Раввин и профессор

Много лет назад, когда я был ещё молодым студентом ешивы, у меня была возможность учиться у одного из величайших раввинов прошлого поколения рава Исроэля-Зэева Густмана. Избегающий любой публичности и потому «неизвестный» в широких кругах, он был хорошо известен среди знатоков Торы. О его невероятном стремительном пути — мальчик-вундеркинд стал судьей в раввинском суде Раби Хаима-Озера Гродзинского — ходили легенды, правда, основывались они на реальных фактах.

О том, как ему это удалось, мне посчастливилось услышать много лет спустя из уст самого рава Густмана, хотя, по понятным причинам, его версия была намного «скромнее». Блестящее талмудическое толкование, которым он поделился со своим приятелем, стало известно раву Хаиму-Озеру. На следующий день рав Озер пригласил молодого студента к себе в кабинет в Вильно, чтобы услышать его из уст самого этого студента. Чего рав Густман тогда не знал, так это того, что его комментарий полностью разбивал аргументы, выдвигаемые другими раввинами суда рава Хаима-Озера, — по делу, которое суд тогда рассматривал. Это было дело о «соломенной вдове». Толкование закона, предложенное равом Густманом, в данном случае позволяло женщине снова выйти замуж.

Один из раввинов, рав Меир Бессин, который выносил судебное решение, заинтересовался молодым человеком и вскоре, разузнав о нем больше, устроил ему помолвку со своей дочерью Сарой. После того, как рав Бессин скончался — это произошло незадолго до свадьбы, рав Густман занял его место раввина Шнипишкес (одно из предместий Вильно, Шнипишок на идиш) и его место в суде. И хотя сам рав Густман говорил, что он просто оказался в нужное время в нужном месте, было очевидно, что рав Бессин и рав Хаим-Озер считали его выдающимся молодым знатоком Торы.

Молодого раввина ожидала блестящая и продуктивная деятельность в виленских предместьях, но разразилась Вторая мировая война, полностью уничтожившая еврейскую жизнь в тех местах… Раву Густману удалось бежать, ему пришлось скрываться — среди убитых, в пещерах, в заброшенных свинарниках. Каким-то чудом он уцелел.

Для меня рав Густман был живым звеном, которое соединяло с еврейским миром, разрушенным нацизмом. Мне не надо было гадать, как выглядел раввин довоенного Вильно, поскольку я видел его спустя 35 лет после этого. Будучи главой небольшой ешивы в Рехавии (район Иерусалима), рав Густман преподавал шесть дней в неделю — своим преданным студентам. Однако в четверг, в полдень бейс-мидраш был переполнен: раввины, интеллектуалы, судьи раввинских судов, судьи Верховного Суда и профессора собирались, чтобы послушать талмудический урок — это был анализ высочайшего уровня, чтобы вновь ощутить вкус почти полностью утраченного. Когда рав Гуcтман давал урок, старый Вильно вновь оживал и расцветал.

Одним из постоянных слушателей таких уроков был профессор Еврейского университета Роберт (Исроэль) Ауман. Будучи некогда многообещающим студентом ешивы, он решил посвятить себя карьере ученого, однако, наряду с другими известными и менее известными жителями Рехавии, всегда находил в своем плотном графике место для уроков рава Густмана.

На дворе был 1982 год. И снова в Израиле война. Шла мобилизация, призывали резервистов. Среди солдат-резервистов — студент университета и школьный учитель Шломо Ауман, сын профессора Исроэля Аумана. 19 Сивана в жестоком бою Шломо погибает.

«Они все святые»

Рав Густман мобилизует свою ешиву: все его студенты выполняют заповедь похорон умерших. Рав Густман на кладбище, он потрясен. Он смотрит на ряды могил молодых людей, которые погибли, защищая свою Землю. Возвращаясь с кладбища, рав Густман поворачивается к соседу в машине и говорит: «Они все святые». Пассажир спрашивает раввина: «Даже нерелигиозные солдаты?» Рав Густман отвечает: «Каждый из них». После этого он просит водителя: «Отвезите меня к профессору Ауману».

Семья только что вернулась с похорон, начинался период шива — семь дней траура по ушедшему сыну, мужу и отцу (Шломо был женат, у него был сын; вскоре после его гибели его вдова Шломит родила дочь). Рав Густман вошел и попросил посадить его рядом с профессором Ауманом. Тот сказал ему: «Ребе, я очень ценю, что вы пришли сегодня на кладбище, но сейчас вы должны вернуться в ешиву». Pав Густман заговорил сначала на идиш, потом перешел на иврит, чтобы все собравшиеся его поняли:

«Я уверен, что вы этого не знаете, но у меня был сын по имени Меир. Он был замечательным ребенком. Его забрали из моих рук и убили. Я уцелел. Позже я обменял ботинки моего ребенка на еду для нас, но я не мог ее есть. Отдал это другим. Мой Меир — кадош, он свят, он и все шесть миллионов погибших — они святые». После этого он добавил: «Я скажу вам, что сейчас происходит в истинном мире, в Ган-Эдене — на Небесах. Мой Меир сейчас приглашает вашего Шломо в миньян и говорит ему: “Я погиб потому, что я еврей, но я не смог никого спасти. Но ты, Шломо, умер, защищая евреев и Землю Израиля”. Мой Меир — кадош, он святой, а ваш Шломо — посланник общины (шалиах цибур), он кантор в этом святом миньяне».

Рав Густман добавил: «У меня никогда не было возможности соблюсти шиву по моему Меиру, позвольте мне посидеть здесь с вами еще немного».

Профессор Ауман ответил: «Не думал, что меня когда-либо что-то утешит, но вы, ребе, только что сделали это».

Рав Густман никогда не позволял тем страшным событиям контролировать его жизнь. Он находил утешение в своих учениках, дочери, внуках и вообще в каждом еврейском ребенке.

«Я думаю об этих ботиночках каждый день своей жизни»

Как-то один из учеников рава Густмана настойчиво просил его делиться воспоминаниями о гетто и о войне чаще, чтобы как можно больше людей об этом знали. Он попросил рава рассказать о его сыне и об этих ботиночках, на что рав ответил: «Не могу. Но я думаю о них каждый день моей жизни. Я вижу их каждый раз перед тем, как ложусь спать».

Лесной партизан

Когда рав Густман добрался до леса, он хотел вступить в партизанский отряд, чтобы сражаться с нацистами и защищать свою семью. Однако в отряд принимали только тех, кто имел собственное оружие. Вскоре раву Густману представилась возможность получить оружие: он заметил проходившего по лесу одинокого немецкого солдата. Рав Густман бросился на него, отбросил ружье и убил солдата собственными руками. Спустя годы рав Густман, глядя на свои руки, говорил: «Я выполнил заповедь уничтожить Амалека “собственными руками”» Когда партизаны скрывались от немцев в лесах, их губы иногда настолько пересыхали и слабели от голода и жажды, что они теряли способность говорить. При необходимости говорить они были вынуждены тогда смачивать губы птичьим пометом.

Спасенный лесом

Как-то еще до войны рав Густман проезжал со своим учителем равом Хаимом-Озером по виленскому пригороду. Рав Хаим показал ему пещеру и сказал: «Запомни эту пещеру». Тогда рав Густман его не понял. Позже, в дороге, рав Хаим довольно подробно рассказывал раву Густману о разных растениях, объясняя, какие из них съедобны. Рав Густман был в замешательстве: что заставило его учителя, чьим единственным занятием было изучение Торы, потратить свое драгоценное время, чтобы преподать ему урок ботаники?

Во время войны, когда рав и его семья скрывались от нацистов в лесу, их едой нередко были те дикие растения, которые им удавалось найти. Только тогда он смог оценить те уроки, которые заблаговременно, «пророчески» дал ему учитель, подготовив его к выживанию в «дикой местности».

Рав Густман скончался 28 Сивана 5751 (1991) года, спустя 9 лет после героической гибели Шломо Аумана. Тысячи людей вышли на улицы Иерусалима, провожая рава Густмана в его последний путь. Рав Густман был похоронен на Масличной горе. Я уверен, что на Небесах его душа соединилась с душами его ушедшей жены, учителей и его сына Меира. Я также не сомневаюсь, что своего любимого ребе пришли встретить Шломо Ауман и другие солдаты, погибшие, защищая еврейский народ и Землю Израиля.

10 Декабря 2005 года профессор Роберт Дж. Ауман получил Нобелевскую премию в области экономики. Уверен, он взял с собой в Стокгольм воспоминания о своей жене Эстер, сыне Шломо и, возможно, о раве Густмане.

Постскриптум

Последний раз я видел рава Густмана, когда гулял с женой и маленьким сынишкой по Меа Шеарим в Иерусалиме. Это было в пятницу утром, мы поздоровались и пожелали раву «Гут Шабос!» Затем я обратился к нему с необычной для себя просьбой — благословить моего сына. Рав Густман посмотрел на малыша в коляске, улыбнулся и сказал: «Пускай он будет таким, как все остальные мальчишки». Поначалу мы с женой опешили: оба мы ожидали услышать пожелание, чтобы мальчик вырос большим цадиком (праведником), непорочным человеком или стал талмид-хахамом — мудрецом Торы. Однако он предпочел дать другое благословение. Прошли годы, прежде чем я смог осознать всю значимость этого благословения. Расти, радоваться детским радостям, жить нормальной жизнью, быть здоровым — это и есть благословение. Думая о прошлом, я сумел понять, почему рав дал именно такое благословение.

Рав Арье Каан. По материалам сайта Эш а-Тора