Еврейские напевы Луи Армстронга

Семилетний старьевщик

Весной 1969 года в нью-йоркской еврейской больнице Бейт Исраэль под личным наблюдением доктора Гэри Цукера на тонкой ниточке между жизнью и смертью балансировал прославленный на весь мир негритянский джазист Луи Армстронг.

Пока Армстронг приходил в себя после трахеотомии, его давний друг доктор Цукер, сидевший возле койки, напевал в задумчивости песенку. Это была старинная колыбельная, что привезли в Америку из царской России еврейские иммигранты на рубеже веков.

Армстронг лежал на больничной койке, слушал незатейливые слова про плачущего малыша и про свободную землю, которая «где-то есть для нас с тобой». Мелодия колыбельной разом отбросила великого джаз-музыканта на шестьдесят лет назад. Армстронг взял ручку и, не зная, сколько ему еще отмеряно и успеет ли он закончить своё дело, стал записывать. Так появились 75-страничные мемуары под названием: «Луи Армстронг и еврейская семья в Новом Орлеане, Луизиана, 1907 г.».

Эта рукопись была обнародована более чем через десять лет после его смерти. Тогда и прояснилось многое: и вечный «магендавид» на шее Армстронга, и знание идиша, и еврейские мотивы в некоторых его песнях, и даже его особенный вокализ, удивительно напоминающий распевы еврейской молитвы…

«Русская колыбельная», — с нежностью пишет он, — «это песня, которую я пел, когда мне было семь лет, — с семьей Карновски. Их мама укачивала малыша Довида, а мы подпевали. Когда Довид засыпал, мы все желали друг другу спокойной ночи, и я отправлялся к себе домой…»

Луи Даниэль Армстронг родился в 1901 году в Новом Орлеане: портовый город, строгая сегрегация, нищета… Его матери было только 16 лет, отец бросил их сразу после рождения Луи, а мать вела не самый праведный образ жизни.

Доучившись до пятого класса, Луи был вынужден бросить школу и пойти работать — иначе их маленькой семье было не выжить. Но и еще раньше — уже с 6-7 лет Луи, как и многие другие чернокожие маленькие школьники, искал возможность хоть где-то заработать пару центов.

В то время в одном из бедных кварталов Нового Орлеана жила небольшая и очень сплоченная община литовских евреев. Все они были друг другу родственниками или свойственниками — и так же, как и черные жители Нового Орлеана, пытались выжить, несмотря на лютый антисемитизм, от которого они бежали и с которым были вынуждены вновь столкнуться в Америке.

«Евреи страдали на протяжении истории даже больше, чем чернокожие: мне было всего 7 лет, но я видел, как скверно обращались белые люди с той бедной еврейской семьей, на которую я тогда работал…»

И всё же евреи Нового Орлеана считали себя счастливыми. В США, по крайней мере, не было погромов, и они были вольны жить там, где хотят (и могут себе позволить) и зарабатывать на жизнь, как хотят.

Семья Карновски зарабатывала на жизнь тяжелым трудом. Каждое утро, в 5 утра, один из старших мальчиков, Алекс или Моррис, отправлялся на добычу бутылок, костей и тряпок. Они скупали старый хлам у людей, чтобы затем его перепродать или выменять на что-то более стоящее.

Когда семилетний Луи подошел к Карновски с просьбой о работе, они не возражали против того, чтобы нанять чернокожего ребенка. Так мальчик впервые оказался ранним утром буднего дня в фургончике рядом с Алексом Карновски.

По вечерам фургончик тоже был загружен — но уже не старьем, а углем, который Луи вместе с Алексом или Моррисом продавали желающим по никелю за ведро.

Музыка детства

Именно Моррис однажды подарил маленькому Луи невиданный, очень ценный подарок. Это была самая обыкновенная оловянная дуделка в форме рога, которая умела издавать только пронзительные звуки на одной ноте. Вообще-то, дуделка была для Луи рабочим инструментом: он должен был в нее трубить, возвещая по утрам о прибытии фургона, собирающего старье, и по вечерам — о том, что привезли на продажу уголь. И здесь-то в будущей знаменитости проснулся музыкант:

«Однажды я снял деревянный наконечник рога, поднес к его устью два пальца и к своему удивлению обнаружил, что, удаляя их друг от друга или приближая, я мог играть мелодию! О, детям это очень понравилось. Они приносили пустые бутылки, Моррис давал им несколько центов, и они стояли вокруг нашего фургона, пока я их развлекал своей “игрой”».

Однажды, когда Моррис и его маленький помощник в очередной раз шерстили окрестности в поисках подходящего старья, острый глаз Луи заметил грязный и тусклый корнет в окне ломбарда. Это был настоящий медный духовой музыкальный инструмент, не какая-то там свистулька! С бьющимся от волнения сердцем он попросил Морриса остановиться. Вместе с Моррисом они вошли в ломбард — узнать цену корнета. Оказалось, что тот стоил целых пять долларов, то есть как 135 долларов в наши дни!

Моррис Карновски был всего на четыре года старше Луи и понимал его лучше других. Видя интерес маленького мальчика к музыке, он не мог отмахнуться от него — сам Моррис был тоже артистической натурой, и позже, поступив в театр на идиш, навсегда остался верен сцене. Моррис подумал — и вручил Луи два доллара в качестве первого взноса за корнет. Остальные три доллара Луи выплатил за 6 недель, став полноправным обладателем драгоценного инструмента. На этом корнете и выучился играть будущий знаменитый джазист, и только гораздо позже перешел на трубу.

Так значит, это еврей Моррис Карновский, сам того не ведая, подарил Луи то, что привело его к международной славе? Возможно, тепло, безопасность и любовь, которые всегда царили в маленькой, очень бедной, но уютно обустроенной квартирке Карновски, сделали еще больше.

Еврейская несгибаемость негритянского музыканта

Луи не только работал у Карновски. Они почти усыновили его: стали называть его «Кузен Луи», оставляли обедать, пели вместе по вечерам… Для чернокожего мальчика это был совершенно новый мир. Тепло, полученное у очага бедной еврейской семьи, будет согревать Армстронга во время многочисленных испытаний, предшествовавших его громкой славе. А уроки трудолюбия и несгибаемости, которые он получил у Карновски, стали теми инструментами, без которых он, по его собственному признанию, не достиг бы успеха.

«У еврейского народа такие замечательные души. Меня восхищает, как они объединяются и борются с предрассудками, не тратя энергию на протесты: они просто тяжело трудятся, живут своей жизнью, полной взаимопомощи и заботе друг о друге, и достигают своей цели…

Я всегда восхищался еврейским народом — особенно их мужеством, с которым они терпели долгие годы унижений. Даже “моей расе”, неграм, жилось немного лучше, чем евреям.

Я буду любить еврейский народ всю свою жизнь. Они всегда были теплы и добры ко мне, когда я был мал и так нуждался в этом…

Они научили меня жить, научили решимости и несгибаемости…»

И действительно, трудолюбию Армстронга многие поражались. Он выступал по 300 раз в год, снялся более чем в тридцати фильмах, был способен давать по два шоу в день, переезжая при этом из города в город в рамках международного турне…

Но еще больше поражались позитивному взгляду на жизнь Луи Армстронга. Его широчайшая сияющая улыбка была искренней: он любил людей, был застенчив и не умел мстить, как бы ни были к нему жестоки и несправедливы.

У прочитавшего «еврейские воспоминания» Армстронга, возможно, возникнет соблазн романтизировать его образ и приписать его знаменитую песню «Let my people go» «Отпусти народ мой» стремлению солидаризоваться с евреями.

Нет, несмотря на то, что в песне поется о том, как Моше просит фараона отпустить евреев, тем не менее, она была написана в середине XIX века борцами за освобождение черных, и эта тема была ближе Армстронгу, чья бабушка была в прошлом рабыней… И всё же, идеи для многих своих песен Армстронг черпал в ТаНаХе: Ezekiel Saw de Wheel («Колеса Ехезкеля»), Jonah and the Whale («Пророк Иона и кит»), Cain and Abel («Каин и Авель»).

Импресарио Армстронга Джо Глейзер как-то подарил ему «звезду Давида» — и этот еврейский символ Луи носил на цепочке всю свою жизнь — с гордостью и в честь всего, что сделали евреи для него, чернокожего мальчика из Нового Орлеана, которому удалось стать самым влиятельным джазовым музыкантом в истории.

Благодарность, акарат а-тов, считается одним из самых важных качеств. Еврейские дети по всему миру учатся благодарности у своих родителей, которые не просто велят малышам говорить «спасибо», а своим примером показывают им, как пропитать свою жизнь благодарностью к Всевышнему и к каждому, кто сделал даже самый малый добрый поступок. Читая мемуары Луи Армстронга, мы понимаем, что умение видеть добро и быть признательным пришло к нему в далекие годы детства, проведенные у еврейского очага.