Благословение Праведника

Сын после Африки, Индии и Германии с трудом приходил в себя. Однажды вечером коротко рассказал, что с ним случилось, и, заметив слезы в глазах, моментально замолк. Потом опять возвратился к очень сдержанному и короткому рассказу.

Я ненавидел его мучителей, я ненавидел мерзких немецких тварей. Недостаточно, что они сделали во время войны, мало того, что они так рано отобрали у меня отца… А теперь те же звери надругались над нашим сыном только за то, что он еврей. Да будут прокляты все амалеки!..

Чаще всего он лежал на спине, закинув за голову крепко стиснутые руки, пальцы в пальцы, и беспрерывно смотрел куда-то вверх, вдаль, будто во что-то пристально вглядываясь и стараясь в этом разобраться. Я даже не подходил к нему, не тревожил, не расспрашивал, хотя тысяча вопросов распирали меня. Это стоило огромной выдержки…

Спустя несколько мучительных месяцев, он стал оттаивать, оживать. Именно тогда он рассказал штрихи пережитого. Я даже не намекнул, что все это я пережил телесно, боясь спугнуть секунды откровения… Потом он стал выходить из дому, видимо, начав интересоваться своим будущим: что делать, куда идти, как начинать жизнь заново…

И вот Додик нашел работу в частной охране единичных еврейских домов в море арабской деревни Силуан, фактически, одном из древнейших еврейских иерусалимских мест — Шилоах. Купили ему отличный скорострельный пистолет в дополнение к тому оружию, которое он получил официально. И опять начались долгие ночи ожидания, когда он там, на крышах домов охранял покой поселенцев… Когда он немного ожил, появились планы учиться дальше, мы решили устроить ему сеудат одая (благодарственную трапезу за спасение).

Мы собрались почти всей семьей за большим столом в салоне. Я незаметно со стороны включил видеокамеру, которая записывала все происходящее. Додик был еще худ, почти обритые волосы головы чуточку отросли. Голубые глаза с серым холодком были еще малоподвижны, как будто застыли в одной далекой точке, что походило на взгляд загнанного волка. Он был малословен, замкнут, как будто клещами из глубины вытаскивал каждое тихое слово. Мы поздравляли, как это принято в нашей семье в дни рождения: от младшего к старшему. Каждый держал стакан с ликером, на который говорил благословение, передавая затем следующему. Мы действительно отмечали день его нового рождения. Родился заново. Это происходило 31 мая 1992г. (йуд-бет сиван)…

Не помню, кто очередной поднял бокал для благословения, как вдруг раздался резкий стук в дверь. Стук был требовательный, громкий, зовущий, как будто стряслось что-то очень срочное. Так как я врач и всякие неотложные события происходят в нашей жизни, то быстро побежал на стук. Открываю дверь и вижу на пороге… рава Ицхака Зильбера… Хотя я был знаком с равом уже с 1981г, когда жил в Хайфе, куда он приезжал проводить уроки, поздно ночью возвращаясь в Иерусалим, но еще не был с ним так тесно связан.

Я был удивлен, поражен его внезапным появлением у нас дома, да еще сопровождаемым таким требовательным и резким стуком в дверь.

— Квод арав, что случилось? — спросил я его, приглашая войти в дом.

— Реб Иегуда, почему я пришел к вам?

— …?

— Для чего я пришел сейчас сюда?! — вопрос был странным, непонятным и по его взгляду было видно, что он, действительно, не совсем понимает, что делает здесь, что его тянуло сюда…

Я оглянулся, посмотрел на всех наших, застывших в недоумении, на напряженного, как натянутая тетива, Додика и сказал раву, под руку заводя в салон:

— Рав, Вы просто пришли поздравить нашего Давида.

Он не стал меня расспрашивать, почему надо поздравлять, как будто все знал, хотя я ему не сказал ни слова. Рав Ицхак уселся за стол рядом, категорически отказавшись занять мое место во главе стола, и сразу же стал говорить «слова Торы». Он говорил долго, четко, очень понятно и вместе с тем очень глубокие вещи. Странным было то, что он говорил как раз по делу, как будто бы знал всю подноготную приключений сына.

И вдруг я опешил, увидев, что видеокамера автоматически продолжала снимать этот бурный и неожиданный визит Рава и его речи.

— Извините, квод арав, — перебил я его, — мы записывали на видео, я от неожиданности забыл выключить его, и запись все время продолжалась.

— А что это такое?…

Тогда у нас дома еще был телевизор с видеомагнитофоном. Я вытащил записанную кассету и стал показывать раву Зильберу. В то же время я вставил в видеокамеру новую кассету и продолжал видеозапись происходящего. Вероятно, рав тогда впервые видел видеозапись… Во всяком случае, он очень внимательно смотрел на экран, слушал свою речь и беспрерывно комментировал, как будто бы слушал не себя, несколько минут тому назад говорившего это, а кого-то постороннего:

— Правильно говорит… Так. Так… Что?.. А, правильно… Хорошо… К концу записи я спросил его, можно ли эту запись смотреть и показывать другим, дает ли он разрешение на это.

— Не можно, а — нужно…

Весь этот диалог остался записанным на второй кассете. Так впервые я стал записывать уроки, выступления рава Ицхака Зильбера, особенно в старом здании иешивы «Двар Иерушалаим», которая размещалась в Санэдрии. Сегодня я владелец сотен записей с уроками рава. Я уже рассказывал, как при «тшуве с любовью» можно даже преступления перевести в заслуги… Рав Ицхак благословил нашего сына. И что вы думаете?!

Ровно через год наш сын не только сделал серьезную «тшуву», не только стал заниматься в иешиве, но и женился в йуд-бед сиван, ровно через год после благословения праведника. Рав Зильбер, будучи в трауре (шлошим) по рабанит Гите-Лее (зихрона цадекет ливраха!), пришел на свадьбу до начала игры оркестра, чтобы поздравить сына… Теперь его подопечный аврех-ватик, уважаемый софер-СТАМ (писец святых текстов), отец пятерых праведных маленьких евреев в религиозном поселении Кирьят-Сефер…

Это только намек на ту силу, которую имеет Благословение Праведника, на то безграничное, что Он сделал и делает для всей нашей семьи…