Нежданные встречи 16. Стоит ли сохранять иудаизм?

И вот, завет Мой с ними, говорит Г-сподь: Дух Мой, Который на тебе, и слова Мои, которые вложил Я в уста твои, не отступят от уст твоих и от уст потомства твоего, говорит Г-сподь, отныне и до века. (Исаия, 59:21)

Очень часто евреи высказывают гордость по поводу своего еврейства. «Я горжусь тем, что я — еврей» — эти слова просто не сходят у них с уст. Мне как-то рассказали об одном раввине, который относился к подобным заявлениям весьма скептически и использовал своеобразный «детектор лжи», чтобы определить, насколько искренни люди, уверяющие его, что гордятся своим еврейством. Когда в ходе беседы кто-нибудь говорил: «Я — еврей, и горжусь этим!», — раввин неизменно отвечал: «Я рад, что вы гордитесь своим еврейством, потому что у вас типично еврейская внешность!» Обычно после этого собеседник сначала смотрел на рабби, пытаясь понять, не шутит ли он. Убедившись, что рабби совершенно серьезен, человек краснел от смущения и разражался неестественным смехом. Он мог гордиться тем, что он — еврей, или, по крайней мере, утверждать, что он этим гордится, но вот сознание, что он и выглядит евреем, как-то не вызывало у него особой гордости. Этот сценарий срабатывал довольно часто.

Если человеку не нравится, как он выглядит, можно предположить, что ему не нравится и то, что он собою представляет. Представление о собственной внешности часто служит верным ключом к представлению человека о собственной личности вообще. Нехитрый эксперимент того раввина свидетельствует о том, что многие евреи отнюдь не в восторге от самих себя. Неважно, что они говорят, — в глубине души они действительно страдают от того, что они евреи. А коли так, уместно задать вопрос: стоит ли сохранять иудаизм?

Многие молодые евреи задаются этим вопросом. В то время, как старшее поколение тревожится о том, удастся ли иудаизму выжить, молодежь спрашивает: а стоит ли ему выживать? Большинство преград между различными религиями рухнули; юноши и девушки не видят особой разницы между своими еврейскими и нееврейскими друзьями. Многие наши молодые люди без малейших колебаний оставили иудаизм, многие вступили в смешанные браки, не чувствуя при этом и тени вины.

Когда дело касается смешанных браков, проблема становится особенно острой. Многие молодые люди, очень влюбленные, просили меня поженить их. Однако, когда ко мне приходит смешанная пара, еврей и христианка, или еврейка и христианин, я вынужден, прекрасно понимая их чувства, с великой печалью ответить, что не могу совершить обряд. На их вопрос, почему иудаизм не может признать их любовь друг к другу, я честно отвечаю, что таков еврейский религиозный закон. Иудаизм не признает браков между евреями и неевреями решительно ни под каким видом.

Иногда они проявляют настойчивость и спрашивают: «А что, если мы найдем другого раввина, который согласится сочетать нас узами брака?» На это я отвечаю, что никакое бракосочетание, ни один обряд в мире не может узаконить такой союз. Еврейский закон всегда будет считать этот брак недействительным, а сожительство — греховным. На их следующий вопрос — как может иудаизм проявлять такую предубежденность, — мой единственный ответ, и другого у меня нет, таков: еврейский народ всегда составлял незначительное меньшинство, и если бы смешанные браки были разрешены и узаконены, иудаизм не сумел бы сохранить свою самобытность и давно бы уже сгинул. Тогда влюбленная пара, глубоко задетая моим упорством, неизбежно задает мне весьма острые вопросы: почему иудаизм должен существовать как нечто отдельное, обособленное от нееврейского мира? Не лучше ли, чтобы мир был един и имел одну религию? Если мы и впрямь верим в равенство и братство всех людей, зачем же нам воздвигать между собою религиозные барьеры?

Ответить на эти вопросы очень и очень трудно, ибо, хотя мы их и понимаем, они остаются чуждыми для нас. Эти вопросы родились не из нашего опыта. В нашем восприятии иудаизм имеет очень важные эмоциональные оттенки, и для нас очень важно, чтобы еврейский народ выжил. Мы еще помним наших дедушек и бабушек; мы пережили самые трагические моменты еврейской истории; мы пережили и некоторые из самых славных ее моментов. Кроме того, иудаизм может многому научить, причем не только в той области, которая касается Б-га. У иудаизма есть история, культура и, по меньшей мере, один язык, представляющий интерес. У него есть также родина, общественное устройство и различные организации. Иудаизм хранит могучий этнический пласт. Об иудаизме можно рассуждать даже в плане эмоциональном, ностальгическом, эстетическом. Многие писатели имели большой успех, превознося иудаизм и не прибегая при этом к теологическим обоснованиям. И потому мы решительно отвечаем: конечно же, иудаизм должен выжить! Конечно же, иудаизм стоит сохранить! Мы удивлены, что подобные вопросы вообще могли возникнуть.

Однако далеко не все евреи молодого поколения разделяют нашу привязанность к иудаизму. Их вовсе не интересуют наши родо-племенные чувства. Они ищут логического решения, которое что-то значило бы для них и отвечало бы именно на их вопросы. Следовательно, мы должны рассмотреть проблему в ее моральном аспекте. Прежде, чем задать вопрос о том, стоит ли сохранять иудаизм, следует сосредоточить внимание молодых людей на близких вопросах несколько иного рода: хорош ли сам по себе иудаизм? Полезен ли он? Может ли он что-то предложить миру? И, что еще важнее, — может ли он и сегодня что-то предложить еврею? Лишь получив ответы на эти вопросы, можно говорить о том, какая на еврея возлагается (и возлагается ли вообще) ответственность за сохранение нашей веры.

В качестве аргумента можно сказать, что евреи в долгу перед своим прошлым, перед миллионами мучеников, отдавших свою жизнь во имя иудаизма. Возможно ли отречься от веры, ради сохранения которой столько людей пожертвовали жизнью? Эмоциональный заряд этого аргумента столь велик, что легко упустить из виду его логическую несостоятельность. Отданные за него жизни не могут сделать предмет достойным почитания. Люди с не меньшим пылом отдавали свои жизни ради недостойных и даже ужасных целей. Люди жертвовали жизнью и за идеалы нацизма и коммунизма, и за то, чтобы сохранить рабство на американском Юге; при этом ни один из нас не сочтет эти цели достойными того, чтобы за них умирать, или бороться, или хотя бы просто стремиться к их сохранению.

Оглядываясь на прошлое, мы видим, что иудаизму есть, что предложить как евреям, так и всему миру. Иудаизм подарил человечеству Библию и «иудео-христианскую» этику, породившую наиболее плодотворную культуру на земле. Однако утверждение, что иудаизм следует сохранить ради его былых заслуг, также не представляется убедительным аргументом. Может ли старец требовать себе вечной жизни на том основании, что в молодости он совершил много добрых дел? В самом деле, многие культуры внесли огромный вклад в развитие цивилизации, а затем пришли в упадок и умерли. Следует ли и их возрождать к жизни и хранить?

Можно, конечно, заявить, что иудаизм заслуживает особого подхода по той причине, что его вклад является уникальным. Библия не только дала миру самую жизнеспособную этическую систему, но и продолжает оставаться живым нервом мировой культуры, а вовсе не музейным экспонатом. Но и это недостаточный аргумент в пользу сохранения иудаизма. В конце концов, чтобы черпать из библейской сокровищницы, вовсе не обязательно быть евреем!

Любопытно, что есть мощные эмоциональные аргументы в пользу сохранения иудаизма, в то время, как аргументы рациональные выглядят довольно расплывчатыми. Обратившись к сочинениям наших великих мыслителей прошлого, которые, несомненно, должны же были заниматься этой проблемой, мы с удивлением обнаруживаем, что вопрос этот евреев никогда не волновал. Они твердо верили в Б-га и в то, что у Б-га имеется для евреев особое предназначение на все времена. Наши мудрецы не спрашивали, должен ли иудаизм выжить. Если Б-гу будет угодно, чтобы он выжил, то он, без сомнения, выживет. Вера в Б-га и вера в иудаизм всегда означали практически одно и то же.

Главная проблема заключается в том, что у многих евреев нет особой приверженности к Б-гу. Они считают, что верят в Б-га, но им кажется наивным серьезно принимать Его в расчет в практических делах. А поскольку выживание евреев — дело сугубо практическое, Б-га оставляют как бы в стороне. Теологические обоснования иудаизма вызывают к себе наименее серьезное отношение. Между тем следует помнить об одном обстоятельстве. Иудаизм основан на определенном мировоззрении. Если отбросить это мировоззрение и осветить иудаизм холодными лучами объективности, — он становится бессмысленным. Тогда он — всего лишь история, древний черепок, музейная диковина. Если отбросить память и чувства, рационального обоснования для сохранения иудаизма не существует. Единственное, что оправдывает иудаизм, — это то, что он включает в себя Б-га; без Него иудаизм — всего лишь племенной инстинкт. И если уж его стоит сохранить, то это должен быть иудаизм живой, со всемирной философией, истоками своими восходящей к Б-гу Израиля.

Иудаизм не только придает смысл настоящему, он дает и обетование о будущем, то самое мессианское обетование, данное сверхъестественным Б־гом сугубо сверхъестественным образом. Этот обет заставляет воображение воспарять, учащает биение пульса, делает иудаизм самой живой и значительной идеей в мире. Это Б-г обещал, что мир станет лучше, что войны и жестокость, несправедливость и угнетение исчезнут. Это будет новый мир, и строителями его будут евреи. Великий дух пророчества, подобный тому, при котором была дарована Библия, возвратится, когда все евреи вновь будут мирно жить в Израиле.

Кто способен научить мир мессианским идеалам лучше евреев? Кому дано научить человечество жить в мире, если не евреям, более 1800 лет не имевшим своей армии? Кому дано научить мир справедливости, если не евреям, для которых она всегда была превыше всего? Кому дано научить мир братству, если не евреям, которые провозглашали его еще в эпоху, когда идея равенства людей была почти никому непонятна? Кому же строить новый мир, если не евреям, всегда твердившим, что Б-г построит новый и лучший мир? Иудаизм, восходящий истоками к Б-гу Израиля, может многому научить человечество.

Согласно Талмуду, еврейская история делится на три главных периода. Первый — от Авраама до разрушения Второго Храма в 70 году н.э., — именуется Библейским периодом, в течение которого иудаизм выдвинул свое великое универсальное учение. Это учение впоследствии было донесено до человечества через христианство и ислам. Второй период начался после разрушения Второго Храма и завершился возвращением евреев в Израиль. Это был Талмудический период, когда иудаизм сосредоточился на самом себе и обрел внутреннюю силу, создав великую сокровищницу своей идеологии. Ныне мы приближаемся к третьему периоду — Мессианскому, когда евреи, поселившись вновь в своей земле, будут готовы возвестить миру о своем универсальном предназначении.

На первом этапе иудаизм был гусеницей, вольно кормившейся от древа жизни. Во втором периоде он замкнулся в коконе самоосуществления. Теперь же бабочка готовится покинуть свою оболочку и взмыть в небеса, увлекая за собою все остальное человечество.

Так стоит ли сохранять иудаизм? Нет. Не стоит, раз у нас возникает такой вопрос. Однако, с Б-жьей помощью, иудаизм будет существовать. Ибо по плану Всевышнего он существовать должен. И тогда станет очевидно, что иудаизм — это величайшее явление в мире.