ни с кем не разговаривал, и только думал и вспоминал, вспоминал и думал — о той жизни, которую оставил в Израиле.

Иногда казалось, что я просто не могу больше. Один такой момент наступил, когда началась зима, резко похолодало, и у меня развилась инфекция. Я был слаб, сильнейшая боль не утихала, температура росла, и из раны текла кровь. Я дрожал, и одеяла не было. Я снова и снова повторял: “Я просто не могу, я просто не могу…” Я боялся заснуть, думая, что не проснусь.

Я начал думать о доме, о жене, о дочке, обо всем, что у меня было когда-то в жизни. Жена должна была вот-вот рожать, а меня не было рядом с ней. Знает ли она, что я жив? Я плакал, плакал и плакал.

Но где-то глубоко внутри меня из этой боли и из этих слез возникала неведомая сила, готовая дать отпор и этой тюрьме, и этой боли, и одиночеству, и неизвестности. Два слова: Шма Исраэль — возникли из ниоткуда. Это были мои первые в жизни слова молитвы: “Шма Исраэль, Боже, помоги мне, помоги мне!”

С этими словами и в слезах я заснул, а проснувшись, с изумлением увидел двух арабских охранников, которые входили в камеру с матрасом, одеялом и рубашкой. Что это было? Тогда я был слишком болен и измучен, чтобы размышлять, но позже, вспоминая этих “ангелов” с матрасом, я уже был уверен: когда ты взываешь к Б-гу и действительно имеешь в виду это, он слышит.

О разных вещах я думал. Однажды один из охранников, араб, бежавший из Израиля в Сирию, сказал мне, что евреи не имеют права на его землю. Сказал и пошел по своим делам, а меня эта мысль грызла долгие часы.

Имею я право на землю Израиля? Какова моя связь с ней? Кто я? Кто мы? Моя семья родом из Польши, но этот араб говорил, что он был здесь до нас. Это потрясло меня. У меня не было ответов — и я начал их искать там, в моей маленькой камере.

Я начал думать о том, что было раньше — до моих родителей, и до их родителей. Я помнил, что Аврааму было велено покинуть место его рождения и идти в ту землю, которая будет его родиной. Чем больше я думал, тем больше я понимал, что образование, которое я получил, никуда не годится. Я был как сирота в истории…»

Пробуждение

Через четыре с половиной месяца Ноаха Герца объединили с другими израильскими военнопленными. Среди группы было несколько других пилотов, которые катапультировались из своих самолетов, включая еще трех человек с ампутированными конечностями.

Ноах обнаружил, что не только в нем одном пробудилась еврейская душа за долгие недели, проведенные в одиночках. Некоторые солдаты впервые в жизни помолились там, в сирийской тюрьме. И тоже, как и он сам, впервые в жизни начали задавать себе вопросы, которые раньше у них не возникали.

Собирая по крупицам свои отрывочные знания о том, что значит жить по-еврейски, они начали собирать золотистые кружочки застывшего жира со своих тарелок, выдергивать нитки из рубашек — так у них появилось масло и фитили для субботних свечей.

Тогда же, в начале весны, пропустили в тюрьму работников Красного Креста, у которых пленники попросили мацу к Песаху и молитвенники. Все это было им доставлено. Мацу бережно хранили к празднику, а молитвенники тут же пустили в дело, составив миньян и проводя молитвы два раза в день: шахарит и минху. Никто из этих ребят не был религиозным, но все чувствовали необходимость в этих миньянах, этих свечах, этой маце, которой дома было полно, а тут она стала на вес золота.

В сирийской тюрьме, где они внезапно оказались без формы, рангов и званий — зато с достаточным запасом времени, чтобы подумать, — в этих солдатах стали пробуждаться те искры, что есть в душе каждого еврея.

За неделю до освобождения условия содержания солдат начали улучшаться. Ноах получил новую одежду и даже выписанный из больницы протез.

Раненых военнопленных освободили первыми. «Это был шабат, — вспоминал Ноах, — Невозможно передать, какая радость охватила меня, когда я наконец обнял свою жену и дочку — и взял в руки малышку, которая родилась, когда я был в плену…»

Когда чувства немного улеглись и Ноах начал рассказывать жене о тех мыслях и вопросах, которые появились у него в тюрьме, они начали искать ответы уже вдвоем. Кто мы такие? Какие ценности мы хотим передать нашим детям? Почему все происходит — войны, Холокост?

В Израиле Ноаху сделали хороший протез, и он вернулся в небо — правда, уже вторым пилотом. Вместе с женой они начали посещать занятия по иудаизму. Одним из первых был курс еврейской философии, основанный на книге Кузари, впечатления от которой у Ноаха и сейчас, спустя десятилетия, так же живы, как и тогда: «Это такая глубокая книга! Просто головокружительно глубокая! Начав изучать ее, я уже жаждал знать, что было написано во всех этих других книгах, что стоят на полках».

Ноах Герц выступает с лекцией о своей истории тшувы

У Ноаха Герца два дня рождения. Первый — это когда он физически был рожден своей матерью. Но вторым рождением, как это ни парадоксально, он считает не день освобождения из плена, а день, когда он попал в плен — видимо, чтобы осознать, что долгие годы он был в плену ежедневных рутинных дел, которые не давали ему остановиться и задуматься. И только в тюрьме его еврейская душа набралась сил и появилась на свет.