Дерех Хаим 16. Комментарий Маараля на трактат Авот. 1:17

1:17

Шимон, его сын, говорит: «Все свои дни я рос между мудрецами и не нашел для тела ничего лучше молчания. И не рассуждения — самое важное, а поступок. И всякий, кто умножает слова, приводит грех».

Этот мудрец наставляет в том, что касается исправления человеческого тела. Он был знаком с наставлением, данным его отцом, рабаном Гамлиэлем, который призывал совершать только такие поступки, которые подобают человеку, обладающему разумом, а не «бродить во тьме», как уже разъяснялось. И сам он теперь дает наставление человеку как телесному существу, как будет разъясняться.

Здесь возникает вопрос: зачем ему потребовалось (такое длинное вступление): все свои дни я рос между мудрецами и т.д.? И еще вопрос: как связано с этим наставлением следующее: и не рассуждения — самое важное, а поступок? Ведь после того как мы узнали, что молчание — это самое лучшее, само собой разумеется, что главное — не слова, а поступки! И почему затем он возвращается к первой теме и говорит, что всякий, кто умножает слова, приводит грех? Кроме того, недоумение вызывает само выражение не нашел для тела ничего лучше молчания; нужно было сказать: «…не нашел для человека»! И еще вопрос: для чего (вообще) нужно было говорить, что всякий, кто умножает слова, приводит грех? Это ведь прямо сказано в стихе (Мишлей 10): «Там, где много слов, не прекратится преступление»!

Раши объясняет фразу Все свои дни я рос между мудрецами и не нашел для тела и т.д. следующим образом. Даже находясь постоянно среди мудрецов, я обнаружил, что и для них самое лучшее — это молчание, ибо видел я, что именно этого правила они придерживались в собственном поведении.

И уж тем более это относится к обычным людям, не мудрецам — им лучше всего молчать. А фраза не нашел для тела… означает, что поскольку человек телесен, ему приличествует молчание. Причина в том, что речь — это способность говорящей души, использующей один из органов тела; то есть, речь — это действие телесное, а не чисто духовное. Поэтому лучше молчать, чтобы не ошибиться и не запутаться: ведь дар речи подавляет дар мышления, как будет разъясняться ниже. Поэтому человеку следует воздерживаться от проявления дара речи, пользуясь вместо него даром мышления, который, в отличие от дара речи, нематериален.

Следует знать, что разум и тело — это две противоположности. Поэтому мишна сказала: не нашел для тела ничего лучше молчания, — а не сказала, например, что «телу не подобает речь». Дело не в том, что речь плоха или неправильна сама по себе, а в том, что от нее следует отказываться в пользу работы разума. Мишна хочет объяснить, что, только когда человек молчит, его разум может работать; в одном человеке не могут одновременно действовать две столь противоположные силы, как сила разума и телесная сила. Поэтому, когда проявляется телесная сила, то есть, та часть разума, которая отвечает за речь, рассуждающий разум уже не может работать и человек начинает ошибаться. Поэтому лучше всего — молчать, не давать способности к речи действовать, чтобы позволить действовать разуму. Это и значит, что для тела нет ничего лучше молчания: ведь нет сомнений, что правильно и хорошо, чтобы тело умолкло и дало разуму возможность действовать. Таким образом, оно оказывается подчиненным разуму и становится «хвостом льва». А если человек разговаривает слишком много, его разум, наоборот, попадает в подчинение к телу и становится «хвостом лисицы». Это совершенно неразумно, и потому самое лучше для тела — молчание. Именно по этой причине глупец всегда много разговаривает: ведь разум и речь противоположны. А мудрецом (человек становится тогда, когда) постоянно применяет мыслящий разум и не прибегает к телесной речи.

И фраза не нашел я для тела ничего лучше молчания (теперь должна) пониматься так. Молчание приличествует и подобает телу именно как телу, поскольку тело само по себе вообще не в состоянии действовать. Действие — это атрибут души; действует именно она, а не тело. Поэтому мишна говорит, что, поскольку человек живет в теле, а дар речи — это способность тела, а не чистого разума, следует воздерживаться от разговора. Тело не действует, и для него правилен отказ от действия, в особенности же — от речи, такого особого действия, к которому не способно ни одно живое существо, (кроме человека). Именно поэтому такое действие менее всего подобает телу, а молчание, наоборот, приличествует ему.

Затем мишна говорит, что не толкование самое важное, а поступок. Ведь (из предыдущего рассуждения можно прийти к ошибочным выводам!) Можно подумать, что, поскольку молчание как отказ от действия больше всего подходит телу, так как человеку следует задействовать разум, а не тело, значит, самое главное — не поступки, а рассуждения!

Ведь действие связано с телом, а рассуждения — с разумом! Но на самом деле, хотя рассуждения — это деятельность очень высокого уровня, все же главное — это поступки. Рассуждения, то есть, умственная деятельность — самая возвышенная для человека, но поступки — ее основание. И до высшей ступени невозможно дойти, не опираясь на прочное основание, на котором затем можно строить следующие уровни. Это подробно разъясняется (в этом же трактате) в мишне о том, чьи поступки больше его мудрости.

И всякий, кто умножает слова, приводит грех. Как мы уже сказали, для тела самое лучшее — это молчание, поскольку, (воздерживаясь от речи), оно позволяет действовать разуму, и это похвально. Однако неправильно было бы сказать, что тот, кто много говорит, тем самым совершает грех. Дар речи — это особая способность человека, и если человек (в какой-то момент) желает пользоваться именно ею, не давая проявиться разуму — это никак нельзя назвать грехом! Но все же тот, кто слишком много говорит, (хотя и не совершает греха самой речью, все же) приводит грех. Дело в том, что когда человек поступает так постоянно, он делает дар речи основным своим свойством, разум же становится по отношению к речи второстепенным. Мы ведь уже разъяснили, что, когда действует дар речи, разум не может работать, так как он противоположен речи. И вот это уже — эта склонность человека полностью подчинить себя речи — есть недостаток: ведь такой человек полностью лишает себя разума! И этот недостаток влечет за собой другой, как всегда бывает. Именно об этом сказано, что склонность слишком много говорить влечет за собой грех. Ведь само слово «грех» на святом языке образовано от корня, означающего «недостаток», как, например, во фразе (1 Мелахим 1) «…А я и мой сын Шломо окажемся грешными» (что означает: а нас со Шломо убьют, и мы перестанем существовать — перев.), или (Берешит 31): «Я бывал виноват за нее…» (то есть: я лишался ее, мне приходилось отдавать потерянную овцу тебе из собственного скота — перев.), и еще во многих местах. Поэтому тот, кто слишком много говорит, приводит грех, то есть, нехватку. И особенно плохо, когда недостаток обнаруживается в вещах, связанных с телесной силой: он влечет за собой все новые и новые недостатки!

Здесь заключена еще одна глубочайшая тайна. Дар речи не похож на дар мышления, которому не поставлено никаких границ. Речь подобна форме, то есть, человек существует в форме живого существа, наделенного даром речи. А о формах мы знаем, что к ним невозможно ничего добавить, их никак не увеличить. Поэтому всякий, кто говорит слишком много, выходит за природные рамки, а выход за эти рамки влечет за собой грех. И в это следует вдуматься.

И теперь не кажется странным, что мишна как будто бы повторяет ясное утверждение стиха (Мишлей 10): «Там, где много слов, не прекратится преступление». Этот стих не говорит о том, что излишние разговоры приводят грех. Там только сказано, что среди многих слов непременно будет и преступление, то есть, слова глупые и непристойные. Здесь же мишна говорит, что речь приводит грех, то есть, влечет его за собой, а не содержит в себе, и это — совсем другое.

И когда ты вдумаешься в эту мишну, то увидишь, что ее смысл именно в этом, а те, кто объясняют ее по-другому, ошибаются. На самом деле все слова этой мишны — слова мудрости, с которыми разум непременно согласится.

с разрешения издательства Швут Ами