Пронзающий столб света

Село Черновское и его обитатели

До революции жителям села Черновское, как и жителям многих других деревень, поселков и городков Российской Империи, не нужно было особенно фантазировать, чтобы представить себе, как выглядел мир в начале времен. Свет и тьма там были настолько переплетены, что ни один из них нельзя было назвать «днем» по сравнению с другим, называемым «ночью».

Все внешние факторы жизни сельчан были предсказуемы: казалось, ничто не изменит эти циклы рождений, смертей, браков, мучительной нищеты и трагедий. Во внутренней жизни евреев села разнообразия было больше: были те, что целыми днями учили Тору, а были те, что сидели в кабаках; были люди святые и праведные — а были и так, серединка на половинку; благородный дух иных скрывался под неприметной внешностью портного или сапожника; были и живые мертвецы, для которых жизнь не имела никакой другой цели, кроме поступательного движения от колыбели к могиле.

А еще был Шмулик. С самого раннего детства тьма, которую мы все пытаемся скрыть или, по крайней мере, обуздать, полностью контролировала его личность. Он был вечно берущим, вечно глумящимся, вечным злодеем в прозаических драмах деревни. Нет ничего темнее, чем тайное место в человеческом сердце, которое хочет испытать абсолютную власть. Иногда тьма настолько непроницаема, что даже столб света не может ее пронзить — до поры до времени…

Предатель

Наступил 1917 год. Надежда и безрассудство подпитывали русскую революцию. Евреи даже самых захолустных городков и деревень были захвачены социалистическим пожаром. Этот пожар охватывал целые села, население которых слепо следовало за «красными», не подозревая, что это пламя спалит их мир до тла. В Черновском юноши и девушки, думая, что движутся к пролетарскому раю, шли по пути, который через несколько лет привел их в сталинский ад. Только старики видели, куда ведет тропинка, и продолжали держаться за веру своих отцов.

Шмулик был не с Торой и не с коммунистами. Он был на стороне «белых» — скорее, из практических, нежели из идеалистических соображений. Белые хорошо платили ему за предательство соседей. Шмулик старательно стучал на своих собратьев-евреев, и многие были убиты по его слову.

Красные, как известно, победили, но Шмулик не последовал ни в лагеря, ни под пули вместе с сотнями тысяч жителей Украины, подозревавшихся в «антиреволюционной деятельности». Он выжил, заплатив за жизнь своей совестью.

Из чего возгорается искра?

Когда умер отец Шмулика, с ним произошло нечто беспрецедентное. Какой-то луч света, некая духовная тоска, которую он никогда не позволял себе почувствовать, пробудили в его душе странное, совершенно дикое для него самого желание — сказать по отцу поминальную молитву, кадиш. И не просто один раз сказать, а как положено: при миньяне, каждый день в течение одиннадцати месяцев.

В селе тогда было три действующие синагоги. Вскоре их, конечно, советская власть взяла в оборот, но тогда они все еще были частью живого тела еврейского местечка, подобные конечностям, ожидающим своей очереди на ампутацию.

И тут случилось вот что. Тыркнулся Шмулик в одну синагогу, в другую, в третью — как бы он ни старался, так и не смог убедить прихожан ни одной из синагог позволить ему говорить кадиш. Старики, завсегдатаи этих молельных домов, были слишком близки к Долине Смерти. Они уже потеряли все, что мог потерять человек, и если уж они решили, что предатель не может заходить в их миньян, то никто не мог сдвинуть их с этого решения ни на сантиметр.

В деревне был еще один миньян — не в синагоге. Им, похоже, было что терять, погибать до срока не хотели, вот и собирались подпольно. Шмулик пришел к раввину этого миньяна, который, как и все в Черновском, знал, что на руках Шмулика кровь. Раввин сказал «да».

На следующее утро Шмулик уже поднимался на крылечко полуразвалившейся лачуги — импровизированной синагоги. Так и повелось: отчитает кадиш — и прочь. Через несколько дней раввин подозвал Шмулика и спросил:

— Может, тебе надеть тфилин? Раз уж ты все равно приходишь сюда…

— У меня нет тфилин, — ответил Шмулик.

— У меня есть, — просто сказал раввин, — и протянул Шмулику мешочек. Как только молитва закончилась, странная весть о том, что раввин дал свои тфилин сельскому предателю, облетела каждый дом местечка.

Прошло еще сколько-то дней, а может быть — недель, и рав спросил Шмулика:

— А может быть, тебе помолиться?

— Я не умею читать на лошн-а-койдеш — ответил тот.

— Я тебя научу, — спокойно сказал рав. Так оно и пошло.

Через несколько месяцев Шмулика было не узнать. Он молился, давал цдаку, соблюдал субботу, а вскоре и женился. Подросших детей, с риском для жизни, отправил учиться в подпольную еврейскую школу… Всё, счастливый конец истории?

Отнять жизнь и подарить жизнь

Рав знал, что преображение Шмулика не могло состояться без того, чтобы заглянуть туда, в темноту, внутрь себя, где невыразимая чернота его прошлого по-прежнему лежала, притворившись мертвой. Настал день, когда Шмулику пришлось наконец открыть дверь в эту черноту и ужаснуться увиденному.

Рав посадил Шмулика напротив себя и начал рассказывать ему всё, что было известно ему — как и каждому жителю Черновского: про всех преданных и проданных Шмуликом евреев, про всех погибших и замученных, про всех умерших с голода детей, про всех сошедших с ума от горя жён. Шмулик слушал молча. Когда длинный список его преступлений закончился, рав сказал:

— Ты был причиной множества смертей. Теперь ты должен принести жизнь.

Они говорили до поздней ночи и под утро пришли к такому решению: Шмулик построит микву — тот ритуальный бассейн, без которого невозможна чистота еврейской семьи и который является залогом самой жизни.

Украина почти уже превратилась в духовное кладбище. Какое будущее может быть здесь у еврейского народа? Какие женщины тут будут окунаться? Какие дети будут зачаты в чистоте? На что можно надеяться?

Но Шмулик каждую ночь шел в сарай за своим домом и копал. И копал. И копал. Когда он, спустя много ночей, увидел воду, он понял, что получил ответ на свою взрощенную надежду. На черном рынке Шмулик раздобыл кафельную плитку, сам продумал систему отопления. И наконец — построил деревянные нары и забросал их конским навозом. Нары прикрывали верхнюю часть миквы, скрывая ее от посторонних глаз. Это было удачное решение: в навозе не хотел копаться ни один партработник и ни один стукач.

Так что, здесь наступает счастливый конец истории? В 1941-м году у евреев Украины счастливых историй не было ни одной. Даже если кому-то повезло эвакуироваться, у каждого погиб в Катастрофе кто-то близкий. У Шмулика погибла вся семья: жена и все до единого дети. В последний раз его видели в ­одном из фашистских концлагерей. И каждый, кто видел его, поражался: лицо его имело то необыкновенное сияние, которые бывает только у настоящих праведников.

Не отчаиваться

Нет такого темного пятна, на которое не может снизойти пронзающий столб света. И нет человека, у которого бы не было такого темного пятна — большого или маленького. Вопрос лишь в том, как нам призвать этот свет…

Чудо Хануки — это, конечно, было Б-жественное вмешательство. Шансы одной семьи, Маккавеев, успешно победить сирийско-греческую армию, были бесконечно малы. Их победа была великим чудом.

И всё-таки, зажигая восьмисвечник в дни Хануки, мы празднуем не военный триумф, а духовное озарение, которое сделало это возможным.

Классический ханукальный вопрос — почему мы зажигаем свечи восемь дней, ведь в первый день масло горело без всякого чуда? — имеет много ответов.

Один из ответов такой: тот факт, что Маккавеи не отчаялись и вообще начали искать чистое масло — уже был чудом. Надо себе представить, как это было: Храм полон идолов, причем не только греки их туда принесли, но и сами евреи! На жертвеннике — всё самое некошерное, что только можно себе представить! Храмовый двор завален мусором и обломками — и кто оставил этот мусор? — молодые коэны, которые вместе с другими олимпийцами в обнаженном виде бегали марафоны! Какое масло можно было найти в этом лишенном святости месте? И все же Маккавеи должны были принести жизнь туда, где царила смерть.

И Вс-вышний ответил на их надежды. Дни Хануки называются «емей рацон» — дни Б-жественного желания и готовности дать нам возможность привлечь часть Его света в наши души. Когда мы сделаем это, мы снова сможем заслужить те чудеса, которые Б-г совершил для Маккавеев. В конце концов, ведь это Он сказал: «Да будет свет!»