Из цикла «Навеки мой Иерусалим», темы: Война за независимость, Иерусалим, Пуа Штайнер, Старый город
Стоит чудесный летний день. Присев на парапет одного из зданий на большой, только что вымощенной площади Батей Махасэ, я смотрю на старый дом, в котором жила еще ребенком. Из окон первого этажа слышится приятная мелодия — это учащиеся ешивы нараспев учат Гемару.
Группа подростков сидит напротив на ступеньках дома Ротшильда и слушает рассказ о войне 1948 года за независимость. Прислушиваюсь и я. Несколько фактов, одна фраза о падении Еврейского квартала в 1948 году и еще одна — об освобождении в 1967-м. Ребята встают со ступенек и отправляются дальше.
Я прохожу среди детишек, играющих на площади. Улыбающиеся, энергичные, они бегают вокруг меня, взявшись за руки. Кто-то бьет ногой по жестянке, кто-то бежит прятаться от водящего. На другом конце площади несколько девочек прыгают через скакалку. Я всматриваюсь в их лица. Знают ли эти дети, что происходило здесь много лет назад?
— Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать, — кричит какой-то малыш.
Они играют в те же игры, что и мы когда-то. Я закрываю на минутку глаза, и вместо Яфата и Ширата, Орли и Дорит появляются Хана и Рахель, Фрида и Лея, Хава и Батья. Должно быть, у них, как и у меня, теперь уже есть собственные дети. Кто знает, где они сегодня?
Интересно, как точно детские игры передаются от одного поколения к другому. Но вот была у нас одна игра, в которую теперь не играют. Она принадлежала только нашему детству. Ее персонажи словно сходили тогда со страниц газет: маапилим (нелегальные иммигранты — евреи), англичане, члены Аганы, «интернированные лица» из лагерей. Я попыталась вспомнить правила игры, но так и не сумела.
Проходит группа туристов. Улыбки, щелчки затворов фотоаппаратов. Гид дает пояснения по-английски. Когда-то, услышав этот язык, мы тут же громко запевали:
«Свободу Алие,
Государство евреям,
Позор англичанам,
Наше знамя бело-голубое».
В те дни по-английски умели разговаривать только британские солдаты и полицейские. А ведь это именно они делали нашу жизнь столь трудной и опасной. Вот почему мы чувствовали себя такими храбрыми, распевая у них под носом свою песню. А Хана еще и подзадоривала нас всех:
— Пусть они лопнут от злости, — говорила она. Но англичане нас словно не замечали. Тогда Хана приказывала петь все громче, будто надеясь, что солдаты и полицейские все-таки и вправду лопнут и рассеются, как дым.
• • •
Когда мы приехали в Старый город, мне было четыре года. А когда мне исполнилось семь, в мае 1948 года, во время Войны за независимость, район был захвачен арабами, которые выгнали оттуда нас. Это были трудные годы для еврейского населения Палестины, и они навсегда запечатлелись в моей душе.
Пытаясь сопоставить некоторые даты, я порой начинаю сомневаться. Неужели ошибка? Или вправду столько событий могло произойти за такое короткое время? И все-таки мои расчеты верны. Всего три года, с сорок пятого по сорок восьмой. Это была решающая глава в книге моей жизни.
Вообще-то, сказать, что мы впервые поселились в Старом городе в 1945 году, было бы не совсем точно. Мои отец и мать, как и их родители и деды, родились и выросли именно здесь.
В детстве моя мать жила в Батей Махасэ, но ее семья покинула это место после погромов 1921 года. Мой отец был жителем Иерусалима в пятом поколении, потомком раби Элиэзара Бергмана, одного из первых ашкеназийских евреев, поселившихся в городе в 1800-х годах. Раби Бергман был также основателем колеля Холланд Дойчланд Ландсманшафт — организации, построившей Батей Маха-сэ — первый современный жилой микрорайон в границах Старого города. В трудные дни перед Первой мировой войной и после нее, когда царила ужасающая бедность и бесчинствовали арабские банды, часть нашей семьи в поисках пропитания переселилась в иные места. Когда же мои родители в сорок пятом году возвратились в Еврейский квартал, не только моя Савта (бабушка — иврит) по-прежнему жила там, но и многие соседи являлись одновременно нашими родственниками, потомками раби Бергмана.
Квартирка, которую мы снимали в Батей Махасэ, состояла из просторной жилой комнаты и маленькой кухоньки размером один метр на два. Элементарные «удобства» находились во дворе, и ими пользовались все жители. Я никогда не видела ванны. Мылись мы, стоя в стиральном корыте, а воду грели на примусе — примитивной керосинке, широко распространенной тогда на Ближнем Востоке. В наше время мало кто живет в однокомнатной квартире, а в те дни это было обычно для многих семей. И, мне кажется, люди были не менее счастливы, чем теперь. А может, даже и счастливее.
В нашей квартире имелась вся нужная мебель: большой стол со стульями, лакированный деревянный шкаф для одежды, две высокие кровати, покрытые зеленым покрывалом, которые складывались днем, как диван. Мы со старшей сестрой Наоми спали на раскладушках, а малышка Иеудит — в своей коляске. Самой большой драгоценностью считался книжный шкаф, до отказа набитый священными книгами. Мамины красивые фарфоровые тарелки стояли на одной из полок книжного шкафа вместе с серебряными подсвечниками и папиным бокалом для кидуша. На шкафу стояли прекрасные часы, подаренные моим родителям в день свадьбы.
Все необходимое было под рукой, и мне никогда не приходило в голову, что нам тесно. Наоборот, когда я ночью лежала на своей раскладушке, едва возвышавшейся над неровным каменным полом, наш куполообразный потолок казался достаточно высоким, чтобы мои мечты могли воспарять прямо в небеса.
По утрам я просыпалась под приятный напев: это мой отец учил Гемару. С восходом солнца он уже сидел за столом, а перед ним лежала большая раскрытая книга. Когда наступало время молиться, он закрывал книгу, брал свои талит и тфилин и спешил в синагогу. Тогда я тихонько открывала дверь и, пока вся семья не проснулась, выходила в наш шумный, суетливый двор. Даже в тихий ранний час множество людей, детей и взрослых, шло во всех направлениях. Я любила стоять у перил и наблюдать за происходящим.
В те времена такое нововведение, как водопровод, еще не проникло в Старый город, и день начинался с прихода водоноса, Абу Али. Матери семейств, одетые в цветастые домашние платья, собирались с пустыми ведрами у колодца и судачили, поджидая Абу Али. Вечно шумные споры о том, кто же раньше занял очередь, не прекращались до тех пор, пока не раздавался громкий крик: «Майя, Майя». Абу Али снимал с плеча коромысло с ведрами, подбирал полы длинного халата и подтыкал их под свой широкий кушак. Потом отодвигал засов и открывал тяжелую железную крышку колодца. Затем брал одно из своих ведер и на длинной веревке, привязанной к ручке, опускал его в колодец. Мгновение спустя он уже ритмично перехватывал веревку то правой, то левой рукой, пока не появлялось ведро чистой, прозрачной воды. Одним ловким движением он переливал воду в первое подставленное ведро. Полученная в уплату мелкая монета мгновенно исчезала в одной из многочисленных складок халата, и вскоре от очереди не оставалось и следа.
Има и Савта поднимали к нам на верхний этаж по ведру воды, а третье приносил Аба, возвращаясь с утренней молитвы. И только в день стирки, когда воды требовалось много, Абу Али сам доносил ведра до наших дверей. Я не переставала удивляться его искусству. Пересечь весь двор, подняться по лестнице — и не уронить ни одной капли воды из тяжелых ведер, свисавших с коромысла, лежавшего у него на плечах! Абу Али шел так, как будто нес пустые ведра.
Поскольку с водой всегда были проблемы, женщины Старого города умудрялись расходовать воду лишь в самых небольших количествах, поддерживая дома идеальную чистоту. Одну и ту же воду использовали по многу раз. Сначала в ней мыли детишек, потом стирали белье, и, наконец, ею же мыли полы.
Огромный глиняный кувшин стоял у нас в углу кухни. Питьевая вода всегда оставалась в нем прохладной. Аба процеживал воду через чистую белую тряпочку, натянутую на горлышко кувшина. В жаркие летние дни на подоконнике стояли еще два кувшинчика, полных освежающей чистой воды.
Иногда, наблюдая, как Абу Али вытягивает на веревке ведро с водой, я давала волю воображению. Затаив дыхание, поджидала: что же может оказаться в ведре? Рыба? Лягушка? А вдруг давно забытый клад?
Абу Али мерно перехватывал веревку. Правая рука, левая, снова правая… И вот, наконец, у него в руках до краев наполненное ведро. Но всегда в нем оказывалась … только вода!
— Что ж тебе хочется найти в колодце? — однажды спросила Савта, заметив мой разочарованный вид.
— Ну, — замялась я, — может быть, что-нибудь… когда-то… потерянное. Может, сокровище?
Савта рассмеялась.
— Вода — это самое большое сокровище, — сказала она, стараясь не проронить ни капли из своего полного ведра.
Только во время войны я оценила бабушкину правоту, ибо тогда это сокровище стало поистине бесценным.
с разрешения издательства Швут Ами
Рав Зелиг Плискин,
из цикла «Если хочешь жить достойно»
Лаван обвиняет Яакова в краже идолов. Праотец не знал, что Рахель похитила божка, и на нее пришлось произнесенное проклятие.
Рав Моше Вейсман,
из цикла «Мидраш рассказывает»
Эсав сам преследовал Яакова и приложил все усилия, чтобы догнать брата
Рав Шимшон Рефаэль Гирш,
из цикла «Избранные комментарии на недельную главу»
Евреи не делают из своих эмоций культа, не устраивают зрелищ. Они не воздвигают мавзолеи над могилами, не превращают могилу в цветники.
Рав Реувен Пятигорский,
из цикла «Очерки по недельной главе Торы»
По материалам газеты «Истоки»
Рав Александр Кац,
из цикла «Хроника поколений»
Подмен Рахели на Лею произошел не случайно. Наши мудрецы подробно объясняют, что стояло за этим шагом.
Рав Моше Вейсман,
из цикла «Мидраш рассказывает»
Сборник мидрашей о недельной главе Торы
Рав Бенцион Зильбер
Учим Тору с раввином Бен-Ционом Зильбером в иерусалимской ешиве Толдот Йешурун
Рав Реувен Пятигорский
Саба из Новардока,
из цикла «Уровень человека»
Яаков беспрекословно выполнял требования Лавана, несмотря на обман со стороны последнего. О духовном смысле такого поведения.
Нахум Пурер,
из цикла «Краткие очерки на тему недельного раздела Торы»
Краткие очерки на тему недельного раздела Торы. Ваеце
Рав Шимшон Рефаэль Гирш,
из цикла «Избранные комментарии на недельную главу»
Если Авраам — это корень еврейского народа, а Ицхак — часть дерева от корня до ствола, то Яаков — это сам ствол…
Исраэль Спектор,
из цикла «Врата востока»
Восточные истории, комментирующие недельную главу Торы.