Хазон Иш. Этика и законы Торы (мусар и алаха)

1

«Этические предписания подчас составляют одно целое с алахическими постановлениями, причем именно алаха определяет, что допустимо и что недопустимо в этическом учении». («Эмуна у-витахон», разд.3, гл.1).

Поскольку мы вступаем на территорию талмид хахама — «ученика мудрецов» Торы, было бы неверно пытаться понять эту вступительную фразу в контексте известной проблемы отношения этики и права: допустимо ли поступаться этическими принципами ради соблюдения буквы закона или наоборот — недопустимо. Мусар — это не совсем этика, то ли обоснованная рационально, то ли опирающаяся на традицию, а алаха — это не законы, установленные людьми и могущие противоречить чьим-то этическим принципам. Предписания мусара, так же, как и алахи, устанавливаются мудрецами согласно учению Письменной и Устной Торы. И хотя мусар занимает особое место по отношению ко всем заповедям, следование его предписаниям не менее обязательно^[1]. Как ни кажется очевидным, что никакие этические соображения не могут отменить соблюдение законов, тем не менее выведение закона производится с учетом правил, которые можно отнести к этике. Так, например, в трактате Кидушин (41а) сказано, что запрещено человеку обручаться с невестой, пока он ее не увидит, ведь, может быть, он найдет в ней что-то неприятное для себя и отвергнет ее, а Милосердный сказал: «Возлюби ближнего, как самого себя». Таким образом, поскольку предписания мусара и алахи исходят из одного источника, то возникающее противоречие заранее считается мнимым и требует согласования.

В таком случае что же имеет в виду Хазон Иш, говоря: «Именно алаха определяет, что допустимо и что недопустимо в этическом учении»?

Он иллюстрирует это следующим примером.

В трактате Бава Батра (21б) выносится постановление, что учителя Торы, обучающие детей, не могут, опираясь на известный закон «ты лишаешь меня пропитания», ограничивающий конкуренцию, запретить учителям, прибывшим из другого города, тоже заниматься преподаванием. Возмущение местных учителей можно было бы назвать справедливым с этической точки зрения, ведь они на самом деле теряют свой заработок из-за притеснителей. Более того, как следует из этого места в трактате, запрет лишать пропитания другого — не только понятный этический принцип, он дан Моше — рабейну на Синае вместе со всей Торой! Если бы алаха была решена в пользу местных учителей, они имели бы право воспользоваться любыми средствами, чтобы восстановить справедливость. Тогда это были бы не споры, вражда и злословие, что запрещено, а война за соблюдение заповедей.

Однако мудрецы решили иначе. Принцип «соревнование мудрецов ведет к умножению мудрости Торы» они поставили выше защиты материальных интересов, в этом случае — выше конкуренции между учителями Торы. А раз так, защита обиженных против вновь прибывших оказывается «пролитием невинной крови», нарушением запрета споров, вражды и злословия. Таким образом, от одной алахи зависят сразу несколько этических предписаний (гл.1)^[2].

Отсюда следует важнейшее правило: алахическое суждение должно предшествовать этическому, говорит Хазон Иш. Именно первое способно определить, кто на самом деле преследователь, а кто преследуемый, чтобы всеми силами встать на его защиту, как этого требует от нас этика. В противном случае этический человек может легко попасть впросак, спутав преследователя с преследуемым, и все его усилия только умножат несправедливость (гл.2).

Другими словами, алахическое суждение касается истины положения вещей в свете законов Торы и постановлений мудрецов, а этические предписания определяют волю человека и его отношение к этим вещам. Поэтому основной движущей силой этического является чувство: отвращение ко злу, стремление к добру и т.д., а для алахического суждения требуется беспристрастный анализ ситуации. Без последнего «человек будет выносить суждения, следуя естественной склонности своего характера, и даже если он добился совершенства своих нравственных качеств, его суждения часто будут не совпадать с алахой, которая с Небес» (гл.3).

Беспристрастность достигается силой внутреннего противодействия естественным склонностям и непосредственному восприятию. Эта сила заметно ослабевает, когда ситуация сложна и закон неясен. В таком случае человек судит на основе своих предпочтений. Однако им не место в алахическом суждении, поскольку они не позволяют усомниться в собственной правоте. Некритическое отношение к самому себе, доверие только к своему нравственному чувству снимает преграду для низменных побуждений, по природе присущих человеку и способных «подстраиваться» под нравственные требования.

«Поэтому неудивительно видеть порой, как человек, известный строгостью поведения в отношениях с людьми, вдруг меняется в определенной ситуации, когда ввязывается в серьезный конфликт, упрямо продолжает вести борьбу, ссорится и враждует, а вся его душевная тонкость куда-то исчезает» (гл.4).

2

«Подчинение закону [Торы] — это величайшее свойство (мида) души. Есть два способа его приобретения: первый — привычка, второй — учение» (гл.5).

Здесь Хазон Иш обращается к учению мусар, суть которого — не столько этика, сколько воспитание соответствующих качеств — «исправление человеческой природы». Много книг было написано на эту тему, много сказано слов со знанием и пониманием дела, говорит Хазон Иш, имея в виду прежде всего учителей мусара, начиная с р. Исраэля Салантера (1810 — 1883) и до наших дней. Он повторяет основные положения этого учения.

«Привычка» есть способ изменения «природы». Она вырабатывается постепенно путем постоянного соблюдения правильного образа действий, который сознательно принимается на себя и требует поначалу больших усилий. «Учение» же — это способ убедить себя самого в необходимости правильного пути. Здесь также потребуются предварительное обязательство усердно заниматься книгами по мусару и значительные усилия, чтобы заставить себя это делать. Только таким путем можно преодолеть свои естественные склонности (гл.6). Но учение необходимо не только для «обуздания нрава», оно необходимо прежде всего для «пробуждения сердца», обновления чувств: стыда перед грехом, перед неспособностью управлять самим собой, стремления к добру, радости выполнения заповеди, трепета перед Создателем и т.д.

Однако, добавляет Хазон Иш, есть еще один вид благотворного воздействия учения (и здесь он говорит с большим пафосом, который нам не удастся передать в полной мере), а именно: «…детальное изучение каждого закона. Труд изучения Торы способен преобразовать человека, придать ему утонченность и возвышенность, рождает в нем прекрасное чувство чистоты и святости. Он насаждает глубоко в сердце отвращение к увеселениям и к мимолетным наслаждениям. Кроме того, этот труд одаряет человека неудержимым стремлением и самоотдачей в выполнении заповеди, алаху которой он изучает, и из глубины души его вырастает убеждение, что именно для этого он создан» (гл.7).

Заметим, что это «величайшее свойство» подчинения закону не рассматривается отдельно в книгах по мусару. Однако Хазон Иш вполне последовательно указывает на него как на важнейшее, поскольку от этого свойства зависит применение на практике всех остальных этических принципов. Алаха определяет долг человека в той или иной ситуации согласно законам Торы, руководствуясь принципом истины, а не пользой совершенствования человека. Но, с другой стороны, для практического выполнения долга требуется именно совершенство качеств, о воспитании которых учит мусар. Соответственно, первейшим из них будет подчинение закону Торы, основанному не только на страхе перед Небесами вообще, но прежде всего на ясном понимании и отчетливом осознании конкретной алахи.

3

«Ибо убеждение в истинности того или иного конкретного закона выполнения заповеди требует усилий и не возникает непосредственно из знания этого закона. Наоборот, формальное знание алахи может вызвать недоумение в сердце человека. Как, например, поверить, что отряхивание одежды в шабат есть нарушение заповеди из Торы, обязывающее принести повинную жертву^[3], а рубка дров — нарушение шабата только по постановлению мудрецов…» (гл.8).

Еще труднее, говорит Хазон Иш, признать справедливость закона в имущественных спорах. В таком случае все силы и способности души концентрируются на защите собственных интересов и человек уже не видит очевидное и не слышит убедительных доводов. Только тот, кто «превратил ночи в дни», исследуя алаху, кто постиг искусство выведения законов по книгам учителей устной Торы, способен на безусловное признание закона. Этот труд и будет для него по-настоящему защитой от влияния естественных реакций, склонностей и пристрастий, которые присущи любому человеку. В подтверждение он приводит известные слова р. Исраэля Салантера из «Игерет а-мусар» (Ор Исраэль 53б), что запреты трефного мяса или смеси мяса и молока настолько привычны, что любой отдаляется от них, не испытывая соблазна их нарушить. Напротив, в отношениях с другими подчас с легкостью и без страха нарушают законы Торы и ищут всевозможные уловки, чтобы уйти от ответственности. А ведь запрет воровства гораздо строже, чем запрет трефного, ибо даже Йом Кипур не искупит его нарушения, и, если человек удерживает не по закону какое бы то ни было имущество, это называется воровством. Несмотря на это, даже люди, известные своей Б-гобоязненностью, совершают ошибки. Основное лекарство от этих болезней души — проникновение во все тонкости алахи, изучение ее во всех деталях, пока не укрепится в человеке абсолютная преданность закону.

Сам р. Исраэль, первый учитель мусара, признает, что недостаточно работать над собой, чтобы стать Б-гобоязненным, — требуется еще нечто очень существенное, а именно преданность закону, замечает Хазон Иш. При этом поверхностное изучение законов в этом не поможет. Только изучение и прояснение алахи во всех деталях могут создать в душе твердое представление о необходимой реальности закона. Для этого потребуются годы усердных занятий, но именно изучение до полного прояснения алахи является сутью учения Торы, которое наши мудрецы ставили превыше всего^[4]. Мишна из трактата «Авот» перечисляет «48 путей приобретения Торы». Каждый из них, говорит Хазон Иш, обязывает выйти за рамки обычных представлений об учебе и работе или представлений о своих силах и способностях, подняться над своей природой и встать на путь совершенствования. «Пусть не даст он сон глазам своим и дрему — векам»^[5] (гл.9).

4

Позволим себе краткое пояснение. Возможно, покажется очень узким этот взгляд, сводящий все учение Торы к изучению алахи или, по крайней мере, ставящий в зависимость от нее весь путь совершенствования человека, «сына завета». В чем суть «мусара» Хазон Иша?

Его книга представляет собой заметки на тему мусара, не излагающие предмет в полном объеме, а полемически заостренные в отношении общепринятых представлений. (То же самое можно было бы сказать обо всем содержании томов «Хазон Иш», занимающихся вопросами алахи.) В ней Хазон Иш указал на некий существенный элемент мусара или даже на изъян в распространенном представлении, что алаха — это не мусар, а мусар — это не алаха. При этом неоспоримо, что точно так же, как алаха мусара является только частью всего свода алахи, так и «мусар» алахи есть только часть учения мусар. Однако «мусар» алахи, т.е. воспитание в себе преданности закону (аават амишпат), особой чуткости ко всему, что касается алахи, есть существеннейший элемент всего мусара в его практическом применении.

Соблюдение законов как будто бы само собой разумеется и не нуждается в наставлениях, когда речь идет о людях, стремящихся к совершенству. Но очень часто на этом пути, замечает Хазон Иш, люди попадают впросак. Б-гобоязненность и нравственность не избавляют их от ошибок, несмотря на знание законов! Заблуждение «продвинутого» человека происходит именно оттого, что он полагается на свое нравственное чувство и знание закона. Но что же еще требуется от «сына завета»? Хазон Иш отвечает: неустанное стремление постичь истину алахи. Не достичь совершенства, а постичь истину. Ведь достижение совершенства есть бесконечная задача и тому, кто на самом деле находится на этом пути, должно быть свойственно постоянное сомнение. Напротив, постижение истины позволяет принять решение: «именно так и не иначе». Слова Хазон Иша «прояснение алахи во всех деталях» не значат, что в итоге требуется составить наиболее полный перечень всех правил. «Деталь» есть реальность закона — «момент истины», алаха «здесь и теперь», а не буквально то, что записано в Шулхан Арухе. «Тора с Небес» означает, что никто не обладает заранее известным сводом законов на все случаи жизни.

Истинная реальность закона в этом мире возможна только в двух случаях. Во-первых, в учении, когда, пройдя весь путь выведения алахи, достигают момента понимания, ясного и непреложного, что алаха такова и другой быть не может. Именно момента понимания, который возникает как бы на острие усилия понять и существует на самом деле, только пока это усилие совершается. Ибо истина в этом мире скрывается, прежде всего, за множеством подобий истины. Ее можно сравнить с точкой (точкой равновесия противодействующих сил или с невидимым центром вращения) или с линией различия (по выражению Хазон Иша, «тонкая линия отделяет мудрость от глупости»). Поэтому Хазон Иш постоянно говорит о тонкости (дакут) и утонченности (адинут) понимания^[6]. «Мусар» в том, что это понимание, т.е. реальность алахи, не превращается во что-то само собой разумеющееся раз и навсегда, но требует каждый раз того же усилия понимания. Во-вторых, когда в реальной ситуации «судится закон истинный» (дан дин ле-амито) в отношении самого себя и других и принимается решение (гл.10). В этот момент, говорят мудрецы, судящий становится «участником творения мира», поэтому решение невозможно принять заранее или сделать этот момент «проходным» для достижения какой-то цели, пусть самой благой. «Алаха ле-маасэ» — алаха в действии в прямом смысле. Все духовные завоевания и приобретенные навыки служат этому моменту «теперь» и находят в нем свою истину. В последующих главах Хазон Иш проясняет и конкретизирует эту мысль в отношении разных сторон нашей жизни.

5

Каково же истинное совершенство, к которому должен стремиться человек Торы, каков «идеал», который при этом необходимо иметь в виду?

Совершенными в нашей Традиции называются цадик, хасид, мудрец — имена производные от названия действий, которые они совершают постоянно, имея служение Всевышнему главной целью, которой они посвящают все свои силы. Такой человек считается возвышенным, любимцем Всевышнего и избранником человечества. Если мы найдем в нем то главное достоинство, из-за которого Творец радуется своему творению, мы познаем кратчайший путь приближения к Нему. Хазон Иш приводит отрывок из трактата Бава Кама (41б):

«Шимон а-Амсони (а некоторые говорят Нехемия а-Амсони) толковал из каждого предлога “эт” в Торе (что он указывает на дополнительную вещь, кроме названной прямо). Когда дошел до стиха “эт а-Шем Элокейха тира” (“бойся \эт\ Всевышнего, твоего Б-га”) — отказался (от всех предыдущих толкований “эт”, поскольку счел их неверными из-за этого стиха)… пока не пришел раби Акива и не учил — “бойся \эт\ Всевышнего”, включая мудрецов Торы (талмидей хахамим)».

Отсюда мы учим, продолжает Хазон Иш, что самая драгоценная, самая возвышенная с точки зрения Торы личность — та, которая достойна имени «ученика мудрости» Торы (талмид хахам). Ведь раби Акива позволил себе сравнить трепет перед таким человеком с трепетом перед Всевышним и вывести эту заповедь из стиха Торы! Если мы познаем, благодаря чему человек удостаивается имени талмид хахам, то мы узнаем, что из дел человеческих является самым драгоценным и любимым в глазах Творца (гл. 22).

«Итак, перед нами встает вопрос: кто по закону считается талмид хахамом? К чему обязывает это имя? В чем его суть и в чем его великая сила?» (гл.23).

В отношении закона Хазон Иш приводит определение Рамо (р. Моше Исерлеса, законоучителя, чьи дополнения стали частью кодекса законов Шулхан Арух), что человек, умеющий обсуждать слова Торы (задавать вопросы и отвечать, делать выводы, приводить доказательства и т.д.) и способный самостоятельно разобраться в большинстве мест Талмуда, его комментаторов и в постановлениях законоучителей, называется «талмид хахам» (что дает ему право на освобождение от общественных повинностей и на другие льготы, о которых говорится в этом месте Шулхан Аруха). В этом определении речь идет не о знатоке Торы, агады и книг, наставляющих о страхе перед Творцом, а только о тех, кто способен понять глубину алахических рассуждений Талмуда согласно передаваемой из поколения в поколение традиции учителей закона. Даже царь Шломо — первый среди мудрецов, прославленный знанием тайн земли и неба — был назван мудрым только после того, как постановил законы эрувин (об условиях, на которых разрешается переноска из дома в дом в шабат) и нетилат ядаим (об омовение рук перед едой хлеба). Тогда Небеса провозгласили: «Сын мой! Если сердце твое мудрое, то возрадуется и сердце мое»^[7] (Эрувин 21б), — поскольку он добавил к мудрости Торы мудрость, содержащуюся в этих законах. Стих «ласки твои лучше вина» (Песнь песней 1:2) толкуется как «слова мудрецов слаще вина Торы» (Авода зара 35а). Так сказано о постановлениях мудрецов и множестве алахот, которые свидетельствуют о тонкости учения и глубине понимания (п.23) (И тем самым их слова присоединяются к самой Торе — мудрости Творца).

6

«Однако человек алахи достоин похвал только если “страх (перед грехом)^[8] предшествует его мудрости”. Мудрость Торы не обретается в сердце закрытом, ибо постижение ее доступно лишь возвышенной (адинут)^[9] душе, поднявшейся над влечениями смертных, — душе, странствующей в высших мирах, знающей вкус влечения к истоку мудрости, стремящейся к безграничному познанию, находящей усладу в объятиях мудрости, томящейся любовью к ней» (гл. 24)

Эти слова Хазон Иша похожи на продолжение Песни Песней, поскольку они говорят о любви, о любви к мудрости, к «истоку мудрости», т.е. к Торе, — и без этой любви познание невозможно^[10]. Но начал он говорить о страхе, который должен предшествовать познанию мудрости и любви к ней! Какова же логика этого непосредственного перехода от страха к любви? Хазон Иш поясняет: «Мудрость (читай: любовь к мудрости) Торы не обретается в сердце закрытом», поэтому страх должен предшествовать любви, ибо он открывает «закрытое сердце»^[11]. «Закрытое» — атум — буквально значит «непроницаемое, невосприимчивое». Имеется в виду, что запросы биологической и социальной жизни безраздельно господствуют в нем. Здесь утверждается, что только страх и трепет перед творением и Творцом способны нарушить эту непроницаемость и открыть сердце для восприятия мудрости Торы. Это во-первых.

Во-вторых, само постижение мудрости происходит не только благодаря силе ума, но также и чистоте и возвышенности чувств. Только страх и трепет перед Всевышним позволяет достичь истинной точности в понимании Торы:

«Тот, кому недостает этого страха, недостает чувства возвышенного (адинут), он не способен по-настоящему воспринять свет мудрости, которая с Небес, ум его теряет силу различения истинного и ложного и мудрость его обманчива».

И в-третьих, этот страх является не только условием постижения, но и самой мудростью — ее началом^[12]:

«Об этом сказано: “Начало мудрости — страх перед Всевышним” (Теилим 111:10) ибо этот страх делает способным почувствовать сладость сияния мудрости и приятность постижения ее. Во всяком изучении алахи должен присутствовать этот страх, так, чтобы сливался он с познанием и пониманием, для того чтобы отшлифовать их до блеска, чтобы видеть только то, что есть, полюбить прямоту и сокровенный свет, чтобы исправить кривое и не поддаться речи превратной» (гл.24).

Выходит, что наслаждение мудростью является частью самой мудрости (мы говорим «красота мудрости», мудрость Торы сравнивается с вином и т.п.) и, более того, — ее началом, т.е. без этого наслаждения, которое само начинается со страха и трепета, познание мудрости не будет по-настоящему мудростью Торы! Хазон Иш ведет речь о настоящей жизни ума — «странствиях души в высших мирах», а не об абстрактном мышлении. («Наслаждение» — это наивысшая полнота жизни.) Здесь подлинность мудрости определяется «на вкус» (метикут — сладость), чтобы «не поддаться речи превратной», поскольку тонкие вещи невозможно ухватить в понятиях рассудка.

Казалось бы, талмид хахам должен жить жизнью, абсолютно оторванной от здешнего мира (олам а-зэ), однако это абсолютно неверно. Хазон Иш говорит, что возвышенная душа (адинут) поднимается над стремлениями и желаниями обычных людей, но отнюдь не над миром, в котором живет человек. Правда, талмид хахам видит этот мир совершенно по-другому, он видит его в свете постигнутой мудрости Торы. Душа его возвращается из «странствий», чтобы действовать в этом мире, ибо ради этого она пришла в этот мир. Именно страх перед Всевышним, который стоит в начале мудрости, не дает ей оторваться от практической жизни. Более того, сама мудрость открывается в истинном свете, именно когда она рассматривается в отношении ее исполнения, т.е. как то, что обязывает и наставляет живущего в этом мире, а не только как сущее само по себе, даже если эта мудрость есть высший, благой и прекрасный уровень бытия. Раскрытие мудрости в этом отношении и есть алаха, о которой Хазон Иш говорил выше.

Так сказали (мудрецы) в трактате Йевамот 109б: «Говорящий, что нет у него ничего, кроме Торы… даже Торы нет у него, ибо сказано “и будете учить их и исполнять их”^[13], — все, что есть у него в исполнении, есть у него в учении, а все, что не находится в исполнении, нет и в учении». А в Йорэ Дэа^[14] постановлено, что талмид хахам, который пренебрегает заповедями и в котором нет страха перед Небесами, — самый ничтожный в общине. Тот, который здесь назван «талмид хахамом», таков только по видимости: он много учил и много практиковался (шимеш), однако, несомненно, он не достиг ясного понимания и выводы его неверны, поскольку недостает ему главного достоинства — страха перед Небесами (гл.24).

[1] Об этом см. «Шаарей кдуша» р. Хаима Виталя (1:2): «Качества (мидот) присущи низшей душе человека, называемой “основание”… От этой души зависят как добрые качества, так и дурные, которые являются троном, основанием и корнем для высшей, разумной души, благодаря которой даны 613 заповедей Торы. Поэтому эти качества не входят в число заповедей. Однако от них в первую очередь зависит соблюдение всех заповедей или наоборот, поскольку разумная душа не способна исполнять заповеди с помощью 613 телесных органов без посредства низшей души, соединенной с телом… Поэтому дурные качества гораздо тяжелее, чем сами нарушения…»

[2] Хазон Иш возвращается к этой алахе в гл.14 и приводит постановление р. Й-Ш. Натанзона ((1810-1875, глава суда г. Львов), в котором он обрушился на тех, кто защищает интересы местных учителей Торы, с обвинением, что они нарушают законы мудрецов, несмотря на то, что это выглядело жестоко по отношению к учителям, теряющим пропитание, и в глазах большинства было бы вполне оправданно проявить снисхождение. Хазон Иш видит в этом пример абсолютной преданности алахе, на которую способны только те, кто дни и ночи посвящает учению. В гл. 15 Хазон Иш добавляет, что даже в отношении других профессий, когда закон позволяет препятствовать иногородним из-за лишения пропитания, это дόлжно делать не из страха потерять заработок, который определен каждому «от Начала Года до Начала Года», а только исходя из обязанности предпринимать усилия (иштадлут) по добыче пропитания.

[3] «Сказал рав Уна: отряхивающий талит в шабат обязан принести повинную жертву (хатат)» (Шабат 147а).

[4] В п. 13 Хазон Иш поясняет: «Самый сильный способ укоренить преданность закону — это труд пристального изучения листа гемары с комментариями Раши и Тосафот. Благодаря этому даже у несведущего во всех алахот появляется в душе уважение к закону, признание, что алаха есть основа служения Творцу, и сознание необходимости справляться у мудреца Торы обо всем, что касается отношений с другими людьми».

[5] См. Рамбам, Мишне Тора, Илхот талмуд Тора 3:12:

«Слова Торы постигаются не теми, кто учится без напряжения сил или заодно с телесной усладой, во время еды и питья, а только теми, кто жертвует собой ради них, не глядя на телесные страдания. Пусть не даст он сон глазам своим и дрему — векам».

[6] Об этом мы говорили, когда учили первый раздел «О вере» этой книги.

[7] Мишлей 23:15

[8] Так сказано в мишне Авот 3:9. См. «Месилат ешарим» 24, где объясняется, что «страх перед грехом» и «трепет перед Всевышним» — это одно и то же, только первое человек обязан испытывать постоянно, а второе — во время служения и молитвы.

[9] Об этом важном понятии см. в первой статье «Хазон Иш о вере».

[10] Ср. Рамбам, Книга заповедей, 3: «Третья заповедь есть повеление любить Всевышнего. Путем размышления и понимания Его заповедей, Его речений и Его деяний постигать Его и благодаря этому достичь высшего наслаждения. Это любовь, в которой мы обязаны».

[11] Здесь Хазон Иш повторяет установленное Рамбамом отношение заповедей страха и любви как основанных на одном — на познании Всевышнего: «И каким образом нужно любить Его и бояться Его? Когда задумается человек о Его делах и творениях чудесных и великих и убедится в Его безграничной и несравненной мудрости — немедленно он полюбит Его и будет восхвалять и прославлять и воспылает страстным желанием знать Его великое имя… И когда поразмыслит обо всем этом человек — сразу он будет потрясен и убоится и ужаснется от мысли, что сам он, малое и низкое творение, стоит со своим мизерным разумом перед Тем, чей разум совершенен» (Мада, Йисодей Тора 2:2. Пер. М. Верника). Однако у Хазон Иша страх предшествует любви и постижению мудрости, как сказано в мишне.

[12] Ср. «Месилат ешарим» (Предисловие автора): «Ведь написано: “Вот (эн) страх перед Всевышним — это мудрость” (Иов 28,28) и сказали наши мудрецы (Шабат 31б): “Вот (эн) — ]по-гречески[ одно, это значит, что страх есть мудрость, и лишь страх — это мудрость”.

[13] Пятикнижие, Деварим 5:1

[14] Кодекс законов Шулхан Арух, Йорэ Дэа 243:3