Нежданные встречи 2. Готовясь к вечности

Но Б-г избавит душу мою от власти преисподней, ибо Он примет меня. (Псалмы, 49:16)

Один знаменитый психолог отметил однажды, что маленьким детям кажется, будто они будут жить вечно. Затем, в один прекрасный день ребенок делает ужасное открытие. Один из тех, кого он знает, сосед или родственник, умирает, и ребенок сталкивается с реальностью: оказывается, человеческой жизни приходит конец. Постепенно ребенок начинает понимать: то, что происходит с другими, произойдет и с ним; однажды он тоже умрет. И по мере того, как тает представление о бессмертии, улетучивается частичка детской невинности.

Вскоре, однако первое потрясение уступает место любопытству. Что такое смерть? Что значит — умереть? Как это бывает? Что со мной при этом произойдет?

Ребенок растет, взрослеет и учится отгонять от себя вопросы. Замечая, как медленно течет время, он уже не считает их столь неотложными. Они уже не так будоражат его, — по крайней мере, сейчас. Однако детское любопытство, родившееся в результате первого шока, первого осознания неизбежности смерти, продолжает тлеть в его душе. В самом деле, ведь оно живет в глубине души каждого из нас. Ведь и мы задаемся вопросом: каково это — пройти через врата смерти? И, что гораздо важнее: что мы будем испытывать, когда пробьет наш час?

Некоторые утверждают, что у иудаизма нет ответа на эти вопросы, что иудаизм учит нас жить достойно в этом мире и не заботиться о мире ином. Это верно — и в то же время неверно. В то время, как иудаизм направляет наши усилия в русло земной, знакомой нам жизни, он не подавляет наших тревог, он избавляет нас от них. Действительно: жизнь вообще обладает непреходящей ценностью, а человеческая жизнь — священна. Однако судьба человека не обрывается вместе с его жизнью. Классические источники иудаизма — Талмуд, Мидраш, философские сочинения и важнейшие своды законов — непременно трактуют проблему смерти и бессмертия. Содержащиеся в них положения являются краеугольными камнями иудаизма, будучи связанными со всей структурой еврейской теологии.

Но Б-г избавит душу мою от власти преисподней, ибо Он примет меня.

Что же это за власть преисподней? И что имеет в виду автор псалма, говоря, что Б-г «примет» его? Несмотря на наше изощренное умение все объяснять, такие вопросы продолжают угнетать нас. Однако, коль скоро мы хотим сохранить верность еврейскому идеалу, коль скоро мы и в самом деле верим в то, что жизнь священна, нам следовало бы прежде задаться другим вопросом: а что же значит — жить? Прежде, чем разбираться с феноменом смерти, надо разобраться с феноменом жизни.

Жизнь начинается с зачатия. Две микроскопические клетки соединяются и образуют одну; новая человеческая жизнь началась. Ее существование' разворачивается как атом жизни, живой атом, несущий в себе все качества и способности взрослого человека: его пол и рост, цвет его глаз и волос, его талант и интеллект. Даже характер человека может быть определен при помощи естественных тенденций, и картина его будущего в значительной степени уже очерчена.

На какое-то время этот первый этап жизни остается чисто физическим. Во мраке материнского чрева этот первый проблеск жизни посвящен исключительно тому, чтобы расти, готовясь к будущей жизни. Уже есть глаза, но они не видят. Есть уши, но они не слышат. Нервы ничего не чувствуют; мозг не мыслит. У нерожденного эмбриона имеется множество органов, которые для него в этот период совершенно бесполезны. Свойства и качества спят в этом крошечном существе, никак и ни в чем не проявляясь. Тем не менее, они существуют, более того — они определяют будущее этой новой жизни.

Наконец, приходит время покинуть убежище материнского чрева. Ребенку предстоит подвергнуться переходу, столь же мучительному, как сама смерть. Ребенок умирает для этого первого этапа своей жизни, с тем, чтобы родиться на втором. Можно предположить, что это очень болезненная процедура, однако мудрая природа и благосклонное Провидение устроили все наилучшим образом: младенец не ощущает боли!

Родившись, ребенок открывает глаза и начинает осознавать, что вступил во вторую форму бытия, в новую жизнь за пределами утробы матери. Внезапно внимание малыша привлекает свет. Глазки, моргая, следят за его источником.

Малыш зачарован. Его ошеломляют звуки; он вдыхает воздух. Он переполнен ощущениями, он начинает чувствовать все. Он вступил в мир опыта и переживаний.

Вскоре малыш уже может двигаться. Он начинает открывать мир своей второй жизни. Он может наслаждаться им, изумляться ему и даже постепенно понимать его.

Вторая ступень жизни все еще очень похожа на первую — это по-прежнему жизнь физическая, однако она дарит ребенку новую возможность: он может мыслить! И понемногу ребенок осознает, что он — существует.

В течение многих лет дитя будет развивать свой разум, размышляя, строя планы, учась и делая выводы. Каждая новая крупица знания влечет за собою новые знания. Человек делает предположения и выводы. Он накапливает мудрость.

Но что же дальше? Опыт внезапно обрывается, словно в комнате выключили свет. Что произошло с человеком? Неужели он умер? Неужели он остановился?

Есть поразительное сходство между первой и второй стадией человеческой жизни, между миром материнского лона и миром опыта. На первом этапе, во мраке чрева млааенец развивает в себе качества и способности, которые в этом чернильно-темном мире ему совершенно не нужны. В точности то же самое происходит во время второй фазы жизни — нашей земной жизни. Он все так же развивает способности, которые излишни в его нынешнем существовании. Пока человек живет, ему требуется не более, чем другим животным. Тем не менее он что-то ищет, исследует, изучает, мучает себя вопросами и мечтами, далеко выходящими за пределы досягаемости. Его природа склоняет его к добру, заставляет стремиться к честной и праведной жизни, к служения Б-гу. Чего стоят все эти качества, эти потенциальные добродетели? Неужели они предназначены всего лишь для могилы, для «преисподней»?

Иудаизм отвечает: нет! Эта жизнь — не конец. Мы еще окончательно не родились. Мы по-прежнему живем в утробе, столь же темной и безмолвной, как та, что облегает еще не родившегося на свет млаценца. Мы все еще живем в утробе, но она носит другое имя; мы называем эту утробу телом.

В материнском чреве крошечная клетка развивается в человеческое существо. В следующей утробе — теле — растет и развивается человеческая личность. Однако этот процесс занимает куда больше времени — не девять коротких месяцев, которые необходимы зародышу, но семь, восемь или даже девять десятилетий — всю жизнь! Физический рост завершается гораздо быстрее, однако для духовного развития требуется все отпущенное человеку время — дух растет 70, 80 или 90 лет.

Каждый добрый поступок, ласковое слово, молитва, произнесенная шепотом, каждый искренний порыв питают этот рост и способствуют развитию духа. В конце концов, когда мы достигаем старости, период развития заканчивается; наступает пора покинуть и эту утробу, которую мы именуем телом. Но теперь, к концу этой жизни, мы уже готовы к новому рождению, к новому бытию. Мы, наконец, готовы предстать перед Г-сподом.

А сейчас представим, что младенец в утробе матери способен думать. Допустим при этом, что он знает: ему предстоит покинуть материнское чрево, расстаться с этим теплым убежищем навсегда и никогда больше туда не вернуться. Утроба является неотъемлемой частью жизни младенца — как, например, для нас — наше тело. Он не может и представить себе жизни без утробы; расстаться с нею для него то же самое, что расстаться с самой жизнью. Вообразите, как должен переживать еще не родившийся младенец при мысли о необходимости покинуть свое темное пристанище! Это страшит его ничуть не меньше, чем нас с вами — мысль о смерти.

Однако же мы мудрее. Мы знаем, что на самом деле младенец вовсе не умирает. Мы знаем, что, покидая материнское лоно, он выполняет свое предназначение, что первый этап его жизни завершен, и теперь ему предстоит родиться для более важной жизни, в мир сияния и света, в мир опыта и познания.

Все сказанное справедливо и применительно к расставанию со второю нашей «утробой» — телом, то есть к тому мгновению, когда человек умирает для нынешнего этапа своего существования. Он рождается вновь в другой, уже третий мир, третью ипостась бытия, перед значительностью которой бледнеет вся прожитая нами жизнь. Так отчего же нам бояться смерти? Стоит ли сомневаться в том, что Г-сподь, Творец того, что называется природой, сделает это второе рождение столь же легким и безболезненным, как и первое?

Однажды мне рассказали историю одного мальчика, единственного сына своих родителей, который был неизлечимо болен. Месяц за месяцем мать ухаживала за ним, читала ему, играла с ним. Она всячески старалась не дать ему догадаться, что его дни сочтены. Однако с каждой неделей мальчик чувствовал себя все хуже и хуже. Он смотрел в окно своей комнаты и видел, как другие дети играют и бегают во дворе. И вдруг он понял, что никогда больше не сможет быть вместе с ними. Он стал догадываться о том, что мать с таким трудом старалась от него утаить. Он понял, что умирает.

Однажды мать читала ему про короля Артура и рыцарей Круглого Стола. Она читала о славных войнах короля и о храбрых рыцарях, которые нашли свою смерть в честном бою. Вдруг она взглянула на своего маленького сына и прочла в его глазах немой вопрос. Она тихонько закрыла книгу. Мальчик смотрел на мать. Потом он задал ей тот самый вопрос, которого она боялась больше всего на свете и который раной горел в детском сердце: «Мама, а как это — умирать? Это больно?»

Мать отвернулась, глаза ее наполнились слезами. Она не находила ответа. Она ничего не могла придумать, и побежала в кухню, как будто на плите подгорал ужин. Она понимала, что вопрос чрезвычайно важен, что ответить на него необходимо, что ответ должен успокоить ее маленького сына, облегчить последние недели его жизни.

Склонившись над кухонным столом и стиснув руки так, что побелели костяшки пальцев, она в безмолвной молитве просила Б-га дать ей сил, чтобы сказать умирающему сыну правду, и мудрости, чтобы найти нужные слова.

И вдруг она почувствовала, что знает, как ответить мальчику. Она вернулась в комнату к сыну.

— Майкл, — начала она, ласково проведя рукой по его волосам, — помнишь, когда ты был совсем маленький, ты играл и бегал целыми днями? К вечеру ты так уставал, что не мог даже раздеться. Ты падал на мамину кровать и засыпал.

Но это была не твоя постель — тебе полагалось спать в другом месте, — и ты оставался там недолго. Наутро ты, к своему изумлению, просыпался в своей собственной кроватке, в твоей комнате.

Знаешь, почему так получалось? Кто-то, очень любящий тебя, заботился о тебе. Твой отец осторожно брал тебя своими сильными руками и относил в твою комнату.

Тут мать немного помолчала, а затем заговорила снова:

— Майкл, смерть — это то же самое. Просто однажды утром мы просыпаемся — и видим, что находимся в другой комнате, и комната эта — наша. Наш небесный Отец переносит нас туда, потому что Он любит нас.

Мальчик просиял. В его сердечке не было больше ни страха, ни тревоги, — там остались лишь любовь и вера, так как он уже предвкушал встречу со своим небесным Отцом. Он больше не спрашивал о смерти, а несколько недель спустя тихо уснул, как и предсказывала его мама.

В этой истории мать воспользовалась сравнением, которое был способен понять ее маленький сын. Между тем ее простой ответ отражает глубочайшее понимание мудрейших мыслителей иудаизма. В Талмуде рабби Яаков так излагает этот основной принцип:

«Сей мир подобен прихожей перед Грядущим Миром. Приведи себя в порядок в прихожей, чтобы достойно войти в пиршественную залу» (Авот, 4:21).

Итак, мы проходим через прихожую, через вестибюль. Занавес раздвигается, и мы живем вновь.

Рождаясь, ребенок избавляется от тесных стенок чрева; его тело получает свободу двигаться и чувствовать. В своей новой жизни, на третьем этапе бытия мы освобождаемся от пут второй утробы — тела. Ни сморщенного лба, ни потухших глаз; ни согбенной спины, ни трясущихся рук; ни сознания, терзаемого бесконечными страхами и сожалениями; ни сердца, рвущегося от горьких воспоминаний, израненного осколками разбитых надежд, — ничего из всего этого не берем мы с собою, переступая новый порог и рождаясь для новой жизни.

Мы никогда больше не будем заключены в бренную оболочку плоти. Благодать Всевышнего будет осенять и освещать наш дальнейший путь.

Веря в Б-га, мы не боимся — ибо бояться нечего. Не испытывая страха перед смертью, не боишься и ничего иного. И лишь тогда, когда мы не знаем больше страха, мы начинаем действительно жить. Только тогда мы по-настоящему переживаем каждую радость и каждую боль. Мы начинаем жить — и благодарны за каждое мгновение этой жизни.

Тот, кто боится смерти, в известной степени боится и жизни. Когда же смерть теряет свой пугающий ореол, когда она обретает смысл, — тогда и сама жизнь становится еще важнее, еще осмысленнее. И если у нас есть, ради чего жить, — идеал, цель, вера, — мы встречаем смерть, как желанного гостя, друга, посланного сопровождать нас в новую жизнь, в новое рождение.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною… Благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей… (Псалмы, 23:4,6)