Похищение накануне Шабата

В январе 1980 года с раби Хаимом Фойерманом за"л, преподавателем ешивы и директором школы Еврейского фонда в Стейтен-Айленде, штат Нью-Йорк, случилась одна из таких историй, которые происходят нечасто: самолет, на котором он летел, был угнан террористом.

В том самолете летело еще несколько десятков людей. О чем они думали, кому молились, какие выводы сделали для себя и какие приняли решения? То, что записал рав Фойерман в тот день, имеет значение не только для его детей, внуков и учеников — но и для всех нас.

Это случилось 24 января, в четверг вечером, я возвращался из Северной Каролины с еврейской образовательной конференции. По дороге в аэропорт я привычно прочитал дорожную молитву. Мне все время приходилось летать, и я не воспринимал дорогу из Чарльстона в Нью-Йорк как что-то потенциально опасное. Мы должны были приземлиться в нью-йоркском аэропорту JFK в 2:50 утра. Мне хотелось успеть на ранний миньян, потому что это был йорцайт (день смерти) моего отца, благословенной памяти.

В какой-то момент я почувствовал, что в самолете происходит что-то неладное. Мы должны были начать снижение, но почему-то продолжали полет на прежней высоте. Стюардесса шла по проходу от пассажира к пассажиру и говорила всем какую-то фразу, которую мне не было слышно. На ее лице была улыбка — но кисти рук были сцеплены так сильно, что побелели костяшки. «Наш самолет летит на Кубу» — вот фраза, которую она повторяла.

Я понял, что вскоре, возможно, придет время принимать решения и быть бдительными и сильными. Так что я сделал то, что всегда делаю, когда предстоит что-то серьезное: я вздремнул. Проснувшись, я подумал, что неплохо бы получше выучить законы чтения молитвы Шма, вынул книгу и стал учить. Разные люди стали просить помолиться за них. Я даже удивился — сколько, оказывается, в самолете было евреев, а я и не подозревал этого, пока они не начали подходить ко мне.

Я не чувствовал себя ужасно испуганным. Почему? Наверное, потому что у меня было очень безопасное детство — мама и бабушка всегда заботились обо мне. Так что я думал, что так устроен мир: о тебе всегда заботятся.

Я представил себе, что звоню своей жене Ханале, прежде чем она уйдет на работу: «Ты подумаешь, что я шучу, но …» Ей придется объяснить, почему рав Фойерман не пришел на бар-мицву своего ученика на исходе субботы. Какое-то неправдоподобное объяснение получается: «Моего мужа похитили террористы».

Угонщиком оказался афроамериканец, угрожавший экипажу 22-калиберным пистолетом и якобы заложенной в самолет бомбой. Он летел со своей совсем молодой женой и двумя маленькими детьми. Потом выяснилось, что пистолет он спрятал пистолет в подгузнике своего ребенка.

На борту находилось 65 человек. Стюардессы продолжали обслуживать пассажиров, пытаясь казаться спокойными, но было видно, что они до смерти напуганы. Думаю, у них не было таких матери и бабушки, как у меня.

Время от времени капитан делал объявления своим обнадеживающим голосом с южным протяжным акцентом. Он просил нас поменьше пользовать лампочками и поменьше курить, чтобы экономить энергию и кислород.

В 5 утра мы приземлились в аэропорту Гаваны, на самом дальнем краю поля. Было еще темно — слишком рано для утренних молитв. Ханале еще не проснулась и не начала переживать. В самолете нарастало напряжение. Больная диабетом женщина потеряла сознание, беременной стало дурно. Ни врачей, ни медсестер среди нас не было. У родителей младенцев закончились подгузники и детские смеси. Какой-то пьяный из первого класса все прыгал по салону, пока стюард на него не цыкнул: «Сядьте и оставайтесь на месте, если не хотите получить пулю!»

Я увидел впереди яркие фары, подумал, что это как-то связано с дозаправкой нашего самолета и догадался, что топливо наверняка нужно для того, чтобы лететь куда-то дальше. И действительно, вскоре было объявлено, что самолет направляется в Тегеран.

Всего несколько месяцев прошло с захвата американских заложников в Иране. Пятьдесят с лишним человек до сих пор находились в руках террористов. Мне стало не по себе: в нашем самолете были дети, женщины… Вера в силу сказанной накануне дорожной молитвы и ощущение, что обо мне (а значит, и обо всех нас в этом самолете, стоящем в гаванском аэропорту) — позаботятся, вытеснили тревогу куда-то в область подсознания, а сознание осталось свободным для работы мысли.

Когда рассвело, я омыл руки, помолился. Мне было жаль, что я пропустил чтение кадиша по отцу в его йорцайт, но Б-г освобождает нас от обязательств, которые мы не можем выполнить по причинам, не зависящим от нас… А это уж точно была ситуация, в которой от меня зависело ничтожно мало. Ну, хотя бы свеча для йорцайта у меня была… хотя кто и когда разрешит мне ее зажечь — было неясно. Что меня больше всего волновало — это шабат.

Тем временем, к тем, кто плохо себя чувствовал, допустили врача — это немного обнадеживало. Я подумал, что угонщик не был ни сумасшедшим, ни безжалостным фанатиком. В его лице даже был некоторый шарм.

В 8:20 утра капитан в своей расслабленной манере сказал в микрофон: «Тут все происходит медленно, так что просто расслабьтесь, выпейте чашечку кофе — а мы вам сообщим, если что…» Ни воды, ни льда в самолете не оставалось, но слова капитана действовали на всех успокаивающе.

Я подумал о евреях в пустыне, которые плакали: «Что мы будем пить?», хотя у них тогда еще оставалась во флягах вода. Мне не хотелось ни пить, ни есть, так что не было никаких причин для недовольства. По крайней мере, пока.

Вскоре стюардесса предложила пассажирам булочки, масло, апельсиновый сок, орешки, а через пять минут капитан сообщил нам, что если угонщик получит то, что он требует, — а именно, другой самолет — он отпустит нас невредимыми.

Капитан сказал угонщику, что его самолет не предназначен для дальних перелетов, и чтобы лететь в Тегеран, нужен другой самолет. Хотя капитан все это затеял только чтобы потянуть время, неопытный угонщик купился и поверил.

Время тянулось. Я не помню, когда в последний раз я чувствовал себя настолько в руках Вс-вышнего.

Вскоре выяснилось кое-что о нашем угонщике. Он был безработным бухгалтером, мусульманином, отвергнутым обществом и разочарованным. Он хотел, чтобы Иран, а не американская авиакомпания, послал ему самолет. Он хотел выступить по телевидению, чтобы выразить свои политические взгляды. Не помню, что там были за взгляды, но одно из положений состояло в том, что все афроамериканцы должны покинуть США. С собой у него был прах сестры, который он планировал развеять над Меккой.

Капитан вышел из кабины и пошел по проходу, что-то тихо говоря пассажирам. Когда он приблизился ко мне, я услышал: «Мы все уйдем из самолета. Не все сразу. Как бы случайно. Раби, вы помолились перед дорогой?» В ответ на мой кивок капитан ободряюще улыбнулся: «Тогда всё будет хорошо!» План состоял в том, чтобы бежать через кухонный лифт в середине самолета, который обычно используется для погрузки продуктов в салон. Мы должны были вставать по одному (женщины и дети — в первую очередь) и исчезать в люке кухонного лифта.

Капитан предложил еще кое-что: если угонщик заметит, что в самолете нет женщин, он поймет, что что-то случилось. Вы помните, были в моде парики? Капитан попросил всех женщин, у которых были парики (нет, это не были религиозные еврейки!), передать их мужчинам. Несколько мужчин надели парики и повернулись спинами к кабине, так что взгляду угонщика из кабины они представлялись женщинами.

План сработал. Все выпрыгнули через люк: сначала женщины и дети, потом мы. Угонщик ничего не заметил. Мы не брали с собой ручную кладь, чтобы не вызвать подозрений, так что талит и тфилин остались в самолете, я только сидур сунул в карман.

Вскоре мы уже сидели в здании аэропорта, приходя в себя от пережитого. Да, мы были в безопасности, но для меня проблемы не закончились: я был на Кубе, скоро наступит шабат, а Ханале ничего не знает.

Когда угонщик обнаружил, что мы сбежали, он в ярости приставил пистолет к животу капитана и приказал ему взлететь. Капитан согласился, но кубинцы не выпустили самолет. Угонщик и его семья были арестованы.

Мне представился случай передать жене, что со мной все в порядке. Шабат я провел в гостинице аэропорта Майами, куда нас доставил все тот же самолет с тем же капитаном как раз к зажиганию свечей.

Мой багаж был со мной, а в нем — несколько банок мангового сока и несколько пакетиков арахиса. Отлично — я не останусь голодным в шабат! Я был в заключении в своем гостиничном номере 25 часов — потому что замок на двери был электронным. Так что я просто сидел в номере с моими семью банками сока. Я молился по сидуру, учил те законы, которые в нем были, и пил сок.

После шабата я купил билет в Нью-Йорк, и через несколько часов уже танцевал на бар-мицве своего ученика. Это был подходящий финал для истории об угоне самолета.

Постскриптумом для меня стало то, что мне вдруг как будто заново открылся простой смысл слов дорожной молитвы:

«Да будет Твоя воля, Вс-вышний, наш Б-г и Б-г наших отцов, вести нас мирным путем, направить наши шаги мирной стезей, проложить нам благополучную дорогу и привести нас к цели нашего путешествия для жизни, радости и мира, и избавить нас от рук всех недругов и от подстерегающих нас в засаде, от диких зверей и от рук разбойников, которые могут нам встретиться на пути, и от всех напастей, происходящих в мире…»

Не в каждом путешествии людям удается так явно ощутить себя в руках Вс-вышнего. Не всегда мы знаем, от каких напастей, разбойников и недругов мы были избавлены. А иногда случается, что нам показывают, как спастись, — но мы не видим этих путей, в панике закрывая глаза. Обращение к Б-гу наполняет нас уверенностью, что о нас заботятся, и придает нам решимости действовать хладнокровно, уберечься от беды самим и уберечь тех, кто рядом.