Глава Шмини

В тот великий, исторический день, «день восьмой» (йойм hа-шминиיום השמיני ) от начала приготовлений к вступлению Аарона и его сыновей в должность священников (койhаним), в день рождения Храма (Шатра Соборного, построенного и освященного Моше) произошла неожиданная, трудно объяснимая трагедия, и, как следует из Святых Книг, привело к ней чрезвычайно сложное сочетание причин: если бы хоть что-нибудь из перечисляемого не случилось, не повлияло бы на ситуацию, первый в истории Первосвященник, вполне возможно, и не потерял бы двух сыновей.

В самом тексте Торы сказано, что Надав и Авиhу «принесли чуждый огонь» (совершили неправильное жертвоприношение), и, как подчеркивается в Мидраше, сделали это «нововведение» в присутствии своих учителей (отца и дяди), не спросив у них совета (что является большим нарушением и называется «указывать Закон перед учителем»). В другом месте Мидраша выводится, что сыновья Аарона зачем-то (не по случаю же праздника «презентации Храма») выпили вина перед «принесением воскурения» (далее ведь в Торе — сразу после описания трагической гибели — излагается запрет пить вино перед входом на святую храмовую территорию). Из упоминания в следующей книге Торы (вроде бы избыточного) о смерти Надава и Авиhу извлекается в еще одном отрывке Мидраш Раба неожиданная мысль о «принципиальном нежелании сыновей Аарона плодиться и размножаться» (серьезное нарушение Закона, которое даже сравнивается с кровопролитием). Еще одно — совсем уж трудное — место в Мидраше рассказывает о планах Надава и Авиhу возглавить еврейский народ, причем, планы эти выражались в форме, явно неуважительной для великих руководителей (Моше и Аарона). В объяснениях Раши в книге «Дворим» упоминается о том, что, кроме всего прочего, смерть Надава и Авиhу была наказанием для отца за участие в изготовлении идола — Моше смог «отмолить» только половину детей брата, остальные поплатились за историю с золотым тельцом (этот комментарий нужно воспринимать, конечно, только вместе с каким-нибудь из предыдущих: вина отца могла только усугубить положение — дети Аарона не могли погибнуть за чужой грех). Наконец, в каббалистических книгах неоднократно разъясняется, что сыновья величайшего первосвященника были… «слишком хороши» для их поколения, и вообще для этого мира, поэтому, точь-в-точь подобно ангелам, сгорающим каждый день от близости к Создателю, «отметили» день рождения Храма полным и совершенным слиянием с Б-жественным светом… Словом, написано очень много, каждое из упомянутых разъяснений нуждается в подробном обсуждении и раскрытии. Учитывая формат небольшого комментария, попробуем сосредоточиться на небольшом эпизоде (может быть, самом драматическом).

После страшной, мгновенной гибели племянников Моше обращается к брату со словами (загадочными и многозначными) об освящении Присутствия Вс-вышнего в только что отстроенном переносном Храме «с помощью приближенных к Б-гу», после чего (в том месте, где должна была бы, по идее, описываться реакция пораженного, несчастного отца) обнаруживаем короткую ремарку: «Ваидойм Ааройн (וידם אהרן)» — «и промолчал Аарон». Раши добавляет, что Первосвященник, потерявший в одночасье двух сыновей, «получил награду за покорное молчание»: следующий отрывок (вышеупомянутый — излагающий запрет заходить в Храм «в нетрезвом состоянии») обращен не к Моше и даже не к Моше и Аарону одновременно. Б-г говорит только с Аароном.

При дальнейшем исследовании этого места (после ознакомления с объяснением Раши) приходим к очень известному отрывку из самого парадоксального Мидраша (так и называющегося «Плия», то есть, «Удивительный») и к похожему на него отрывку из Мидраш Раба. В первом объясняется, что Ааронмог сказать, но удержался, за что и был награжден. Во втором невысказанная претензия Аарона из «Мидраш Плия» объявляется той самой заслугой, благодаря которой Аарон заходил в Святую Святых. Откровение «удивительного» Мидраша следующее: «И промолчал Аарон. А должен был он сказать: и в день восьмой обрежет плоть его крайнюю». Мидраш Раба (классический, чуть менее парадоксальный) в главе «Тецаве» проводит сходную параллель: великий первосвященник заходил в Святую Святых именно в заслугу обрезания. В совместном упоминании торжественного и трагического восьмого дня подготовки к посвящению койhаним и восьмого дня жизни (дня заключения Союза на плоти) кроется какая-то тайна. Один из хитроумных способов расследования предлагает рав Йоэль Тейтельбойм, Сатмарский ребе.

Начинается все, вроде бы, очень издалека. В главе Торы «Хукас» (посреди повествования о знаменитой «красной корове», то есть, внутри рассказа о законах ритуальной нечистоты) находится такая фраза: «Вот закон (зойс hа-Тойроזאת התורה ) человека, который умрет в шатре». В конце талмудического трактата Брахот эти слова сопровождаются очень известным афоризмом: «Тора существует только в том, кто умерщвляет себя ради нее» (то есть, вроде бы, сидит «в шатре» и изучает Святые Книги до полного, абсолютного изнеможения). Однако, оказывается, эти слова Талмуда тоже следует понять правильно (не поверхностно).

В одной из величайших книг объяснений Торы, написанных за последние три столетия, в книге «Хосам Сойфер» объясняется, что Тора (и за ней — Талмуд), разумеется, не предлагают «доучиваться» до столбняка или, тем более, самой смерти. Слова Святой Торы означают, что Мудрость Вс-вышнего существует только в том человеке (и осуществляется только посредством такого человека), который готов, несмотря на смертельную опасность (именно что — «умерщвляя себя ради нее»), вступиться перед злодеями за Б-жественную истину, открыто протестуя против их преступлений.

Следующий шаг в сложной логической цепочке — установление связи между вышеуказанной крылатой фразой и ее местоположением: с какой стати идея самопожертвования во имя Торы, открытого осуждения злодеев появляется именно в середине текста об очищении с помощью загадочного пепла «красной коровы»? Как известно (например, из первых пояснений Раши к упомянутой недельной главе «Хукас»), сложная, мистическая процедура указанного очищения от нечистоты смерти была дана «поколению пустыни» еще и в качестве искупления за грех золотого тельца (корова сжигается во искупление за теленка, как пишет там Раши). А ведь одним из главных элементов состава преступления было то, что евреи (и, в том числе, Аарон) побоялись открыто выступить против зачинщиков (убивших на глазах у всех Хура, родного племянника Аарона, когда тот выразил резкое и открытое несогласие). В общем, одним из элементов исправления величайшего из грехов, вроде бы, объявляется способность даже перед лицом страха смерти отстаивать истину (что и приводится прямо в тексте об искупительном (за тельца) и очищающем пепле «красной коровы»).

Третий шаг по стремительной логической лестнице приводит в книгу Законов Рамбама, где в шестой главе «Законов мнений» («Илхойс деойс») устанавливается, что по Закону требование подвергаться смертельной опасности в борьбе с грешниками квалифицируется, оказывается, как избыточное (и, как следствие, даже запрещенное — поскольку есть заповедь беречь свою жизнь). Увещевать ближнего следует, указывает Рамбам, максимум до того, как этот самый ближний, утомленный увещеваниями, прибегнет к рукоприкладству. Когда Вас бьют, Ваши праведные наставления могут (и, по идее, должны) быть прекращены. Это означает, что Аарон, так страшно наказанный (как говорилось выше, смертью детей) за «испуганное бездействие» перед лицом толпы грешников, неожиданно оказывается невиновным: по Закону, учитывая племянника, буквально растоптанного более чем серьезно настроенными злодеями, Аарон не обязан был рисковать (и жертвовать) жизнью, дабы остановить готовящееся грехопадение. Но, тогда, откуда Рамбам выводит свое «мягкое» постановление и почему не обращает внимания на могучий афоризм об «умерщвлении себя»?

И тут вдруг оказывается, что главным аргументом, своеобразным «паролем» оправдания Аарона становится… именно великая заповедь обрезания. Необходимый отрывок Талмуда на эту тему находится в трактате Гитин (лист 57). Там рассматривается строка из 45-го псалма Давида, очень похожая на упомянутую выше фразу из Торы. Псалмопевец обращается к Вс-вышнему: «За Тебя мы убиваемы каждый день». Раби Йеошуа бен Леви, говорит: «Это — обрезание, данное для восьмого дня». Мааршо (знаменитый толкователь Талмуда) объясняет, что, учитывая «нежнейший возраст» ребенка, которому папа готов сделать опасную операцию, решимость отца засчитывается как самоотверженность. Далее в тексте Талмуда появляется тот же мудрец (раби Шимон бен Лакиш), который как раз и произнес в трактате Брахот крылатую фразу об «умерщвлении себя во имя Торы», и объясняет стих из псалмов по-своему: речь идет, по мнению этого мудреца, о знатоках Талмуда, раввинах, которые «показывают на себе законы правильного убоя скота (hилхойс шхито הלכות שחיטה)», несмотря на опасность (в руках ведь идеально заточенный нож), — такие «демонстрации», кстати, запрещены. И, наконец, после этого высказывания, рав Нахман бар Ицхак соединяет вышеприведенный пасук из Торы и данное место из псалма. «За Тебя мы убиваемы каждый день»: здесь говорится о мудрецах Талмуда, которые умерщвляют себя во имя слов Торы, как сказал раби Шимон бен Лакиш, «Тора существует только в том, кто умерщвляет себя во имя ее».

Последнее умозаключение Сатмарского ребе таково. Если бы строка из псалма объяснялась, по всем мнениям, так же, как и строка из Торы, не осталось бы никакого оправдания для людей, не протестующих (чтобы сохранить свою жизнь) против поведения грешников: в обоих местах было бы написано, что «нужно умерщвлять», то есть, невзирая ни на что (даже на смерть), открыто не соглашаться с изготовителями очередного тельца. Однако, слава Б-гу, в трактате Гитин, как мы только что видели, имеется другое толкование места из псалма: во исполнение этой строчки царя Давида (то есть, чтобы считаться «убиваемым во имя Вс-вышнего каждый день») достаточно отдавать на восьмой день жизни новорожденное чадо на обрезание. Выходит — что правомочной, хорошей заменой для «святой смерти» от рук нарушителей Закона является исправное исполнение заповеди обрезания, «данной для восьмого дня», когда ребенок еще так мал и слаб.

Это мог сказать Аарон, наказанный смертью сыновей за то, что не проявил достаточной (то есть, избыточной) самоотверженности в истории с золотым тельцом. В заслугу обрезания, Аарона, вроде бы — не предотвратившего грехопадение ценой жизни, «допустили» до Святой Святых. Но написано в Торе: «и промолчал Аарон». И это молчание во имя безропотного принятия Б-жественного приговора, было, пожалуй, не меньшим самопожертвованием, чем «прыжок на ножи идолопоклонников»…

Из «Книги для изучения Торы»