Больше, чем видят глаза

Есть у меня для вас одна очень глубокая история. Она — для всего еврейского народа, но особенно — для родителей.

Вы знаете, друзья, все цадики, праведники, прежде чем они принимали на себя роль духовных руководителей, — это не как сейчас, когда достаточно пойти в ешиву и получить там документ, что ты можешь быть раввином, — смиху. В те времена получать смиху нужно было от одного из великих праведников поколения.

Рав Шлоймеле из Радомска был одним из величайших праведников. Когда наступило его время стать Ребе, и хасиды стали на него давить, он сказал им: «Я должен получить разрешение, смиху, от старейшего из праведников поколения — от рава Хацкеле из Кузмира».

Рав Хацкеле из Кузмира был последним из живых учеников Люблинского провидца. Все знали, что рав Хацкеле Кузмир — святой человек, каких мало на свете. Подумал рав Шлоймеле: «Как я поеду к этому особенному человеку с таким делом? Непросто это…» Подумал-подумал, позвал одного из своих самых больших хасидов и сказал ему:

— Сделай мне одолжение, поезжай в Кузмир, проведи там шабат и скажи мне — стоит ли мне ехать туда, смогу ли я получить смиху от святого раби из Кузмира. Только одно помни: не говори никому, что ты из Радомска, и ничего не рассказывай обо мне. Делай все в тайне.

Этот еврей приезжает в Кузмир, а вы знаете, так было принято: если кто-то хотел провести весь шабат или субботнюю трапезу у Ребе, то перед шабатом он должен был подойти к Ребе, сказать ему «шабат шалом» — и так Ребе понимал, что ты хочешь остаться у него. Наш хасид в числе десятков других хасидов подошел к Ребе, сказал ему «шабат шалом» и хотел было поскорее отойти, но Ребе из Кузмира, обладавший духом святости, руах а-кодеш, не выпускает его руку из своей и спрашивает:

— Откуда ты?

— Из Радомска.

— А, очень хорошо. У вас есть ребе?

— Нет, ребе у нас нет, есть рав.

— Рав? Сколько он получает жалования в неделю?

— Шесть рублей.

Ребе посмеивается:

— Шесть рублей? Тяжело прожить на шесть рублей. Сколько у него детей?

— Шесть мальчиков, две девочки.

— И ты говоришь мне, что он рав и живет на шесть рублей? Ты уверен, что он не ребе и не получает немного денег от квитлах (записочек с именами людей, за которых надо молиться)?

Кузмир уже смеется от всего сердца, а наш еврей начинает побаиваться его святости и отвечает в смущении:

— Нет-нет, он только рав.

Вы, конечно, знаете, друзья, что в те времена часто писали для трех-четырехлетних детей тнаим (условия будущего брачного договора). И ребе из Кузмира спрашивает, написал ли рав уже тнаим для кого-то из своих детей. Еврей отвечает:

— Да, он написал тнаим для своей дочки Фейгале, она, с Б-жьей помощью, станет женой сына одного из цадиков, когда подрастет.

— И сколько же денег рав Радомска обещает дать на свадьбу своей дочери? — спрашивает ребе из Кузмира.

Еврей, обмирая от страха, говорит:

— Реб Шлойме обещал дать 6000 рублей.

— Что?! 6000 рублей? А получает он 6 рублей в неделю, и при этом должен кормить шестерых мальчиков и двух девочек? Ты уверен, что он не ребе?

Ребе из Кузмира всё смеется, а наш еврей в страхе отвечает:

— Да, да…

Вот наступила суббота, и после вечерней молитвы все вновь подходят к Ребе — пожелать ему доброй субботы. Подходит и наш еврей:

— Шабат шалом, ребе!

Ребе из Кузмира снова задерживает его руку в своей, смотрит ему в глаза и с улыбкой спрашивает, как будто впервые его видит:

— Откуда ты?

— Из Радомска.

— А, очень хорошо. У вас есть ребе?

— Нет, ребе у нас нет, есть рав.

— Рав? Сколько он получает жалования в неделю?

Диалог повторяется заново, и каждый раз, когда еврей произносит слово «шесть» — шесть тысяч, шесть рублей, шесть сыновей — ребе заливается смехом. Еврей наш не понимает, что происходит. Думает себе: «Ну, завтра, наверное, Ребе не будет меня снова спрашивать о том же — он уже меня знает!»

Наутро, после молитвы Шахарит, Ребе смотрит на еврея, как в первый раз, и ласково спрашивает:

— Откуда ты?

— Из Радомска.

— А, очень хорошо. У вас есть ребе?

— Нет, есть рав.

У еврея из Радомска уже сил нет на все эти разговоры, но ему же надо на всех трех трапезах у Ребе побывать — выбора нет!

После авдалы еврей думает: «Если он снова меня заставит на те же самые вопросы отвечать, меня удар хватит!» И после авдалы, конечно, снова:

— Ты откуда?

— Из Радомска.

— А… У вас есть ребе?

— Нет, у нас есть рав.

И опять — жалование, шесть сыновей, шесть тысяч на свадьбу… Наш еврей не знает, что думать: то ли этот Ребе — величайший из праведников, то ли он совершенно потерял память.

И тут, друзья мои, — внимание! — происходит вот что. Ребе из Кузмира говорит еврею:

— Когда ты вернешься к своему ребе, скажи ему от моего имени, что я помню его с тех времен, когда мы были вместе у Люблинского провидца.

В тот момент нашему еврею стало ясно, что Кузмирский Ребе, бедняга, уже совсем плохо ориентируется — ведь ребу Шлоймеле из Радомска было только четыре года, когда скончался Люблинский провидец. Как они могли быть у него вместе?! Он, наверное, просто очень стар и всё путает… Еврей решил ничего не рассказывать ребу Шлоймеле. Он вернулся в Радомск, а реб Шлоймеле ждет от него отчета:

— Что он сказал тебе?

— Да ничего особенного не сказал…

— Я приказываю тебе! Я должен знать каждое слово, которое вышло из святых уст Ребе из Кузмира!

Еврей вздохнул и начал всё рассказывать: «У вас есть Ребе?» — «Нет, у нас рав»… И про шесть рублей, и про шесть сыновей, и про шесть тысяч на свадьбу.

— Не хочу вас расстраивать, реб Шлоймеле, — заключил наш еврей, — но Ребе из Кузмира уже всё путает от старости, нет у него ясности мысли… Он передал вам привет и сказал, что помнит вас по тому времени, когда вы вместе с ним были у Люблинского провидца…

Как только услышал реб Шлоймеле эти слова, у него перед глазами всё поплыло: «Гевалт! Какой руах а-кодеш у него! Какой дух святости! Не могу поверить!»

— Знай же, как всё было, — говорит реб Шлоймеле. — Много лет назад Люблинский провидец выдавал замуж свою самую младшую внучку. Были там тысячи, тысячи, тысячи евреев. Все хотели приблизиться к Люблинскому провидцу, но это было практически невозможно. Весь дом был полон людей, и вокруг дома стояли люди с горящими свечами и факелами. Мне было четыре года. Я сидел на плечах у своего отца, и у меня тоже в руке была маленькая свечка. Вдруг вышел ребе из Люблин, а рядом с ним — реб Хацкеле, его ученик. Я до сих пор дрожу, вспоминая, как я удостоился увидеть двух праведников поколения своими глазами — ребе из Люблина и его лучшего ученика, который стал великим реб Хацкеле из Кузмира.

Люблинский провидец обвел глазами толпу и стал вглядываться в лица. Он посмотрел в глаза каждому из тысяч евреев, которые стояли там. Страх и трепет объял нас. Каждый из нас чувствовал, как он исправляет своим взглядом наши души. И так он увидел моего отца, и святые его глаза увидели и меня. Он долго глядел на меня и вдруг начал двигаться в нашу сторону, а его ученик Хацкеле шел впереди и расчищал ему тропинку среди людей, стоящих плотной стеной: «Ребе идёт, ребе идёт!»

Провидец из Люблина подошел к моему отцу — а я сидел у него на плечах. Он взял мою руку и спросил:

— Милый мальчик, скажи, как тебя зовут?

— Шлоймеле, — ответил я.

Он держал мою руку долго, долго… И знаешь… рука провидца из Люблина до сих пор держит мою руку и согревает меня. Потом он посмотрел на моего отца и сказал ему:

— Береги его! Береги его…

Ребе из Кузмира знает, что тот мальчик — это я. Наши цадики обладают духом святости, но мало того: они еще и умеют исправлять наши души! Людям кажется, что Ребе задает странные вопросы, некстати смеется или вдруг потерял память — но всё это не случайно. Так знай же, что ребе из Кузмира исправлял в этот шабат мою душу и готовил меня к новой роли: духовного наставника евреев.

***

Дорогие друзья, эта история — для всех родителей. И я говорю вам от имени Люблинского провидца, от имени Ребе из Кузмира, от имени Ребе из Радомска: берегите детей! Берегите своих детей. Берегите их ночью, берегите их днем, берегите их каждый миг и каждый час.

Вы знаете, Вс-вышний удостоил меня двух дочерей: Нешамале и Недарале, Дари. Они — душа души моей души. Однажды, когда Дари было три с половиной года, она заплакала посреди ночи. Я подошел к ней:

— Недарале, ты знаешь, что сейчас ночь? Поздняя ночь, тебе надо спать…

Она сказала мне:

— Да-да, я знаю, что сейчас ночь, и я буду спать. Но я хочу, папа, чтобы ты не спал. Я хочу, чтобы ты сидел рядом с моей кроваткой и все время смотрел на меня.

Вы знаете, что и на детей нисходит руах а-кодеш, дух святости? Это случается с ними постоянно. Я желаю себе и всем родителям — не спать и только всё время смотреть на наших детей. Иногда дети убегают из дома, говорят папе или маме: «Не смотри на меня, не хочу больше иметь с тобой дела!» Я желаю себе и вам, чтобы дети упрашивали нас: «Смотри на меня… всегда!»

Друзья мои, есть что-то особенное в глазах. Глазами можно сказать то, что нельзя выразить словами. Вы знаете, Творец сотворил весь наш мир словами — десятью речениями. Но Землю Израиля Он сотворил… глазами.

Я хочу сказать вам: мы — народ Израиля, поэтому у нас тоже есть что-то от глаз Вс-вышнего. Но есть что-то более высокое, чем глаза. Почему, когда мы говорим «Шма Исраэль», мы прикрываем глаза? Почему все праведники закрывали глаза, когда произносили молитву «Шмонэ-эсре»?

Рабби Нахман из Бреслава говорит: если что-то находится от тебя на расстоянии — ты можешь увидеть его глазами. Иногда что-то находится так близко, что ты разглядишь его, только закрыв глаза. Когда мы говорим «Шма Исраэль», Вс-вышний так близок, что мы закрываем глаза. Но есть и что-то большее, чем близость, и это — не видеть. Видеть — это свято, а не видеть — это святая святых.

Тора написана белым огнем и черным огнем. Черным огнем написаны буквы, которые можно видеть. Белым огнем написано то, что видеть нельзя. У Котеля, у Стены Плача, евреи всегда прикрывают глаза. Потому что там всё глубже, чем могут глаза увидеть.

Я благословляю вас, друзья мои, братья и сестры, мальчики и девочки, мужчины и женщины, чтобы мы удостоились приносить в мир благословения, чтобы мы удостоились видеть наших детей еще тысячу лет. Чтобы мы удостоились увидеть восстроенный Иерусалим. Чтобы мы удостоились прикоснуться к стенам Храма… с закрытыми глазами.