Он оставил жизнь свою всем живым…

13 Хешвана высветилось в моем календаре — для памяти. В книге «Тания» на этот день говорится: «Он оставил жизнь свою всем живым… Руах праведника (часть души, дух) остается в своих прежних формах на прежнем уровне. И распространяется на учеников — на каждого в соответствии со степенью привязанности и близости к мудрецу при жизни последнего и (силой стремления освоить духовное наследие учителя) после его смерти… Духовное воплощение всех деяний за всю его жизнь, изучение им Торы и служение Всевышнему, все свершения человека в этой жизни — словно семена, посеянные в священном яблоневом саду. И они дают обильные всходы в виде излучения света из самых высших источников, (он) озаряет всех учеников, которые стали служить Всевышнему благодаря словам Торы, услышанным ими от него, и его собственному служению Творцу…».

При прощании прозвучало: «Нафтоли а-коэн». Наверное, это главное, что чувствовал в себе он, и что явственно ощущали все, кто знал его. Через неделю, 21 Хешвана, его день рождения:47 лет напряженной, заряженной огромной энергией жизни, кометой пронеслись и исчезли в вышине. Но след ее освящает всех нас.

— Он был необычным мальчиком, тихо, молча, добивался своего. И тяга ко всему еврейскому начала его беспокоить с детства. — Рассказывает сестра Нафтали Юдит Леви. Она старше брата на десять лет, но они всегда были духовно близки. И когда он просил бабушку говорить с ним на идиш, и когда учил алфавит по журналу «Советиш геймланд», и когда после Политехнического института оказался единственным евреем в воинской части — худенький, с еврейской внешностью, да еще с фамилией Кацман! Она всегда была в курсе его «еврейских» дел. Юдит понимает сегодня, что еще один еврей, появившийся тогда рядом с братом, молодой офицер с военной кафедры, был посланником Всевышнего. И выполнил свое назначение, доставил послание: — Идиш это хорошо, но Тору надо учить! — уверенно сказал он. И душа коэна взмыла ввысь. Из армии он вернулся с мечтой — учить Тору с настоящим учителем. Терпеливо убеждал сестру, объяснял, доказывал… Потом молча собрался и поехал из родного Гомеля в Москву, где набирало силу еврейское подполье: уроки, самиздат, отказники… В первый раз привез оттуда Хумаш и кипу.

«Московский» период его жизни изменил уклад всей семьи. Сначала он отказался заниматься в субботу уборкой квартиры и другими делами. Просто сидел в уголке на диване и читал — учил Тору. Потом начал привозить книги на русском языке: «Может, почитаешь?». Ненавязчивая манера всегда подкупает, а первая же прочитанная книга показала, что есть другой, незнакомый мир, который брат открывает для себя и других. В доме у них начались уроки. Все, что узнавал сам, он стремился передать друзьям и домашним. В 1989 году семья Кацман, ведомая своим младшим, сделала алию в Израиль, в Ирушалаим.

Девушка, которая стала женой Нафтали, Яэль, училась на курсе медсестер при больнице Лениадо, в Натании. Молодой семье позволили поселиться в Кирьят-Цанзе.

И тут наступает время нашего знакомства.

Наш учитель и руководитель Арье Рабин открыл тогда в Натании школу «Шуву» и детский сад и параллельно проводил занятия с родителями школьников и детей из садика. Сначала уроки для взрослых, продленка для школьников и кайтанот проводились в Учебном Центре «Шуву» на Зангвиль, 19 — место, хорошо известное многим, приехавшим в те годы. А потом Центр перешел на Шмуэль Анацив, 28. И здесь тоже, за пятнадцать лет работы, побывали буквально сотни натанийцев: уроки для взрослых и детей, кружки, экскурсии, встречи с интересными людьми, ежегодные Седеры на Пейсах… Вот сюда-то и привел Рабин молодого учителя для мужчин: Мишна, Гмара — пришло время серьезной учебы. И неважно, что многие ученики были старше — с каким уважением и с какой признательностью они учились выполнять свою нелегкую работу — быть евреем! И опять, Нафтали учится сам и учит других: до пяти — в дневном Колеле, обязанности еврея, соблюдающего мицвойс, самостоятельная учеба, гмах (ссудная касса для бедных) и уроки Гмары для тех, кто не владеет ивритом. Со временем он стал давать и общие уроки в нашем Центре.

Здесь, наверное, следует сказать, что Арье Рабин нашел в лице Нафтали не просто хорошего лектора: для обоих каждый новый человек становился тут же важен, и просто должен был, обязан был принимать заботу о себе, искреннее внимание и участие. Это создавало особую атмосферу — такую необходимую семейную теплоту и надежность.

Взрослые, конечно, понимали, какой ценой дается нашим учителям стремление помочь буквально каждому. Семейные заботы, маленькие дети — мы видели, что они устают, недосыпают. И тем более ценили их неумение пройти мимо опущенных глаз — проблем и неприятностей хватало.

Но, странное дело, от сознания этой общности и детали еврейских законов, и комментарии, философия Иудаизма и Мусар воспринимались тоже как наше общее дело, необходимое всем… Преподаватель он был опытный и иногда, видя, что люди устали, позволял немного расслабиться, рассказывал какой-нибудь сипур и спрашивал с улыбкой: — Ну что, интересно? Так живее урок? — А если перерыв затягивался, мог сказать: — Давайте будем слушать меня. Я сейчас прочту еще раз, с переводом. А потом поговорим, кто что понял.

Однажды он принес письмо рабанит Каневской и перевел его на русский язык. Понятие «лашон ара» требовательно вошло в нашу жизнь.

— Вы просто читайте, учите законы, — говорил Нафтали, — а Тора, она сама все сделает для вас… Предложение «Толдот Йешурун» открыть в Натании вечерний Колель для олим ходашим Кацман встретил по-деловому: взвесил свои возможности, обдумал, увидел, как тяжела эта ноша, — и согласился. И оказался еще и прекрасным организатором. Первыми учениками стали, конечно, мужчины, с которыми он учил Гмару в Центре. Преподавателями — его товарищи по дневному Колелю, аврехим из Кирьят Цанза.

Самое сложное, как всегда, найти деньги — «Толдот Йешурун» помогает, конечно, но, согласитесь, ответственный человек всегда старается и свою лепту внести. Как он справлялся, не знал никто, но занятия шли, появлялись новые хавруты, и учителя исправно получали зарплату. И все знали, уходил ли он торопливо со своим чемоданом на колесиках, или отвечал по телефону, что нет времени, он услышал просьбу, понял, и помощь придет.

Для тех, кто незнаком, нужно объяснить, что занятия в Колеле отличаются, прежде всего, тем, что каждый ученик изучает избранную тему с отдельным учителем. Учеников Нафтали «добывал» с невиданным упорством, как раз здесь и виден тот тихий мальчик, о котором говорила сестра: он просто не умел отступать. Звонил и объяснял. Приходил и доказывал. Опять звонил и уговаривал, настаивал — пока человек не понимал, что это очень важно для него самого, для всего народа. И что это не общие слова. Наверно потому, что сам Нафтали так искренне думал и твердо знал это.

Еще надо сказать, сколько сил он потратил на то, чтобы в Колеле праздновали Кабалат Шабат. Из уважения к учителю, на миньян собирались все, кто жили в округе.

Но и на трапезу оставались не только одинокие или пожилые люди, приходили и семьями… А Нафтали все спешил, спешил успеть — помочь, объяснить, помирить — словно знал, что сердце остановится внезапно.

Детище, которое он взращивал с такой устремленностью, самоотверженно, этот Колель и сегодня хранит его свет — очень мудро сказал Баал «Тания». И наверное, нет человека, которого Нафтали знал и не помог ему чем-нибудь. А мы не всегда умеем жить с таким накалом… Простите нас, Нафтали. И спасибо. При жизни Вы не позволяли говорить Вам «спасибо». «Это проценты, — говорили Вы. — Не отнимайте у меня заслугу в олам аба.».

Всевышний делает Свой гешефт — живым Он оставляет жизнь. А праведнику дарит олам аба.