От Центрального парка к Синаю 32. Тшува

В тот день, когда мы переехали в Норт Вудмер и по всей квартире были разбросаны коробки и ящики, нам позвонила ребецин Юнграйс.

«Исроэль, я посылаю к вам на Шабат Майкла Крански».

«Одну минуту, Ребецин, мы еще не успели разобраться, что к чему. Шабат? Я никогда в жизни не делал субботнего Кидуша».

Таково было наше первое знакомство с мицвой гостеприимства и начало «ускоренного курса» проведения Шабата. Ничто не позволяет так быстро понять «что к чему», как давление обстоятельств реальной жизни!

С Майклом Крански связана довольно необычная история. Когда он начал служить в армии, нееврейские «друзья» отправили его на аванпост в пустынном районе Аляски. Он ничего не знал о своем еврействе и поэтому стал легкой добычей для этих «друзей». Долгие зимние вечера навевали скуку. Времени на длинные беседы было сколько угодно. В результате Майкла обратили в христианскую веру, а после возвращения к гражданской жизни он стал священником в своей общине.

В начале 70-х годов считалось экзотичным, когда еврей становился христианским священником. Он смотрел на своих бывших соплеменников с оттенком превосходства: ведь они не понимают, что не он, а они сами упускают нечто очень важное. Он жалел их, не знающих, в чем суть жизни.

На поверхности все казалось прекрасным, но у Майка возникли вопросы. Экзотический стиль жизни — это звучит заманчиво, но только до тех пор, пока не начинаешь жить таким образом. «Трава всегда очень зелена» — пока не видишь, сколько в ней сорняков. Чем больше Майк думал о своей жизни, тем больше ему становилось ясным его полное невежество в области Торы и тем больше у него возникало вопросов. К тому же ночи стали казаться очень длинными, и через некоторое время Преподобный Майк начал задавать себе вопросы: почему он ощущает такую внутреннюю пустоту, если его новая религия такая «первоклассная вещь»?

Он никому не рассказывал о своих сомнениях. Это разрушило бы красивый «фасад» его жизни, и он стал бы терять своих прихожан. Таясь от всех, он начал переписываться с раввинами. Внезапно ему стало ясно: он избрал себе новую религию, не имея понятия о том, что это такое — быть евреем.

Но никто не хотел обсуждать с ним эти вопросы, даже те раввины, которым он писал письма. Никто не отвечал на его письма. Оказалось, что Майк Крански никого не интересует.

Летом 1974 г. Майк случайно купил один из выпусков газеты Джуиш Пресс. Там ему попалась на глаза колонка, которую вела ребецин Эстер Юнграйс. Майку понравился прямой и откровенный тон статьи Ребецин. Это было похоже на еврейский вариант известной колонки «Дорогой Абби». Например, там печатались такие вопросы:

«Дорогая Ребецин, мне не удается найти подходящего мужа. Можете ли Вы помочь мне?»

«Дорогая Ребецин. Телевидение навязывает чуждые нашему мировоззрению ценности. Что Вы можете нам посоветовать?»

«Дорогая Ребецин, следует ли нам послать своего сына на учебу в Израиль, на целый год?»

Преподобный Майк решил тоже написать Ребецин письмо.

«Дорогая Ребецин. Я работаю священником. Однако я — еврей. У меня имеются некоторые вопросы к Вашим людям. Я хочу узнать, можно ли оправдать отказ от признания истинности, правдивости Нового Завета. Я вижу пустоту еврейской жизни и удивляюсь тому, что столько людей слепо следуют правилам этого образа жизни. Мне кажется, что Вы внимательно относитесь к задаваемым вопросам и четко выражаете свои мысли. Поэтому я прошу Вас высказать свое авторитетное мнение по вопросу об отношении иудаизма к нашей религии».

Преподобный Майк не мог этому поверить — он получил ответ на свое письмо.

«Дорогой господин Крански! Я очень обрадовалась, получив Ваше письмо. Я с радостью выскажу свое мнение по поводу всех Ваших вопросов, но для этого мы должны встретиться лицом к лицу. Я приглашаю Вас провести Шабат со мной и моей семьей в отеле Пайн Вью в Кэтскиллс. Мы тщательно рассмотрим и обсудим все возникшие у Вас вопросы. Пожалуйста, дайте мне знать, когда Вы можете присоединиться к нам».

В одну из августовских пятниц, во второй половине дня, Преподобный Майк и его молодой прихожанин Алан, тоже еврей по происхождению, подъехали к воротам отеля Пайн Вью. Несколько минут они сидели в машине и с любопытством осматривались кругом. Дети с длинными локонами (пейсами) бегали взад и вперед, матери в париках или характерных головных уборах — шейтлах и тихлах (париках и платках). («Как много беременных женщин», — отметил про себя Преподобный Майк). Мужчины вели оживленные дискуссии по различным проблемам Талмуда. Из-за поясов выглядывали кисти цицит.

«Довольно живописная картина», — подумал Майк.

Он поднялся в свой номер и для начала перекусил. Затем он стал искать Ребецин. Он не хотел откладывать их дискуссию. Ребецин Юнграйс сказала: «Никаких проблем, я согласна, но не в данную минуту. Сначала встретим Шабат, а завтра вечером, после завершения Шабата, мы можем дискутировать хоть до восхода солнца … или дольше».

Это устраивало Преподобного Майка. Можно будет хорошо поесть и отдохнуть.

Отец Ребецин, ее муж и братья взяли Майка и Алана под свое покровительство.

Вначале в синагогу, где читали вслух молитвы, затем встреча Шабата, потом — вечерние молитвы.

Никто не заставлял Майка и Алана молиться. Они просто смотрели, слушали, думали, наблюдали за тем, как несколько сотен людей ритмично раскачивались взад и вперед — так, как евреи всегда молятся. Они слушали замечательную песню — Леха Доди, которую поют, приветствуя Царицу Субботу.

Незадолго до захода солнца женщины зажгли свечи, освещая надвигающуюся темноту, и вот, в пышном убранстве явился Шабат. На лицах детей отражалось сияние огней.

Вскоре после окончания церемонии встречи Шабата, мужчины присоединились к своим женам в гостиной. Вечерняя трапеза началась пением Шалом алейхем — этой песней приветствуют ангелов Шабата. Преподобный Майк и Алан не могли оторвать глаз от Зейде — он взял за руки детей и обошел с ними вокруг праздничного стола.

Зейде был человеком с большим сердцем, искренними и глубокими чувствами. Когда попавший в затруднительное положение еврей приходил к нему, слезы Зейде словно смывали с него боль. Сейчас Зейде плакал от радости, приветствуя субботних ангелов, а коль скоро Майк и Алан были гостями, он с радостью приветствовал и их.

Затем наступила очередь песни Эшет хаиль. Эту прекрасную песню сочинил царь Шломо в честь добродетельной еврейской жены, которая приносит свет, счастье и порядок — не говоря уже о необыкновенно вкусной еде — в каждый еврейский дом.

Двое гостей, Майк и Алан, никогда не видели ничего подобного. Что-то внутри них начало изменяться — они почувствовали заинтересованность, даже воодушевление. Прежние чувства, неясные воспоминания ожили в их сердцах. Они перестали думать о дискуссиях, слушая Кидуш при свете субботних свечей и наслаждаясь прекрасными блюдами. Куда-то исчезли заботы и страхи, они испытывали полнейшее удовольствие, какого никогда раньше не знали. Они находились в состоянии полного покоя.

Субботние песни. Немного вина. Вкусная еда. Рассказы и мудрость Торы. Тепло семьи. Скоро — благословения после еды, и — в кровать. Не заметив, как это произошло, они погрузились в самый сладкий сон в своей жизни.

Говорится, что еврей получает в Шабат «дополнительную душу», которая так улучшает его настроение и душевное состояние, что он начинает видеть новые перспективы в своей жизни и освобождается от пут мирских тревог и беспокойства.

Утром вновь звучали молитвы и читали недельный раздел Торы. Завтрак с семьей Ребецин. Тихая прогулка по парку отеля. Лекция Ребецин на лужайке в парке. Затем они даже немного вздремнули.

Когда солнце начало клониться к горизонту, Майк и Алан загрустили. Они хотели, чтобы все это продолжалось вечно.

Шабат начинается и завершается при свечах. Зажигают особую многофитильную свечу, делают Авдалу (обряд Разделения), и аромат пряностей возвещает начало новой недели.

Внезапно ожила система оповещения отеля. Стали слышны звуки будничного дня и отъезжающих машин. Молодежь пришла отведать пиццу.

«Ну, Преподобный Майк, Вы готовы приступить к дискуссии?»

По правде говоря, оба гостя совершенно забыли о дискуссии. Тем не менее, этой ночью у них состоялась длительная беседа с ребецин Эстер, Зейде и несколькими раввинами. Во время беседы затрагивались уже наполовину забытые вопросы. Празднование Шабата оказало сильное воздействие на мировоззрение Майка и Алана. На следующее утро они публично сожгли свои миссионерские книги на лужайке отеля. Они уже никогда не станут теми, какими были раньше.

Алан решил поехать домой, попрощаться со своей нееврейской девушкой и затем вернуться в Нью Йорк.

Зейде отвел его в сторону.

«Алан», — сказал он, — если Вы поедете домой и встретитесь с Вашей девушкой, она начнет плакать. Потом Вы начнете плакать, и мы больше никогда с Вами не встретимся».

Алан не поехал домой. Он остался. Более того, он остановился у нас. Он пробыл у нас пять лет. Бόльшую часть времени он проводил в Ешива Юниверсити; Ребецин помогла ему устроиться туда и получить образование в области иудаизма, а также завершить учебу по программе светских предметов для получения ученой степени. Но каждую пятницу, во второй половине дня, он возвращался «домой».

Алан стал членом нашей семьи. Шло время, наши дети росли; Алан относился к ним, как старший брат к младшим. Он жил у нас до тех пор, пока Ребецин не нашла ему замечательную пару — девушку, некогда вовлеченную в один из восточных культов. Сегодня у Алана хорошая еврейская семья с красивыми, талантливыми детьми.

Может возникнуть вопрос: не возникают ли трудности, когда в доме живет «чужой» человек? Когда к нам приехал Алан, он уже не был чужим человеком. Он исцелился благодаря контакту с жизнью по Торе. А мы чувствовали себя хорошо, потому что протянули ему руку помощи.

Иногда достаточно всего несколько секунд, чтобы добраться до тайников человеческой души. С каждым человеком надо обращаться тактично и осторожно. Любому из нас приятно, когда кто-то понимает его и заботится о нем. Мы должны стараться поступать по отношению к нашим братьям и сестрам именно так; участие согревает их, особенно в трудные моменты жизни. Это необходимо каждому.

Сьюзен попала в капкан одного из культов.

Она начала прислушиваться к пропаганде местной «мессианской» секты, когда училась в университете. Они послали ее в Висконсин.

Что она знала о жизни? Как и ее друзья, Сьюзен выросла в предместье Нью-Йорка. Ее взгляды на еврейскую жизнь были такими же, как и у других ассимилировавшихся евреев. Она посещала «воскресную школу», прошла «обряд конфирмации» (совершеннолетия), присутствовала на бар мицвах своих друзей (как говорится, на первом плане там был «бар», а не мицва).

Незадолго до Дня Благодарения Сьюзен удалось каким-то образом получить от миссионеров разрешение посетить семью в выходные дни. Обычно «старейшины» не разрешали новичкам «отбиваться» от коллектива, но кто-то из них потерял бдительность, и Сьюзен приехала домой.

Она воспользовалась этой возможностью для того, чтобы задать их семейному раби несколько трудных вопросов. Он не нашел, что ей ответить; смиренный человек, он, по крайней мере, знал предел своим возможностям. Он посоветовал Сьюзен обратиться к ребецин Юнграйс.

Миссионеры в Висконсине предупреждали Сьюзен, чтобы она держалась подальше от этого «Дьявола» Ребецин. Но она чувствовала себя уверенно. Она не боялась.

Однажды вечером родители Сьюзен подъехали с ней к нашему дому, и она вошла к нам. Я никогда не забуду ее взгляда. Ее глаза словно остекленели, она неподвижно смотрела вперед. Эти миссионеры, этот культ загипнотизировал ее. Она хотела спасти себя, но не знала, как это сделать. У нее был вид экспоната, замерзшего в стране Зомби, наркомана, который не в силах покончить со своим пагубным пристрастием.

Эти деятели в Висконсине упали бы, наверное, в обморок, увидев Сьюзен в нашем доме. Она делала как раз то, против чего ее предупреждали. Они привлекли ее на свою сторону, но что-то внутри нее пыталось вырваться наружу. Ее увлекло мощное течение, но она делала попытки бороться с ним.

Пока мы ехали в школу Инени, мы почти не разговаривали. «Защитные механизмы» Сьюзен находились в полной боевой готовности.

Когда мы вошли в синагогу, Сьюзен не выказала и тени учтивости или почтения, когда ее представили Зейде и ребецин Юнграйс. После окончания занятий в классе Ребецин стала с ней беседовать. В то время, в синагоге Зейде, Ребецин обычно обсуждала личные проблемы рядом со Святым Ковчегом, где хранятся свитки Торы. Сьюзен шла вперед, похожая на военнопленную. Казалось, что она облачена в ледяное одеяние враждебности.

Это был один из самых памятных разговоров, которые пришлось вести Ребецин, и насколько я знаю, он был и самым коротким. Сьюзен, а впоследствии и Ребецин, рассказали мне об этом разговоре. Как это ни странно, обмен мнениями длился лишь несколько секунд. В мгновение ока жизнь Сьюзен изменилась навсегда.

Описанная мною история показывает, что к любому человеку нужно найти подход. Ребецин разговаривала тихо, спокойно, не входила в обсуждение библейских текстов и не спорила с Сьюзен. Эта беседа научила меня тому, что нужно уметь учитывать особенности каждого индивидуума, каждой ситуации, правильно соотноситься с ними.

Ребецин: «Какое у Вас еврейское имя, дорогая?»

Сьюзен (ледяным тоном): «У меня его нет».

Ребецин: «Я уверена, что оно у Вас есть. Может быть, Вы его забыли».

Сьюзен (ее температура приближается к абсолютному нулю): «У меня нет еврейского имени».

Ребецин (в попытке угадать): А что, разве у Вас не было Зейде, который называл Вас «Сара-ле», «Сарочка»?

Молчание. Долгое молчание. Глаза Сьюзен затуманились, стали влажными. Появилась слеза. И вдруг — звуки удушья, у нее сдавило горло. Рыдание, и «Сьюзен» стала истерически плакать.

Десять секунд! Вот сколько это заняло времени. Никаких дискуссий, просто стрела попала в цель, возник мысленный образ Зейде. Бывало, он заворачивал свою Сарале в талит, белое покрывало с черными полосами, когда она была маленькой девочкой — давно, очень давно. Забытый образ, пока Ребецин не растревожила ее сердце своими словами, и воспоминания о прошлом нахлынули на нее.

После этой судьбоносной беседы Сарале переехала к нам и оставалась у нас два месяца. В нашем доме она начала учиться новому образу жизни. Ребецин Юнграйс помогла ей поступить в ешиву для молодых женщин, возвращающихся к жизни по Торе. Через некоторое время ее познакомили с молодым человеком из Боро Парка.

Сегодня Сарале — мать семи замечательных детей. У нее ясный взгляд, спокойное выражение глаз. Мир, из которого она спаслась, — это неясное воспоминание, нечто случившееся в далеком прошлом, но не полностью забытое; так мы не забываем, что когда-то были рабами в Египте. Воспоминания о прошлом не нарушают ее спокойствия, наоборот — укрепляют его, потому что она хорошо знает, как ей удалось придти к правде и обрести чувство уверенности в себе, которое дает Тора.

Когда мы приехали в Норт Вудмер, молодая женщина по имени Рэна жила в семье Ребецин. Рэна стала лидером движения так называемых «мессианских евреев» на юге страны. Никто не мог повлиять на нее, переубедить ее. Родители Рэны связались с Ребецин и умоляли ее помочь им. Вскоре после этого разговора Ребецин выступала на собрании в городе; группа «мессианских евреев» во главе с Рэной пикетировала зрительный зал, где происходило собрание. Через некоторое время Ребецин встретилась с Рэной. Они разговаривали в течение целой ночи, и к утру Рэна решила, что необходимо попробовать жить по Торе.

Когда Ребецин вылетела в Нью-Йорк, Рэна сопровождала ее. Рэна жила в доме Юнграйсов два года и стала неотъемлемой частью этой семьи и Инени. Ребецин подыскала ей замечательного молодого человека. Они поженились и отпраздновали веселую свадьбу, на которой присутствовали родители Рэны.

с разрешения издательства Швут Ами