Короткие рассказы о раве Ицхаке Зильбере. Глава 5

Рассказывает Авраам Коэн

ПАПИН ТАЛИТ

В связи с нашей деятельностью приходилось не раз просить Рава подписать какие-либо рекомендации или письма. Он делал это очень осторожно — обязательно откладывал на несколько дней, и, если уж и решал подписаться, говорил:

— Зачем тратить так много бумаги? Давай половину этого листа сэкономим, разорвем его (и он аккуратно разрывал) и здесь, в уголке, напишем…

Он тщательно избегал официозности и не «строил» из себя раввина, ребе. Не приказывал, не властвовал, очень старался у учеников не одалживаться и ничего не просить. Когда его спрашивали, как поступить, то получали ответ в виде мягкого совета. И конечно, он это делал сознательно, — ведь если не послушаются и сделают по-своему, то не нарушат его слова…

Много раз я слышал от него:

— Зачем мне садиться в президиум?

Или: — Я не Раввин. Раввин — это рав Эльяшив.

Или: — Зачем так много денег тратить?

Или: — Зачем статьи в газетах? Зачем этот шум? Не нужна реклама, нужно все тихо делать.

Он говорил:

— Свадьбу надо делать скромно, не надо снимать огромные залы, зачем столько денег выкидывать на курицы? Достаточно десять кошерных евреев, и приходите ко мне, у меня есть дома консервы, и вино, и печенье.

Я возражал:

— Рав Ицхак, но все делают не так! Все! Большой зал снимают, по двести человек приглашают, а то и тысячу — одних родственников сколько? Ведь обидятся, если не пригласят?

— А я говорю, что надо по-другому делать, тихо. Я так получил от своего папы. К нему в Казани (это было во время НЭПа) пришел один очень богатый еврей с просьбой поставить хупу, и папа ему сказал — достаточно десять евреев, и все.

Кстати, и у меня на свадьбе был ровно миньян — десять человек, включая меня самого. То, что он получил от папы, было для него непререкаемым, святым. Одному младенцу надо было делать брит мила в субботу. Родители попросили Рава быть сандаком.

Он предложил:

— Если вам не трудно, приезжайте к нам в район на субботу. Сделаем у меня дома, у меня же есть много вафель. И тратиться не надо! Он радовался, как ребенок, что из-за субботы все прошло неформально — без зала, без фотографа…

Мне он сказал, когда с его колен взяли младенца и он начал снимать с себя талит:

— Ты видел? Ты видел, что здесь была Шхина? Знаешь, чей это талит? Папин…

Такими фразами, как «Ты видел Шхину?» или «Ты заметил, как твои глаза просветлели?», он старался вырвать из привычной действительности, поднять, возвысить человека.

Как-то мы были у рава Эльяшива, и, выходя, он спросил:

— Ты видел, как сияло его лицо? — Лицо как лицо… — Ты не видел?!

Рассказывает Йосеф Кобелев 

УЧИТЬСЯ!

Последние месяцы перед кончиной Рава я дежурил у него. Эти месяцы сыграли очень важную роль в моей жизни. Благодаря общению с ним и его благословению вся моя жизнь перевернулась: я и женился, и ушел учиться на целый день. Он хотел, чтобы я не просто сидел у него, а каждую минуту, все время учился. Однажды к нему пришли, а я в это время на кухне готовил ему еду — яичницу.

Вдруг я услышал голос рава Ицхака из салона:

— А что вы там делаете?

— Готовлю завтрак.

— Нет, идите учиться, вы должны все время учиться!

— Но вам же надо покушать.

— Пока вы не начнете учиться, я не начну кушать!

Мне пришлось сесть рядом с ним, и пока он ел, я учился. Он хотел меня воспитать, чтобы я ни на секунду не отвлекался, не бросал учиться… Как-то раз он подозвал меня, взял за руку и спросил: — Вы чувствуете, как вы очистились?..

Рассказывает Олег Верзуб 

КИДУШИН

Нам надо было срочно ставить хупу. А вся эта израильская бюрократия, как известно, берет месяца два-три: то бумажку принести, то дело открыть, то очередь подождать…

Через знакомых мы случайно обратились к раву Зильберу, и он согласился поставить хупу, но со строгим условием:

— Времени у меня нет, могу только завтра утром, в девять. (Кстати, хупа была на следующий день после одиннадцатого сентября 2001 года, дня атаки на Америку).

Утром мы понеслись в Тель-Авив, в какую-то специальную микву, — ой, всего не расскажешь! — где жена должна была окунуться, потом в Иерусалим, а по дороге искали, где можно купить обручальные кольца (мы уже были женаты, и даже был ребенок, и, конечно, уже были кольца, — но нам объяснили, что второй раз эти кольца не годятся). Все магазинчики были закрыты, — наверное, продавцы смотрели всю ночь телевизор, как горели и рушились небоскребы…

Примчались к Раву:

— Колец нет, что делать?

— Ничего страшного, кольцо не обязательно, главное — ценный предмет. Он достал свой серебряный кидушный стаканчик, который выглядел очень старым:

— Я дарю тебе, а ты подари своей жене вместо кольца, если она согласна.

Потом у него в квартире началась хупа. Все было полной импровизацией: вместо фаты прямо на месте разрезали какие-то гардины и накрыли голову жене, пришли его ученики и соседи, красиво пели, поздравляли… Я в спешке не успел купить запасную пленку для фотоаппарата, так у нас есть только две фотографии — все, что оставалось неснятым на старой пленке…

Мы хотели вернуть кидушный стаканчик — но он отказался его принять:

«Так нельзя, я же подарил тебе, а ты подарил жене как кидушин». Так мы потом пошли и купили ему другой серебряный стакан для субботнего кидуша, и занесли ему перед субботой. Эта история прикольная и очень его характеризует, — он смелый человек, не бюрократ, не формалист, ведь он нам сэкономил минимум два месяца хождений по инстанциям… Его ничто не смутило.

Рассказывает Авраам Прессман

«ПОКАЗУХА»

Когда рав Ицхак приехал в Ташкент, мне было лет восемь, девять. Я хорошо помню бар-мицву его сына Бенциона. С этой бар-мицвой связана история, которую я слышал от родителей, и она очень ясно показывает, кто был рав Ицхак. Приближалась дата бар-мицвы сына, и тетя Гита сказала реб Ицхаку, что надо, чтобы Бенцион подготовил выступление, ведь придут люди и надо помочь ему подготовить двар Тора.

Рав Ицхак ответил:

— Я же с ним учусь! Зачем нужно готовить для показухи, для публики, не понимаю, кому это надо?..

Тетя Гита пришла к моему папе, чтоб он был здоров, с просьбой поговорить с реб Ицхаком, чтобы Бенцион выступил «для публики», как это принято на бар-мицве. Удалось рава Ицхака уговорить, и он с сыном подготовил небольшую драшу…

Рассказывает р. Бенцион Зильбер

ПО ДОРОГЕ

Специально мы особенно ничего не готовили. Смотрели, как сейчас помню, трактат «Менахот», немного «Шаагес Арье», «Эвен Штия» — родственника папы рава Элиезера Дон Ихия. В праздник Шавуот мы шли в гости к Рабиновичам (моя бармицва была 18 сивана, через пару недель) и обсуждали драшу. Тогда-то, по дороге, и был построен костяк выступления...

Рассказывает Шимшон Валах

СВОИМИ СЛОВАМИ

В первый год после моего приезда, когда я приходил к Котелю, мне было очень больно: все молятся, выкладывают сердце, а я тогда на иврите с трудом читать мог!

Я спросил у рава Зильбера:

— Рав Ицхак, что они делают? Я не понимаю этих слов. Мне даже больно смотреть, как они молятся! Что делать?

Он ответил:

— Поверь мне, когда я прихожу сюда, я говорю своими словами с Б-гом. Что у меня на сердце — то я и говорю Ему.

Мне это помогло. Первый год у меня даже не было времени на изучение языка. С трудом у меня шло, да и жалко было времени — хотелось больше его слушать. Говорить своими словами, — мне это тоже близко…

Хава Куперман

НЕКРАСИВО

Когда я была маленькая, мне было лет семь, мы жили в очень стесненных условиях. В двухкомнатной квартире у нас были и кухня, и прихожая (но там было очень-очень холодно, нельзя было пользоваться). И три кровати на всех нас. Я и старшая сестра спали вместе. У Малки было что-то похожее на кровать, у Бенциона была раскладушка. Комнатки были малюсенькие. Один раз я хотела молиться и встала в салоне. В «салоне», если эту комнату можно было так назвать, было больше места, чем в спальне, где было совсем негде стоять…

Папе это не понравилось:

— Это некрасиво. Каждый, кто войдет, тебя увидит, — сказал он. Если ты хочешь молиться — не делай это напоказ, чтобы все видели. Это должно быть глубоко. Внутренне. Нужно быть скромной.

Он старался избегать показухи. Боялся хвалить. Не любил, когда слишком хвалили, — это приучало людей делать многое напоказ. Он мог погладить, или только посмотреть, и этого было достаточно: он заметил, он знает, он одобряет… И ничего более. Никогда не придавал значения похвалам. Иногда мог сказать: «Да, это правильно, это хорошо». Это был вообще предел!

Если мы себя плохо вели, он мягко говорил: «Так не стоит себя вести».

Когда я была маленькая, мы с Малкой иногда дрались, как все нормальные детки. Но при родителях — никогда. Папа входил в квартиру, — и мы не могли драться. Драться в их присутствии — это было совершенно недопустимо.

Самое важное для него было, чтобы Тора учила людей и чтобы люди были честными. Чтобы была вера во Всевышнего. Чтобы ничто не исполнялось формально. Не то, чтобы сразу стали соблюдать, — если человек поверит, так будет и все остальное. Чтобы вера была настоящая, глубокая, а не налёт. Делать не потому, что все так делают. Если есть вера, человек дойдет до всего остального.