Раби Элияу-Хаим бар Моше Майзель

Раби Элияу-Хаим бар Моше Майзель (5581—5672 /1821—1912/ гг.) — выдающийся праведник, один из духовных лидеров еврейских общин Российской империи.

Родился в г. Городке, на севере Белоруссии.

В восьмилетнем возрасте прославился как илуй (вундеркинд).

Учился в Воложинской ешиве. В тринадцать лет, вскоре после бар-мицвы, был посвящен в раввинское звание.

В девятнадцать лет возглавил общину своего родного города — Городка. В последующие годы был раввином белорусских городов Дрогичина и Пружан.

В дни эпидемии холеры, охватившей в 5608—5609 /1848—1849/ годах значительные области литовского края, самоотверженно заботился о больных (Гдолей адорот).

В 5627 /1867/ году р. Майзель стал раввином польского города Ломжи, а в 5639 /1879/ году возглавил общину Лодзи, одну из крупнейших в Российской империи.

Во всех городах, где р. Майзель был раввином, он всецело посвящал себя делам общины, всегда воспринимая страдания и заботы других евреев, как свои собственные. Стремясь оказать им самую действенную поддержку членам своей общины, он был ходатаем по их делам и, если требовалось, даже выезжал в другие города, встречался с чиновниками, от которых зависело решение вопроса — просил и требовал до тех пор, пока не выручал попавшего в беду человека (там же).

С особенной самоотверженностью он старался помочь неимущим и обездоленным. В шабаты и праздники р. Майзель не уходил из дома молитвы, не убедившись, что все бедняки и нищие странники приглашены в дома горожан, где они будут обеспечены едой и ночлегом. Как правило, он приглашал нескольких бедняков и в свой дом — сам заботился о гостях, стелил им постель, придавая особое значение тому, чтобы постельное белье было красивым и чистым (Сарей амеа 5:16).

Почти все свои средства он тратил на бедняков. Если денег для цдаки не хватало, он закладывал свою одежду, мебель и домашнюю утварь — до последнего предмета. Тысячам семей, в том числе и из других городов, удавалось сводить концы с концами лишь благодаря его финансовой помощи.

В каждой из возглавляемых им общин р. Майзель создавал целую сеть благотворительных учреждений — так, в Лодзи он основал сиротский дом и хедер для сыновей бедняков, еврейскую больницу и дом престарелых. Деятельность этих учреждений требовала постоянных крупных вложений, и р. Майзель сам обходил дома состоятельных горожан, уговаривал и убеждал их, стараясь заразить каждого своим чувством ответственности за все, происходящее в городе, и своим состраданием к беднякам.

Однажды в морозный зимний день р. Майзель постучался в ворота особняка, принадлежащего самому богатому еврею в Лодзи Кальману Познаньскому. Богач, относившийся к главному раввину города с глубоким почтением, вышел встретить его прямо к крыльцу — и р. Майзель, не проходя во внутренние покои и не раздеваясь, завел с ним длительную беседу, касающуюся различных проблем общины, а также общего положения евреев в Российской империи. Вскоре по-домашнему одетый богач продрог до мозга костей, но р. Майзель неспеша переходил от темы к теме — будто бы они сидели у камина в кабинете Познаньского. Наконец, богач не выдержал и сказал: «Мой наставник, у меня зуб на зуб не попадает — давайте войдем в дом и продолжим разговор в моем кабинете». «Минуточку, — возразил р. Майзель, — прежде всего я должен объяснить, ради какой цели я к Вам пришел. Эта зима очень тяжелая, и бедняки города замерзают в своих убогих квартирах, не имея денег на дрова или уголь. Я пришел к Вам, чтобы Вы пожертвовали значительную сумму на отопление их домов». Они вошли в кабинет, Познаньский выписал чек на крупную сумму, а затем спросил: «Мой наставник, почему же Вы столько времени простояли со мной у крыльца, не открывая мне цели своего визита?». «Скажу Вам правду, — ответил р. Майзель. — В народе говорят, что “сытый голодного не разумеет”. Если бы я начал говорить с Вами о мерзнущих бедняках здесь, в Ваших натопленных и светлых покоях, Вы бы не ощутили и одной тысячной доли их страданий — и отделались бы от меня грошами. Теперь же, когда Вы сами основательно продрогли, Вы способны понять, до какой степени холодно в домах бедняков, и готовы посочувствовать им и их детям» (Сарей амеа 5:16; Гдолей адорот).

В случаях, когда средств на благотворительные нужды не доставало, р. Майзель занимал деньги у богачей или брал ссуды в банках, а когда наступало время расплачиваться, влезал в новые долги, чтобы погасить старые. Именно в связи с этими обстоятельствами ему приходилось время от времени переходить из одной общины в другую — более крупную. За те годы, что он был раввином в Дрогичине, он остался должен зажиточным горожанам три тысячи рублей — но евреи Пружан настолько сильно стремились перетянуть его в свой город, что заплатили все его долги. Когда же он переезжал из Пружан в Ломжу, евреям Ломжи пришлось заплатить уже шесть тысяч — такой суммы достигли его долги богачам Пружан. И наконец, община Лодзи уплатила одиннадцать тысяч кредиторам в Ломже (Гдолей адорот).

Однако чем крупнее был город, тем больше оказывалось в нем семей, нуждающихся в его помощи: прошло всего несколько лет, и его новые долги в Лодзи достигли уже астрономической по тем временам суммы в двадцать тысяч рублей. Но когда еще более крупная община города Белостока пригласила р. Майзеля к себе, обязуясь расплатиться с его кредиторами, евреи Лодзи, не желая расставаться с полюбившимся раввином, за один день сами погасили его долги (Сарей амеа 5:16).

Спустя еще несколько лет р. Майзеля пригласила на пост главного раввина община Варшавы, самая крупная во всей Российской империи, но он решительно отказался. Своим близким он с улыбкой объяснил причину отказа: «Вы знаете, что я погряз в долгах. Как вы думаете, за чей счет я беру новые ссуды? Я скажу вам правду: я занимаю деньги за счет более крупной общины, которая пригласит меня и расплатится с моими долгами. В Дрогочине я занимал за счет Пружан, в Пружанах — за счет Ломжи, в Ломже — за счет Лодзи, а теперь, в Лодзи, — за счет Белостока или Варшавы. Но если я соглашусь возглавить общину Варшавы — самую крупную общину в еврейском мире, то за чей же счет я буду занимать там деньги для бедняков?!» (там же)

С такой же бескорыстной самоотдачей и сердечностью р. Майзель заботился о больных. Когда он узнавал, что кто-то из евреев его общины заболел и слег в постель, он спешил навестить его — независимо от того, был ли это знаток Торы или невежда, преуспевающий промышленник или нищий. Иногда, если требовалось, он сам ухаживал за больными, приглашал к ним врача, покупал лекарства — и не уходил до тех пор, пока не появлялись явные признаки выздоровления (там же).

Во всех городах, где р. Майзель был раввином, он пользовался исключительным авторитетом.

Его алахические решения безоговорочно принимались всеми слоями общества — и «литваками», и хасидами, и «просветителями». Попасть к нему на суд со своими тяжбами стремились не только евреи из других городов, но даже гои — во многих случаях, благодаря его мудрости и смекалке, удавалось разрешить самые запутанные конфликты. Он разоблачал нечистых на руку дельцов и мошенников и следил за тем, чтобы вся торговая деятельность членов общины строилась на основе требований законов Торы (там же).

Столь же решительно он отстаивал традиционный уклад еврейской жизни — в первую очередь, святость шабата и праздников. Вступая в должность главного раввина Лодзи, он заявил: «Все годы, пока я буду здесь раввином, в городе не будет осквернения шабата» — и его обещание осуществилось. Лишь однажды ему сообщили, что еврейский магазин, расположенный на самом краю города, работал в шабат. На следующий шабат р. Майзель предупредил шамаша в синагоге, чтобы начинали молитву без него, а сам рано утром отправился на край города. Он попросил у соседей стул и расположился у самой двери того магазина. Вскоре появился хозяин, но начать торговлю при р. Майзеле не решился. Сначала он подумал, что раввина пригласили на брит милу в какой-то из соседних домов, но прошло два-три часа, а р. Майзель, пропустив молитву и трапезу, по-прежнему оставался на своем месте — и тогда торговец понял, что раввин пришел только ради него. Наконец, когда солнце начало клониться к закату, согрешивший торговец раскаялся в своем преступлении и клятвенно, здоровьем своих детей, обещал раввину соблюдать законы святого Шабата (там же).

В период своего пребывания в Лодзи р. Майзель был одним из общепризнанных духовных лидеров поколения.

В 5642 /1882/ году он участвовал в совещании еврейских представителей в Санкт-Петербурге. Вместе с такими лидерами литовского еврейства, как раввин Ковно (Каунаса) р. Ицхак-Эльханан Спектор (см.) и раввин Бриска (Бреста) р. Йосеф-Дов Соловейчик (Бейт алеви; см.), он отстаивал интересы еврейского населения страны перед министрами царского правительства (Сарей амеа 6:8).

Евреи по всей России рассказывали легенды о праведности и мудрости р. Майзеля — однако он сам относился к своей славе весьма скептически. Он говорил: «Тот, кто знаком со мной ближе, лучше знает, чего я стою на самом деле. В письмах из далеких городов Литвы и Польши, где обо мне знают только по слухам, ко мне обращаются, используя самые высокие титулы: “Великий гаон” и т.п.. В Лодзи, где меня знают лично, ко мне обращаются значительно более скромно — всего лишь: “Рабейну” (Наш наставник). Однако моя супруга, ребецин, которая лучше всех знает, что я собой представляю на самом деле, называет меня просто “Элияу-Хаим” — без всяких титулов» (там же 5:16).

Р. Элияу-Хаим Майзель умер в Лодзи в 5672 /1912/ году — на девяноста втором году жизни.

На его могильном камне высечено: «Все свое сердце, жизнь и имущество он посвятил своему народу и святой Торе» (Гдолей адорот).

По словам одного из духовных лидеров поколения р. Хаима Соловейчика (р. Хаима Брискера; см.), р. Майзель был «последним по времени образцом того, каким должен быть раввин в народе Израиля» (там же).

с разрешения издательства Швут Ами