Навеки мой Иерусалим 2. Новый дом на старом месте

— Вы из Америки? — с сильным ближневосточным акцентом спросил араб — водитель фургона, в который грузили нашу мебель.

Странное выражение появилось на его лице. Я вздрогнула. Может быть, мы где-то встречались с этим человеком? Я на мгновение перенеслась в прошлое.

— Вы из Америки, — послышался тот же голос. На этот раз в нем прозвучали не вопросительные, а утвердительные нотки. Я посмотрела говорившему прямо в глаза.

— Нет, мы не из Америки, — ответила я с тем же сильным ближневосточным акцентом, что и его собственный. — Мы из Старого города.

Араб перевел недоверчивый взгляд на моего мужа Хаи-ма, затем опять на меня.

— Мы из Старого города, — повторила я, подчеркивая каждое слово. Он опустил глаза и умолк.

Наш путь пролегал по оживленной Яффской дороге. Никто не произносил ни слова.

Через несколько минут водитель возобновил разговор.

— Мебель нужно поднимать по лестнице? — спросил он. Лицо его оставалось бесстрастным, но голос звучал дружелюбно.

— По небольшой.

— По небольшой… Очень хорошо, — отметил он как ни в чем не бывало.

Мы выехали на площадь Цааля возле муниципалитета. Стена Старого города возвышалась над нами во всем своем великолепии. Водитель притормозил, ожидая указаний.

— Разве он не знает, куда ехать? — удивилась я.

— Сверните налево, — показал Хаим, и фургон медленно проехал через Яффские ворота. Как сильно забилось мое сердце! Десять лет прошло после Шестидневной войны и освобождения Старого города. Мы наконец возвращались домой, в Еврейский квартал.

• • •

Все эти десять лет мы с жадностью следили за реконструкцией Старого города. Радовались каждому восстановленному зданию, каждой отстроенной улице. И все же я не была еще готова вернуться сюда, не могла сбросить тяжкий груз воспоминаний. Со временем они потускнели, но тогда пришлось преодолевать многочисленные бюрократические рогатки. Теперь все осталось позади. Нас ждал наш новый дом.

Попетляв по узеньким улочкам, фургон остановился возле вымощенной камнем дорожки. Я вышла, чтобы отпереть ворота, а Хаим стал помогать грузчикам.

Почти стемнело, но дети еще не приехали. Я поднялась на верхний этаж. Через маленькое окошко в холле можно наблюдать за дорогой, ведущей в город. Я пристально всматривалась в нее, надеясь заметить приближение детей.

Дорога оставалась пустой, но я не могла оторвать взгляд от открывшегося передо мной чудесного зрелища. Кругом простирались крыши и округлые купола домов, и в угасающем свете дня вырисовывался кусочек стены Старого города, примыкающего к Сионским воротам.

Может быть, именно сумерки возбудили мои воспоминания. Нет, мне не позабыть этой дороги. Именно по ней шли мы в горестный девятнадцатый день месяца ияра в год от сотворения мира 5708 (28 мая 1948 года). Но тогда мы шли в противоположном направлении. Позади остался охваченный пожарами Еврейский квартал. А мы — старики, женщины, дети — как раз в сумерках, в этот же час, подошли к окруженным врагами Сионским воротам. Мои губы невольно прошептали молитву: «Г-споди, сделай же так, чтобы никогда больше не было войн».

И тут на дороге, у подножия стены, я заметила машину. Встряхнувшись, торопливо утерла слезы, сбегавшие по щекам. Дети ехали домой.

Среди беспорядка и неразберихи мы приготовили постели для двоих младших. Надев на них пижамы, я взяла малышей на руки и поднесла их к тому же окошку. Улица сияла огнями.

— Видите, вон там стена, — показала я. — А справа — Сионские ворота.

— Сионские ворота, — повторили дети.

— Не приведи вам Г-сподь когда-нибудь бежать отсюда, детки вы мои драгоценные.

— Да что ты, Има ( мама — иврит), конечно, нет, — ответил старший из двух.

— И ты, мамочка, ты ведь тоже не убежишь отсюда, правда? — добавил младший, уставившись на меня недоумевающими глазенками. В них читался немой вопрос: чем же так расстроена его Има?

Держась за мою шею, дети спустились на пол. Я присела на край постели и прочитала с ними Шма (перевод ивритских слов дается в словаре в конце книги. В скобках приводится множественное число некоторых существительных). Когда я была такой же маленькой, Шма читал со мной мой отец.

Я вышла из детской. Всю мебель уже внесли в дом. Грузчики только что вышли, и в гостиной громоздились ящики и коробки. Когда мы спустились, чтобы запереть ворота, от фургона отделилась одна из фигур. Это был водитель. Все то же странное выражение не покидало его лицо. Он положил руку на калитку.

— Когда я был мальчишкой, — сказал он на ломаном иврите, — это был мой дом.

Лицо его исказилось от ненависти.

— А когда я была девочкой, мой дом был вон там, — тихо ответила я, показав на узкий переулок напротив. Но водитель словно не слышал, он знай твердил свое, пристально глядя на наш новый дом. Я попыталась определить его возраст. На вид далеко не юноша. «Он должен помнить, что происходило здесь», — подумала я.

Девятнадцать лет Еврейский квартал лежал в руинах. После освобождения Старого города я сама видела бессмысленные разрушения, произведенные руками арабов и их ненавистью. Место, где стоит теперь наш дом, представляло собой сплошные развалины. Лишь два-три года назад территорию расчистили и заложили фундаменты для новых зданий. Мы с первого дня наблюдали за их строительством. Я окинула взглядом вымощенный камнем внутренний дворик, деревянные ставни, изящные балконы. Бросалось в глаза то, что дом совершенно новый, хотя и построен в старом стиле.

И вот передо мной стоит человек, который заявляет о своем праве на этот дом. А ведь ему лучше, чем мне, известна история. Все девятнадцать лет, пока мы, евреи, были полностью отрезаны от этих мест, он волен был прийти сюда в любой день.

— Если это твой дом, — рвались у меня с языка горькие слова, — почему ты позволил своему народу разрушить его? И почему за эти девятнадцать лет ты не отстроил его заново?

Водитель-араб все еще стоял у ворот, дожидаясь моего ответа.

— Когда я была ребенком, — мои слова прозвенели в вечернем воздухе, — я жила здесь. Тут был Еврейский квартал.

— Вы разрушили его, а мы восстановили, — добавил Хаим. Водитель отступил от ворот.

— Шалом (приветствие, соответствующее русским «здравствуйте», «до свидания», «привет»), — вымолвил он наконец. Теперь в его голосе не слышалось дружелюбия.

— Шалом, — ответили мы.

Когда он ушел, мы не стали запирать ворота. В этом не было необходимости. Мы были преисполнены ощущения безопасности, своей принадлежности этой земле. Мы наконец были дома.

с разрешения издательства Швут Ами