Уровень человека 44. Пути жизни. Глава 5

Еще сказали наши благословенной памяти мудрецы: «Горе нам от дня судебного приговора, горе нам от дня упрека. Йосеф был младшим из колен израилевых, но когда он сказал им: “Я — Йосеф”, его братья не могли вынести его упрека, ибо испугались его. Тем более, когда придет Святой, благословен Он, и будет упрекать каждого за его поступки, и скажет: “Я — Всевышний”»[1]. На первый взгляд, тут возникают логические трудности. Почему приговор суда предшествует упрекам? Ведь сначала идут упреки: сначала каждая сторона излагает свои претензии, а затем выносится приговор, учитывая все за и против, все обвинения и оправдания? Следовательно, упреки предшествуют приговору суда и по времени, и по причинно-следственной связи. Приговор — конечная стадия суда, и логичней было бы сказать: «Горе нам от дня упрека, горе нам от дня судебного приговора».

Конечно, можно было бы заявить, что существует возможность судебного приговора и без упреков — когда у одной из сторон нет ни претензий, ни оправданий. Что ж, этим можно объяснить, почему фраза начинается со слов «Горе нам от дня судебного приговора», но тогда возникает новая трудность: почему же затем говорится о дне упрека? Упреки — неотъемлемая часть выяснения отношений на стадии поиска истины, до вынесения окончательного вердикта. И если уж упомянут день упрека, значит, человеку было что сказать в свое оправдание. Как в гражданском суде до вынесения приговора предоставляется слово и прокурору, и адвокату. Так что вопрос, почему у наших благословенной памяти мудрецов день судебного приговора предшествует дню упрека, остается в силе.

Еще можно обратить внимание на то, что вначале говорится о судебном приговоре и упреке, а в конце — исключительно об упреке: «Когда придет Святой, благословен Он и будет упрекать…», а не «будет судить и упрекать».

А теперь вчитаемся внимательней в текст Торы — «и не смогли его братья ответить ему, ибо испугались его»[2]. Но чего же они испугались? Если они были уверены, что продажа Йосефа была справедливым поступком, и все их отношение было продиктовано законом Торы, то им нечего было переживать и раскаиваться, а тем более пугаться, ибо Тора есть Тора, и закон ее — Закон. Можно подумать, что, бросая Йосефа в яму, они не знали того простого факта, что он — Йосеф? Разве это помешало им в свое время действовать согласно принятому ими решению во имя благой и высшей цели? Так чем же напугала их фраза «Я — Йосеф»? Что из того, что он — Йосеф? Разве сам по себе этот факт может вменяться им в вину?

Или они неожиданно передумали? Но разве людям такого уровня подобает менять свое справедливое, законное мнение? Или, может, в них неожиданно проснулась жалость, никак не связанная с вопросами справедливости и закона? В любом случае, ясно, что речь шла не о внешнем страхе вроде страха мести. Даже по природе человек не так легко меняет свои убеждения под воздействием внешних факторов. Как говорится: «Человек склонен придерживаться своих слов»[3]. Напротив, они должны были с еще большим рвением отстаивать свою точку зрения, доказывать, что, несмотря ни на что, поступили правильно.

Нет, их раскаяние свидетельствует о том, что им вдруг открылось нечто, чего они до этого не понимали. И от этого нового понимания истины им стало так страшно, что у них отнялся язык. В чем же заключалось это новое понимание? Почему сейчас они вдруг спохватились, осознав, что виновны? Нам необходимо понять, что побудило их изменить свои изначальные убеждения. Ведь они не были заурядными людьми, которые меняют свое мнение, как флюгер по ветру, и которые сегодня могут перечить тому, что заявляли вчера, а завтра делать то, что осуждали сегодня, и даже совершенный ими достойный поступок не может гарантировать, что отселе такова их линия поведения. Но мы никоим образом не можем приписывать подобные душевные порывы тем, кто был выше сил природы.

Значит, они вдруг увидели то, чего не видели прежде, и это новое видение полностью перевернуло их предположения, их мышление, их слова и их поведение. Им открылось то, что было сокрыто от них в прошлом, как облако, скрывающее солнце. Но теперь они, наконец-то, увидели ясный свет, и потому раскаялись, осознав свою ошибку. И наша задача: открыть для себя, что же открылось им, и в чем они ошибались до сих пор.

Весьма полезно увидеть и уяснить, как иногда человек абсолютно уверен в своей непоколебимой правоте. Его истина ясна ему, как на ладони. Но проходит время, и он убеждается, что был подобен слепцу, ни разу в жизни не видавшему света. И отсюда выходит двойная польза. Во-первых, осознание того, что человек склонен судить по тому, что видят его глаза. Во-вторых, понимание, что человек может проиграть и в суде, и в споре. Начнем по порядку.

С того момента как братья оказались в Египте, и до того как услышали из уст Йосефа его признание: «Я — Йосеф», слишком многое в его поведении по отношению к ним было им, мягко говоря, непонятно. Прежде всего, они никак не могли понять, почему именно к ним тот начал придираться. Ведь столько народу прошло через Египет, и никто не вызвал никаких подозрений, и только их обвинили в шпионаже. Затем — зачем правителю Египта понадобился Биньямин? Почему он так настойчиво требовал его привести, что ему от него было надо? А когда «похищенный» кубок нашелся среди вещей Биньямина, они вообще растерялись и ужаснулись, не зная, как расценивать все происходящее. Но все эти недоумения рассеялись с признанием Йосефа: «Я — Йосеф». Эти слова мгновенно решили задним числом все вопросы, и все подозрения растаяли, как снег. Вдруг, задним числом, они, наконец, поняли, что все его побуждения, желания и цели во всех вопросах были продиктованы исключительно их благом, для их же пользы.

Отсюда мы можем видеть, что человека может многое возмущаться, он может считать, что все желают ему лишь зла и ведут себя по отношению к нему из ряда вон плохо. А на самом деле, истинно совершенно обратное. И вот нам типичный пример того, как не стоит судить только по тому, что открывается нашему взору. Мы же видим лишь положение дел на данный конкретный момент, не имея возможности соединить в единое полотно прошлое с будущем. А если бы могли, вполне возможно, мы бы увидели, как все было продиктовано исключительно нашим же благом.

Но даже у людей высочайшего духовного уровня разум ограничен, и не всегда они могут понять истинную причину всех жизненных ходов и небесных решений. Даже такие гиганты духа, как родоначальники колен Израиля, не могли понять истинной причины поведения Йосефа по отношению к ним, и не один день их терзали многочисленные неразрешимые вопросы. Но стоило им услышать: «Я — Йосеф», как задним числом все встало на свои места, и все его поведение проявилось в совершенно ином, новом свете. Мнимая жестокость обернулась милосердным состраданием. И все — справедливо и честно. А то, что могло показаться местью, лишь заблуждение, вытекающее из ограниченности понимания.

На самом деле, Йосеф вел себя именно так, как было необходимо, чтобы сбылись пророческие сны. В том числе, чтобы и Биньямин ему поклонился. И все это — высочайшие и глубочайшие тайны. И если бы не Йосеф, сны все равно необратимо сбылись бы, но уже в других перевоплощениях. Чтобы этого избежать, Йосеф делал все, что в его силах, и делал это безупречно. Но пока братья не знали, что перед ними Йосеф, они не могли и представить себе всех этих расчетов. Так что все их сомнения и непонимания являлись следствием нехватки знаний, необходимых для прояснения ситуации.

А пока этих знаний не хватало, рождалась цепь подозрений, и далеких от истины предположений, и фантазий, и лжи. Все потому, что они не знали, что это — Йосеф: они давно забыли прошлые сны, и эта возможность даже не могла прийти им в голову. Они же ничего не помнили, а даже если бы и помнили, то не смогли бы поверить, что Йосеф добрался до верхушки власти. Так что все, что им казалось, было плодом внешнего восприятия и воображения, не имеющих ничего общего с истиной. И так бы они могли на всю жизнь остаться в заблуждении и неведении, если бы не признание: «Я — Йосеф!»

Из этого мы многому можем поучиться. Вполне может быть, что нечто, что всеми однозначно считается злом и жестокостью, что пробуждает массу вопросов и сомнений со всех сторон, может на деле оказаться полной противоположностью: воплощением добра, милосердия, сострадания и блага. Со всех сторон. Но человек же видит только внешнюю оболочку, а внутренний взгляд, от которого-то все и зависит, ему недоступен. Но если бы он мог увидеть все процессы изнутри, все происходящее представилось бы ему совершенно в ином свете.

Как здесь: до этого братья были полны сомнений и вопросов, затем — отговорок и оправданий, но одна-единственная дополнительная информация, внезапно открывшаяся им, полностью перевернула их сознание, понимание и мнение. Человек не может знать всей необходимой информации. Он — не пророк, да, кроме этого, есть и другие причины. Но, как бы то ни было, он никак не может судить исключительно по тому, что видит перед собой. Никто на белом свете не может знать абсолютно всех деталей каждого дела, а иногда одна малюсенькая деталь, капля новой информации может перевернуть все с ног на голову. Судя же обо всем лишь по внешнему виду, человек рискует прожить всю свою жизнь в заблуждениях, всегда всех и все осуждать, хранить обиду и злость в сердце. А если б знать немного больше, можно было бы пробудить обратную сторону: видеть, насколько все хорошо, преумножая любовь между людьми. Как в случае с братьями Йосефа, все логические умозаключения и предположения которых, построенные на «объективной реальности», увиденной их глазами, как оказалось, не имели ничего общего с истинным положением вещей. Но только после одной-единственной фразы «Я — Йосеф» все сразу прояснилось, и все подозрения исчезли и испарились.

Человек может также рвать и метать по поводу Б-жественного управления миром, задавать суровые и острые вопросы, почему праведникам бывает плохо, а злодеям — хорошо. И ему всегда будет казаться, что доля, уготовленная ему Творцом, ничтожней доли других, менее достойных, по его собственному мнению. Или, по крайней мере, не соответствует его самопожертвованию ради соблюдения Торы. Есть и такие, кто взвешивают все те блага, что выпадают на долю окружающих, против их недостатков, а свои неприятности — против своих достоинств. Все это порождает уйму неразрешимых вопросов. Все кажется совсем не таким, каким должно быть, а скорее — наоборот. Можно подумать, что на небесах ошиблись адресом. И сердце человека переполняется обидой и злостью в, его съедает недовольство небесным раскладом, и ему всегда кажется, что он недополучил. В отличие от окружающих, которые получают все в избытке, намного больше и лучше, чем того заслуживают. Все это порождает в человеке бесконечное раздражение и гнев против Творца, и он совершенно не умеет дорожить своей долей, ценить ее и радоваться ей.

И, разумеется, у такого человека есть свои претензии по поводу приоритетов Б-жественного Провидения. По его личному мнению, основанному на оценке своих достоинств, он всегда должен быть у Провидения на первых местах. Во всяком случае, по сравнению со своим окружением. Но на деле все, как назло, происходит наоборот. И в том, что касается почета и уважения, и в том, что касается материального, финансового положения. До него постоянно доносятся слухи, а то он и своими глазами видит, как его товарищи опережают его в этом, в то время как он не видит у своих товарищей никаких достоинств и преимуществ по сравнению с ним самим. Во всяком случае, таких, которые оправдывали бы создавшееся положение вещей, когда его «обошли», и он остается позади. И любая новость о том, как хорошо кому-то другому, погружает его дух в беспросветную печаль, заражая гнилью зависти его кости. Он-то уверен, что если бы раздача благ была в его руках, он бы позаботился о большей справедливости, т.е. о бóльших благах для себя.

Помимо самого факта «несправедливой раздачи», его мучает содержимое «раздач», когда одному достается одно благо, другому — другое. Он же считает, что именно то, что досталось соседу, правильно было бы получить ему, а то, что досталось ему самому, не приносит ему радости. Правда, не знай он, что досталось соседу, он бы с чистой совестью радовался своей доле. И только знания о том, как хорошо другим, омрачает его возможное счастье. Но из-за этих знаний он безутешно тоскует по доле соседа, со всеми ее безделушками и безделицами, искренне не понимая, почему Провидение обделяет его всем, о чем тоскует его душа. Ведь по своим личным качествам он несравненно лучше обладателей того, чего ему не хватает. Кого же винить во всем этом, если не Провидение?

Еще он злится на посланников Творца, выражая свое недовольство тем, что вынужден получать «подачки» от людей, по его мнению, недостойных, пресмыкаться перед ними и всю жизнь быть ими обделенным и обойденным. Все это — в то время как состояние всех его соратников — на порядок лучше (он же это видит). И даже если к личности посланника Творца вроде бы нельзя придраться, если тот — в самом деле, человек достойный, у него остаются претензии, что ему со своей стороны нечем тому отплатить. И уж он явно недоволен размерами раздачи благ и — не в последнюю очередь — доставшейся ему долей почета. И вообще, почему это он должен прибедняться, поджиматься и зависеть от других? Почему бы Провидению не сделать его самого посланцем, а не ставить в зависимость от других, пусть и достойных посланников? Он бы уж точно облагодетельствовал других (и в первую очередь — себя) самым лучшим и справедливым способом на свете.

Негодование лишает его покоя. Под натиском переживаний служение Творцу скукоживается. А человек жаждет и ищет успеха. Может, сменить место жительства? Профессию? Начать новую жизнь? Прилагать больше усилий и усердия? Наладить больше полезных связей? Поискать протекцию? Ну, какие еще можно найти причины?! И он начинает обивать пороги, тратя на это все свои силы, старания и усиленную работу мысли. На духовность ни сил, ни времени не остается. Постоянство и осмотрительность в этой плоскости постепенно идет на убыль. Но известно, что «если оставишь Меня на день, на два дня оставлю тебя»[4].

При этом человек абсолютно уверен в своей правоте, ничуть не сомневаясь, что с легкостью оправдается в День Суда, ссылаясь на вынужденную необходимость, поневоле подтолкнувшую его на этот путь. Что же, в самом деле, вынудило его на эту необходимость? Удача, выпавшая на долю соседа, которого никто не вынуждал отдалиться от Торы? Вот «нужда», изгнавшая его из надела истинного совершенства и цельности!

[1] Берешит раба 93.

[2] Берешит 45:3.

[3] Шах, Хошен мишпат 33:9.

[4] Иерусалимский Талмуд 14:4.

С любезного разрешения главного раввина Литвы, р. Хаима Бурштейна