В последний момент

Михоэль был еще совсем бохур (молодой ученик), когда ему впервые довелось ступить на землю Америки. Это была родительская идея — отправить его в ешиву за океан. Такие настали времена. Молодые люди со всей Европы стекаются сюда. Двери открыты для всех желающих. Прекрасно осознавая, какой это зхус (заслуга), Михоэль, тем не менее, чувствует себя на распутье.

Дешевые часики показывают позднюю ночь. По чистой случайности он заехал на такси совсем не в тот район, но понял это слишком поздно, и вот теперь остался совершенно один на дороге.

Чемодан в его тележке тяжел, но еще тяжелее чемодана мысль о том, что при таких темпах продвижения можно со своим чемоданом брести к цели до утра, и без всякой гарантии её, эту цель, найти. Так он идет и идет, и не с кем словом перекинуться. К английскому уста его не приучены, а идиш (к которому уста его да приучены) непонятен, как оказалось, ни одному из этих встречных-поперечных гоев^[1]. А евреев что-то не видно, и стал Михоэль уже волноваться за свою судьбу.

Но Вы не волнуйтесь, как и всегда в подобных ситуациях, Вс-вышний посылает шалиаха

— Поэтому, предложил этот непервый встречный, — давай-ка зайдем в ближайший дом, где я провожу свой летний отпуск, положим твой багаж, перекусим, чем Б-г послал, и выспимся. А утром отправишься в дорогу, и все встанет, с Б-жьей помощью, на свои места.

Михоэль, разумеется, принял это предложение и удостоился приема исключительно сердечного, совершенного особого, какого в его юной жизни еще ни разу не было. И вот, оказавшись по ту сторону улицы бурной и отчужденной в тепле тихого еврейского дома — успокоился юноша совершенно. После трапезы сытной, кошерной и достойной, расположился Михоэль в милой, весьма приватной комнате. О лучшем нельзя было и мечтать.

Он не знал, как благодарить благодетеля. Был ошеломлен добротой этого человека, равно как и добротой самих Небес, пославших его как бы в последний момент. Атмосфера его дома была столь естественно приятна, что в ней не нашлось места для слов благодарности.

Назавтра гостеприимный хозяин проводил Михоэля в дорогу с теплотой, достойной сынов Авраама. «Габриэль Берман» — так представился он Михоэлю. Юноша никогда теперь не забудет ни эту славную ночь, ни это славное имя.

За годы, проведенные в ешиве, не раз задумывался Михоэль, как было бы замечательно встретить Габриэля Бермана снова, но тут же вспоминал, что этот гостеприимный дом был не более чем гостиницей, и найти одного из постояльцев, зная только его имя, не представляется возможным. Редкие попытки выяснить что-либо приносили только разочарование. Что мы вообще знаем о нем? Неизвестно даже, из какой он страны.

Прошло много лет, Михоэль обзавелся семьей, дом его стал полной чашей. Прослыл он в народе богачом. Хотя Габриэль ему больше не встречался, Ахносас орхим —гостеприимство — Михоэль решил возвести в жизненный принцип, и пронес тот теплый, зажженный им свет, словно свечку, через всю свою жизнь.

В Лондоне, где жил Михоэль, габаэй цдоке (раздающие пожертвования) знали — этот дом всегда открыт для гостей, а, значит, и для благословения. Тора говорит нам, что гостей надо принимать у себя как домочадцев. Каждый раз, вспоминая Габриэля в кругу семьи, Михоэль выражал надежду когда-нибудь встретить его и воздать ему добром за добро. Сказать спасибо за то, что научил такой важной мицве (заповеди). Много лет прошло, прежде чем смирился реб Михоэль с мыслью, что так и не увидит Габриэля до конца своих дней. Несмотря на то, что образ его за эти 30 лет все тускнел и тускнел, имя не забывалось: каждый гость напоминал о нем.

Так было и с этим гостем, который как бы случайно оказался в Лондоне, и которого как бы случайно привели к двери Михоэля.

В самолете стоял гвалт, и голос стюарда пытался сквозь него прорваться. Пассажиры этого рейса, большинство из которых направлялось в Америку, оказались перед фактом вынужденной посадки на лондонском терминале. Пассажиров немедленно заверили, что неожиданная поломка задерживает полет всего на несколько часов и что уже заказаны гостиницы с максимальным удобством для пассажиров.

«Задержка рейса на несколько часов!» Уф… Значит, мне придется сниматься с рейса, получать компенсацию, а главное — шабес! Шабес на носу, и его придется проводить в Лондоне! Не могу же я рисковать и вылетать в последний момент. Однако в Лондоне меня никто не знает. Но надеюсь устроиться!

Объявил свои планы симпатичному стюарду, который даже помог сразу получить чемоданы и уладить необходимые формальности. Спустя некоторое время он уже искал мне таксиста, который знает, где тут еврейская улица. В итоге водитель высадил меня возле одной из красивых синагог, только она оказалась пока заперта. Что делать? Подожду у закрытых дверей, пока не появятся первые посетители и не подскажут, куда обратиться.

Положил я чемоданы на землю, уселся на скамейке и расправил кости. Позвонил родным, сообщил о своем положении. Попытался расслабиться, и тут силы мне изменили. Понимаете, не по годам мне такое приключение! В любом случае, не буду давать волю мыслям о том, что будет, если не получится соблюсти шабес как положено.

Где-то часа за два до шабеса появился человек в субботней одежде. По звону ключей было понятно, что это габэ (староста синагоги). После короткого обмена репликами извинился габэ, что не может принять дорогого гостя в собственном доме, и так полном под завязку, но обещал в любом случае оказать мне достойный прием. Из внутренней комнаты синагоги начал габэ обзванивать своих людей. Похоже на то, что в этот шабес все евреи уже выполнили мицву ахносас орхим на сто процентов своих возможностей.

Габэ ставил палец на очередное имя, звонил в ожидании обычного воодушевленного согласия, но… в самом лучшем случае, если кто-то вообще отвечал на звонок, оказывалось, что дом уже переполнен… Весьма необычная история! Недолго думая, позвонил габэ в дом реб Михоэля. Гудок, другой. Трубку поднимает один из сыновей. Габэ представился, обратился, как обычно, «Можно, мол, позвать реб Михоэля?» — и… чуть не выронил трубку из рук: Господи! да что я, с ума сошел что ли?! [Ему захотелось быть казненным и похороненным прямо на месте!] Как это вообще можно было забыть!!

Ведь только вчера вечером вернулся реб Михоэль из больницы в критическом состоянии, и то — лишь по его отчаянной просьбе согласились врачи отпустить старика провести шабес с семьей. Разве реб Михоэль может принимать гостя в таком состоянии? Габэ уже пожелал в душе, чтобы его побили огненными кнутами: как вообще поднялась рука набрать этот скорбный номер? Такого с ним еще не случалось, да, старость не радость!

Заикаясь, попытался габэ объяснить, что номер-де набран по ошибке: «Когда у нас появляются гости я же всегда в первую очередь… сами знаете. Ну, короче, постарайтесь меня понять и простить. Я очень извиняюсь, будем надеяться на хорошие новости». Хотел закончить эту постыдную для себя беседу, но сын хозяина остановил его: «Подождите минуточку!»

Габэ слышал, как на том конце сын говорил отцу, что случилось. Телефон, видно, был рядом с постелью больного, и тот попросил объяснить, в чем дело. «Послушайте, — ответил, наконец, сын хозяина. — Присылайте, пожалуйста, вашего гостя, будем рады его принять».

«Но… но, — протестовал габэ, который уже умолял землю РАЗВЕРЗНУТЬ УСТА И ПРОГЛОТИТЬ ЕГО, НЕЧЕСТИВЦА, не мог бедняга вынести позора положения, в которое сам себя поставил, — но ведь можно найти и других, у меня длинный список…». Голос сына хозяина был, однако, неумолим: «Отец просит прислать гостя, я немедленно выезжаю за ним на своей машине».

«Вы удостоились провести шабес у необыкновенных людей, — с этими словами габэ вышел ко мне в зал синагоги. — Реб Михоэль просто славится своим гостеприимством».

Габэ видимо не хотелось смущать меня известием о болезни хозяина, омрачившей в последнее время жизнь всей общины. Тут как раз появился сын реб Михоэля и потащил мои чемоданы к своей машине.

На мою долю выпал просто чудесный шабес, ради одного лишь такого приема стоило самолету сломаться. Нечасто на долю такого простого еврея, как я, выпадает возможность почувствовать, что это за заповедь такая важная — гостеприимство…

Самого хозяина я за весь шабес почти не видел. Сыновья, приготовившие этот чудесный стол, объяснили мне, что он в соседней комнате — плохо себя чувствует. Только к шалеш судес (третьей субботней трапезе) состояние больного вдруг улучшилось, как бы «само по себе». И на инвалидном кресле привезли его в салон, в сопровождении личного врача, который весь шабес не отходил от него ни на минуту. Измученно лицо повернулось ко мне: «Шолем алейхем! Чувствуйте себя как дома! У меня сегодня “панчер” (непорядок), но все скоро будет О’Кей». У меня защемило сердце — в таком состоянии хозяин дома думает о том, как согреть гостя теплом своей души! От всего сердца пожелал я ему рфуэ шлйеме (полного и скорейшего выздоровления) в заслугу такого исключительного гостеприимства.

Реб Михоэль не спросил моего имени: так было принято в этом святом еврейском доме. Многие из тех, кто вынужден стучаться в чужие двери, меняются в лице при необходимости назвать свое имя, сами понимаете, хесед (доброе дело) должен быть анонимным. Поэтому реб Михоэль приучил своих сыновей не задавать лишних вопросов.

Когда люди за столом произнесли Биркас амозн (заповеданное Торой благословение после еды с хлебом), начали закатываться глаза р. Михоэля. Срочно вызвали других врачей. Доктор бегом покатил инвалидное кресло в комнату, сыновья поспешили за ним. Но через считанные минуты все медленно вышли обратно. Очень скоро тихое облако тьмы и траура осязаемо легло на этот дом. Душа реб Михоэля возвратилась к Создателю — вот и все. Только что сидел за столом с гостями и вот, раз — и нет его, забрал его Создатель.

Я осмелился войти внутрь комнаты. В стороне стояли сыновья и тихо плакали: «ОЙ, отлетела его душа». Я приблизился к ним, немного смущенный, и спросил одного из присутствующих, как звали хозяина дома — реб Михоэль бен реб Ицхок.

Попросив слова, я подошел вплотную к покойнику и объявил вслух:

— Счастлив ты, реб Михоэль, что отошла душа твоя в момент исполнения заповеди ахносас орхим. Да будет воля Его, чтобы эта заповедь проводила тебя в мир правды, и в заслугу ее увидишь лик Шхины (ощутишь Его Присутствие).

Растроганный «омейн» прозвучал в ответ.

В какой-то момент не удержался один из сыновей, подошел ко мне и спросил, как меня зовут.

— В конце концов, сказал он, Вы были последним гостем отца на этой земле. Человек, завершивший собой длинный список ахносас орхим, который наш отец обновлял ежедневно, этот человек, очевидно, не забудет этого шабата никогда, как не забудем и мы. В этот раз мы хотели бы узнать, кто перед нами. Не в наших обычаях узнавать имена гостей, — извинился сын мягким голосом, — но, с вашего разрешения, если Вы не возражаете…

— Конечно, я скажу свое имя, почему нет? Меня зовут Габриэль Берман.

Перевел Меир Малтынский

[1] Неевреев, букв. «народов».

[2] Шалих — посланник.