Детское горе

О настоящих тяжелых и безвозвратных потерях, горе и страданиях не хочется говорить. Их хочется задвинуть в дальний угол памяти и продолжать жить, как будто ничего и не случилось. Но травмирующие воспоминания из этого дальнего уголка сознания продолжают воздействовать на нас, грызть нас и омрачать радость жизни. Возможно, этот рассказ психолога поможет нам, взрослым, понять, как важно заметить, когда наши дети или ученики не справляются сами со своими переживаниями и нуждаются в нашей помощи…

Вой сирен на тихой улице

Мы живем в Израиле, в Рамат Бейт Шемеш, и принадлежим к сплоченной хасидской общине. У моего десятилетнего сына Шимми был лучший друг — живой, энергичный ребенок, которого назовем здесь Ицци.

Школа, в которой учились Шимми и Ицци, располагалась на нашей тихой тупиковой улице, и все остальные мальчики квартала тоже ходили в эту школу, так что все они хорошо знали друг друга. Но у Шимми и Ицци была особая связь — они всюду ходили вместе.

Однажды днем тишина нашей улицы была нарушена воем сирен. Машины скорой помощи, полицейские и пожарные мчались к зданию, где жил Ицци. Шимми, конечно, тут же выскочил на улицу и устремился туда. Спросив у знакомого мальчика, по какому поводу шум, он услышал испугавший его ответ:

— С Ицци случилось что-то плохое.

Шимми мчался вниз по улице, к дому своего друга, где собрались уже все окрестные дети. Парамедики вынесли Ицци на носилках и увезли, включив сирены.

Позже в тот же день мы услышали ужасные подробности того, что произошло. Ицци играл с веревкой, которая каким-то образом обернулась вокруг его шеи и стала душить его. Пытаясь распутать узел, он только затянул его еще туже. Мальчик был найден без сознания. Врачи реанимационного отделения, в которое доставили Ицци, ничего не обещали.

Как только Ицци увезли на машине скорой помощи, Шимми открыл книгу Псалмов и с тех пор не выпускал ее из рук, не переставая молиться и плакать. По всему району были созваны миньяны, чтобы читать Теилим в синагогах. Дети оставили свои игры и тоже читали Теилим.

Весь район был ошеломлен ужасной трагедией, и все, молодые и старые, горячо молились о выздоровлении Ицци — и ждали сообщений о его состоянии.

Пока взрослые шептались: «Выживет ли Ицци?», дети невинно спрашивали: «Когда Ицци выпишут из больницы?» Они даже не могли представить себе, что Ицци, который всегда был так жив, может никогда не вернуться домой.

Родители друзей Ицци не знали, что сказать своим детям. Некоторые заверяли, что Ицци скоро выпишут. Другие отвечали расплывчато. Рано утром в пятницу пришла страшная новость: Ицци скончался.

«Душа, где ты?..»

Моя профессия психотерапевта не оставляла мне выбора: я знал, что именно я должен был рассказать Шимми о том, что произошло. Что может быть хуже, чем сообщить своему маленькому сыну, что его лучший друг погиб? И никакая профессиональная подготовка не снимает тяжесть с души…

Не желая, чтобы Шимми услышал новости от других детей, я поспешил на улицу, чтобы найти его, и сказал ему, что мне нужно с ним поговорить.

Я привел Шимми в свой кабинет, где я принимаю клиентов, и тихо произнес:

— Шимми, я должен сказать тебе что-то очень, очень тяжелое.

Он сразу всё понял и прервал меня:

— Нет, папа, нет! Не говори мне!

Я посадил его к себе на колени, подождал, пока он немного успокоится, а потом рассказал ему горькую весть.

Шимми бросился на диван и начал безутешно плакать. А потом неожиданно запел. Он пел песню на идише «Нешама, ви бист ду?», («Душа, где ты?»), но только всюду заменял «душа» на «Ицци». У меня всё переворачивалось внутри от этого напева, но я стал подпевать:

— Ицци, где ты? Ицци, я так долго жду тебя! Ицци, молись за меня возле Трона Славы. Ой-ой, Ицци, где ты, так далеко в небе ты, молись за меня у Трона Славы…

Справиться с горем невозможно, если не высказать его, поэтому я предложил Шимми позвонить моим родителям — его бабушке и дедушке. Конечно, он плакал в трубку, а бабушка и дедушка пытались утешить его. Потом мы с Шимми вышли на улицу, чтобы он мог разделить эти тяжелые минуты с друзьями.

Кто поможет детям?

А на улице я увидел душераздирающее зрелище. Те дети, которые знали Ицци, — его одноклассники и соседи — бродили по улицам в состоянии шока и ужаса. Один ребенок кричал: «Ой! Что случилось с Ицци?» Другой сидел у открытого окна и протяжно… не плакал, а выл! Третий бежал посреди улицы, как сумасшедший. Многие просто стояли молча, и слезы текли из их глаз.

Зазвонил телефон — и я был рад отвлечься от увиденного, но то, что я услышал в трубке, было еще хуже. Звонил отец другого друга погибшего Ицци:

— Мой сын заперся в ванной, стучит и кричит там. Он сходит с ума! Что делать?!

Тем временем взрослые нашего района спешили на похороны. Надо было успеть похоронить Ицци и попрощаться с ним в Иерусалиме до наступления шабата. Некоторые садились в свои машины, другие искали тремп — то есть того, кто их подвезет. У меня нет машины, поэтому я тоже стал искать, кто меня подбросит до Иерусалима, и, оглядываясь вокруг, увидел, как мой сосед садился в свою «Тойоту», а его маленький сын кричал:

—Я хочу поехать на похороны! Ицци — мой друг! Какое ты к нему имеешь отношение?

— Нет, — отвечал отец, — детям не место на похоронах.

— Но я хочу попрощаться с Ицци! — вопил мальчик.

Отец просто уехал, а сын остался истерически рыдать на тротуаре.

Родители уезжали на похороны, предоставив детей самим себе. Кто-то должен был помочь этим мальчикам. Но кто? Мое место — на похоронах: отец Ицци — мой близкий друг. Пока я решал, что делать, машины одна за другой выезжали из нашего тупика и выруливали на дорогу в Иерусалим. Мои шансы поймать тремп сокращались. Я должен был перестать рефлексировать и просто запрыгнуть к кому-нибудь в машину, чтобы отдать последний долг погибшему мальчику.

Но потом я вспомнил о своем старом клиенте, которого я назову здесь Авруми. Авруми появился впервые в моем кабинете, когда ему было 32 года. К этому возрасту он накопил долгую историю саморазрушительного поведения, бурных отношений и неспособности удержаться на работе или остаться в браке.

Все началось с того, что, когда он был маленьким, единственным по-настоящему близким ему человеком была бабушка. Но на похоронах бабушки и на шиве (траурной неделе) Авруми не было места. Взрослые были заняты утешением скорбящих и обслуживанием их, а Авруми… его просто отодвинули в сторону и игнорировали. Хотя он-то был опустошен этой потерей больше других.

После смерти бабушки жизнь Авруми вышла из-под контроля, и это привело его к тому, что мир стал для него на долгие годы опасным, непредсказуемым, пугающим местом. И дорога к исцелению его души началась в моем кабинете — тогда, когда мы вместе сидели на низких стульях и оплакивали его давно ушедшую бабушку.

Глядя на детей вокруг себя, я понял, что каждый из них потенциально может стать таким Авруми. В воскресенье утром они пойдут в школу, и там с ними, конечно, поговорит учитель, а может быть, даже психолог. Но я знал, что они нуждаются в утешении прямо сейчас, в те минуты, когда их друг отправляется в свой последний путь на этой земле. Их мир только что разрушился, и им нужен взрослый, чтобы помочь им понять, что происходит.

Последняя машина выехала со стоянки. Я подошел к своему сыну, который стоял с двумя своими друзьями, и попросил его сообщить всему классу, что я жду их в своем кабинете в 3:45 — в то время, на которое запланированы похороны, — чтобы вместе попрощаться с Ицци.

Прощание с Ицци

Когда мальчики вошли в мой кабинет, я сказал им:

— Мы будем оплакивать цадика (праведника), который только что умер. Давайте сядем на пол, как скорбящие.

Я притушил свет, разложил повсюду упаковки бумажных носовых платков и начал описывать им, что происходит с Ицци:

— Тело Ицци сейчас помещается в землю, но его нешама, его душа, которая и есть настоящий Ицци, поднимается на Небеса, прямо к Б-гу. На Небесах есть особое, высокое место для маленьких детей, свободных от греха, и Б-г хотел, чтобы Ицци, цадик, праведник, был там с Ним. Сейчас Ицци в безопасности и очень счастлив. Нам не хватает его, но он ни по кому и ни по чему не скучает, ему хорошо.

Так мы наводили порядок в хаосе, смотрели трагедии в глаза, убеждались, что Ицци находится в хороших руках, усмиряли страхи и опасения по поводу того, что происходит с ним сейчас.

Следующим шагом было создать пространство для эмоционального выражения: говорить о том, что произошло, и позволить каждому из детей выразить свои собственные чувства.

Я дал каждому возможность описать, где они были, когда они услышали о несчастном случае, кто сказал им, какую информацию они получили и в какой форме, что они чувствовали, когда услышали об этом, и как они себя чувствовали потом, когда узнали о смерти Ицци.

Все выражали свои чувства по-разному. Не все были готовы говорить о них. Разных детей волновало разное. Один надеялся, что Ицци встанет из могилы и вернется. Другой думал о том, что будет с его вещами — отдадут ли их другому мальчику? Все это было необходимо выслушать без критики, с принятием. И на все вопросы надо было ответить.

Главный вопрос, конечно, был: «Как это могло произойти?». Я ответил, что Ицци, очевидно, завершил свою миссию в этом мире и выполнил все, что требовалось для исправления (тиккун) его души. И еще я добавил, что день пятницы (эрев шаббат) — это то время, когда забирают из нашего мира больших праведников, и Талмуд говорит, что это хороший знак. Еще я сказал им так:

— Это мицва (заповедь) — плакать о праведнике, который умер. И если вам хочется плакать — это совершенно нормально.

Мы сидели вместе на полу и плакали. Я вспомнил песню, которую спонтанно сочинил утром Шимми, — и тихо запел:

— Ицци, где ты? Ицци, я так долго жду тебя! Ицци, молись за меня возле Трона Славы. Ой-ой, Ицци, где ты, так далеко в небе ты, молись за меня у Трона Славы…

Затем я попросил мальчиков рассказать о чем-то, чему они могли бы научиться у Ицци. Я услышал от них, что Ицци был добрым и веселым, и любил давать другим.

Атмосфера в комнате изменилась, теперь акцент переместился на положительные воспоминания об Ицци, и я запел более вдохновляющую песню, «Ке-рахем ав»: «Так же, как отец пощадит своих детей, помилуй, Ашем, нас. Отец, мы рассчитываем на тебя…»

— А теперь мы простимся с Ицци, — сказал я.

— Но Ицци здесь нет, — раздались протестующие голоса.

— Это правда, что его тело в Иерусалиме, — сказал я, — но его нешама, его душа — с нами, и он хочет попрощаться с вами, его друзьями. Вы его не видите, но он здесь, и ваше присутствие значит для него больше, чем присутствие ваших родителей на похоронах. Давайте помолимся о том, чтобы наш Ицци нашел покой в Грядущем мире.

Я читал молитву В’ихи Ноам, и мальчики повторяли каждое слово за мной.

— Теперь мы попросим прощения у покойного, — сказал я. Я объяснил мальчикам, как это сделать — и понимал, что это поможет им не тащить с собой долгие годы груз вины перед Ицци. А попросив мальчиков простить Ицци за все, в чем он, возможно, был виноват перед ними, я дал им возможность жить дальше без досады или гнева на него.

На этих словах прощения наша церемония закончилась.

— Теперь Ицци на небесах, — сказал я. — И теперь вы все можете пойти домой и насладиться шабатом. Ицци счастлив, и он хочет, чтобы вы тоже были счастливы.

В ту субботу ко мне подошли несколько отцов и спросили:

— Что ты сделал с моим сыном? Утром он просто сходил с ума, а от тебя пришел домой мирным и спокойным.

Когда суббота закончилась, я рассказал моему сыну Шимми, что он может делать разные хорошие вещи ле-илуй нешама (для возвышения души) его погибшего друга. Он очень воодушевился и собрал группу мальчиков, которые читают Теилим и учат Мишнайот в память об Ицци. Кроме того, они собирали деньги, чтобы покупать сладости к субботам и праздникам для детей из бедных семей. И я видел, как целительны были для мальчиков эти занятия, как они помогали им не замыкаться в безысходности горя.

* * *

Дети способны справляться даже с самыми тяжелыми переживаниями, если эмоциональный аспект этих переживаний не упускается из виду и не отвергается. Тем не менее, так часто реакция взрослых на трудные, даже мучительные, моменты, через которые проходят дети, заключается в том, чтобы «не заострять внимание».

Явно или подсознательно взрослые транслируют детям мысль, что они должны просто двигаться дальше и забыть о том, что произошло. Но психика не забывает травматических событий или потерь, и если ребенку не помочь осознать происшедшее, «переварить» его, понять на своем уровне, прочувствовать всю гамму эмоций, то неразрешенное горе будет нагнаиваться долгие годы, часто находя выражение в нездоровом поведении и причиняя ребенку невыразимые страдания на протяжении всей его жизни.