Об искусстве и московских евреях

О детстве в Москве

Мой прадедушка был купцом первой гильдии, поэтому, несмотря на закон о черте оседлости, жил в Москве. Так что я — москвич в четвертом поколении. Мой папа был адвокатом в Московской городской адвокатуре, мама преподавала в школе немецкий язык. Он не только не был религиозным человеком, но вообще никак не был связан ни с еврейской общиной, ни с какой другой религией. Семья была интеллигентная, я, конечно, читал про веру и религию, знал, что люди ходят в церковь, но с синагогой никак себя не ассоциировал. То есть, если бы меня спросили «Почему ты не ходишь в синагогу?», это для меня звучало бы как вопрос, почему я не хожу в синтоистский храм. Даже нельзя сказать, что папа был как-то настроен против иудаизма. Эта тема просто вообще не имела отношения к нашей семье. Обычная интеллигентная семья. Когда моя бабушка перед смертью оказалась в больнице, так получилось, что эта больница оказалась прямо напротив синагоги на Китай-городе. И мне папа предложил зайти туда и посмотреть, чисто в образовательных целях. Лет в 17-18, я нашел дома потрепанную, без обложки христианскую Библию. Не знаю, как она попала к нам домой. Папа увидел, что я читаю, и где-то добыл мне большую православную Библию. Папа был членом партии, но это был для него чисто практический момент. Я начал читать, и только тогда понял, что эти «сыновья Израилевы» — это мы, евреи. И на меня большое впечатление произвела мысль, что и Иисус Христос, и его апостолы — тоже евреи.

Об Израиле и еврейской религиозности

В 1974 году я уехал в Израиль, еще не будучи религиозным человеком. Я тогда был, что называется, свободный художник. И естественным образом у уезжавших просыпался интерес к религии предков. В Израиле я стал изучать Тору, потом пришел к вере, стал раввином. С детства я любил рисовать, ходил в художку на Остоженке. Потом брал уроки у одного старенького художника, он умер еще до моего отъезда. Потом я периодически возвращался к искусству, рисовал то чуть больше, то чуть меньше, но стал посвящать этому все свободное от моих обязанностей раввина время только в последние десять лет. Каждый верующий еврей — почти священник. Эта религиозность — гораздо более обременительная, чем в христианстве или даже исламе. Если человек ходит в церковь, учувствует в литургии, читает Библию — он религиозный человек, чего ты еще хочешь? Для еврея такой уровень религиозности — это совершенно светский человек. Нормальный религиозный еврей особенным образом одевается, он постоянно должен изучать Талмуд, каждый день бывать в синагоге и выполнять еще огромное количество мелочей. Он, например, не может просто зайти в магазин или кафе и купить еды. Ему надо искать кошерное место, которых в Москве очень мало. Так что на самом деле любой серьезный религиозный еврей — раввин, даже если он не работает раввином, а занимается чем-то другим. Такие люди часто гораздо более компетентны в области богословия, чем функционирующие раввины. Фактически, религиозные евреи — это народ священников, раввинов. Это свой мир, и как любой профессиональный мир, он довольно сложно устроен.

О московских евреях

Среди московских евреев борцов с религией гораздо меньше, чем в самом Израиле. Все, даже самые далекие от религии люди, относятся к иудаизму по крайней мере с уважением. Есть евреи, которые только из соображений сохранения национальной идентичности поддерживают связь с синагогой. Антисемитизм, с которым они сталкиваются, — это вполне объяснимая, естественная вещь. Светский еврей видит в антисемитизме проблему. Он переживает, когда слышит, что евреи виноваты во всем, евреи правят миром и так далее, потому что он знает, что это неправда. Светский еврей взывает к человечности, справедливости, которые противопоставляет антисемитизму. Религиозные люди смотрят на это совершенно по-другому. Они понимают, что за этим стоят определенные философские конструкции, сложные и важные. Самая же большая ошибка евреев — требовать к себе исключительного отношения. Когда говорят: «Он индус» или «Он еврей» — это звучит совершенно по-разному, даже если человек не вкладывает в эти слова никакого негативного отношения. А этого не должно быть. Давно уже не существует единого еврейского народа. Есть евреи религиозные и светские, богатые бизнесмены и ярые коммунисты — и их всех ничего не объединяет.

О противоречии между иудаизмом и искусством

Есть стереотип, что настоящее искусство не должно быть связано с деньгами, не должно быть коммерческим. История искусства это блестяще опровергает. Другое дело, что некоторые богословы считают невозможным занятие искусством для религиозного еврея. В искусстве самом по себе нет ничего плохого. Другое дело, что оно требует полного погружения, но человек должен быть погружен в Тору, а не в искусство. И здесь уже возникает противоречие. Искусство подменяет Тору. Идея Торы в том, что существует мироздание, то, что мы видим и ощущаем. Но это мироздание — только проекция Торы на реальность. В свою очередь, Тора — тоже проекция мироздания, устремленная в вечность. В этом смысле искусство, во всяком случае европейское, — тоже проекция реальности на холст, камень или бумагу. Человек, даже самый интеллектуально развитый, воспринимает в первую очередь реальную сторону мира. Человек же религиозный постоянно живет в присутствии некой иной реальности, которая несоизмеримо важнее всего, что он может увидеть и ощутить. И в этом он тоже похож на художника. И глядя на гармоничное произведение искусство, на пропорции в нем частей и целого, мы испытываем то же ощущения присутствия великой гармонии и красоты, которое религиозный человек испытывает всегда. Когда человек видит на картине пространство, форму, цвета, других людей и смотрит на них как зритель, со стороны, ему начинает казаться, что он понимает, как устроен мир. То же самое чувствует религиозный человек.