«Я принадлежу моему другу, а мой друг мне» (часть первая)

Во все века и во всех странах евреи освящали Имя Творца тем, что согласны были пойти на смерть, но не отказывались от Торы, которую они получили от своих отцов. Автор приводит множество примеров из еврейской истории, иллюстрирующих великую самоотверженность нашего народа во всем, что касается религии. Верность Творцу мы пронесли через все времена, невзирая на невзгоды, мучения, гонения, катастрофы и все, что пришлось нам пережить. Цари Нимрод, Антиохус, Адриан — вавилоняне, греки и римляне; Древний восток и Средневековая Европа, крестоносцы и украинские казаки эпохи Хмельницкого, Германия 14-го века и 20-го, Советская Россия — множество примеров, иллюстрирующих одну мысль: евреи как народ всегда оставались верными завету, который они заключили с Творцом вселенной на горе Синай. Мы живы, а мир наших врагов и ненавистников рушится, не оставляя от них и следа; и если кто о них помнит, так только мы, евреи.

В Песне Песней отношение между Б-гом и еврейским народом образно представлено в виде чистой дружбы юноши и девушки, которые даже в разлуке остаются верными друг другу. Девушка — это Кнесет Исраэль, еврейский народ, а ее избранный — Творец и Правитель мира. Многие уговаривают девушку: зачем ты ждешь своего любимого, он тебя давно бросил и забыл. «Чем твой друг лучше других?» (Песнь Песней, гл. 5, стих 9). «Куда ушел твой друг, красивейшая из женщин?» (гл. 6, стих 2).

Многие уговаривают евреев: забудьте про Единого Б-га, оставьте ваши законы, ведите себя как все остальные. У вас так много талантов, а принадлежность к еврейской вере лишь мешает вам.

Ответ народа: «Заклинаю вас… когда найдете моего друга, скажите ему, что больна я любовью. » (гл. 5, стих 8). «Я принадлежу моему другу, а мой друг мне» (гл. 6, стих 3).

Великий комментатор Раши в своем предисловии к комментарию на Песнь Песней пишет: «Соломон пророчески видел, что евреев будут неоднократно изгонять. Они будут горевать в галуте о своей утраченной чести, вспоминать прежнюю любовь, когда были у Б-га драгоценностью в отличие от других народов. “Пойду и вернусь к первому мужу, ибо тогда мне было лучше, чем сейчас”. И будут вспоминать Его милости, и свою измену, и хорошее, обещанное им в будущем». Так пишет Раши.

Песнь Песней написана пророчески: женщина, вдова при живом муже, скучает по Нему, вспоминает любовь молодости, признается в своей вине. А ее друг? Ему тоже жаль ее. Он вспоминает ее молодые годы, ее красоту, те качества, из-за которых Он проникся к ней сильной любовью. Поэтому Он объявляет, что наказание не вечно, она остается Его женой, а Он ее мужем. Рано или поздно Он вернется к ней.

Я ПРИНАДЛЕЖУ МОЕМУ ДРУГУ

Евреи в изгнании. Рассеяны по всему свету, гонимы и преследуемы. Так выполняются все наказания, предсказанные за отступления от союза с Б-гом (см. Левит 26 и Второзаконие 28).

Но союз между Творцом и народом нерушим с обеих сторон.

Первым был Авраам, брошенный в огонь Вавилонским царем Нимродом за веру в Единого Б-га и отрицание идолов. Чудом он вышел живым из огня.

Авраам проложил нам дорогу: «Дела отцов — признак для детей».

Не счесть героев, жертвовавших всем, даже жизнью, ради того, чтобы остаться евреями.

Иосиф Флавий пишет, что все народы мира называют евреев народом, освящающим Имя Творца.

Несмотря на все беды, перенесенные еврейским народом, мы остались верны Б-гу. Вся наша история является свидетельством этого. Наши предки, даже идя на костры, возглашали: «Шма Исраэль Ашем Элокейну, Ашем Эхад » — Слушай, Израиль, Б-г наш, Б-г един!

И во времена греков — под игом царя Антиохуса, и во времена римлян — под игом царя Адриана, и во времена крестовых походов, а также испанской инквизиции, Богдана Хмельницкого и еще многих, многих других — достаточно было согласия на измену, крещение, переход под чужие флаги — и жизнь была сохранена. Но все, за ничтожным исключением, отвергали это. История рассказывает, что жертвам Хмельницкого (а их было несколько сот тысяч!) предложили креститься. И все отказались! Многие шли на смерть с воодушевлением и радостью из-за того, что умирают во имя Единого.

Во времена вавилонского плена царь Навуходоносор установил золотого идола, чтобы представители каждого народа поклонились ему. От евреев Навуходоносор выбрал Хананию, Мишаэла и Азарию, так как они были воспитаны с молодых лет в вавилонских государственных училищах. Юноши стали думать, как поступить: убежать, куда-то скрыться? Но ведь тогда люди решат, что идолу поклонились представители всех народов, включая еврейский. Поэтому они решили поступить по-другому: прийти — и демонстративно не поклониться. Пусть весь мир знает, что перед идолом поклонились представители всех народов, но не евреи. Так они и поступили, за что были брошены в огонь и лишь чудом уцелели.

В годы власти над Израилем царя Антиохуса (2-й век до н. э.) греки издали приказ, запрещавший под угрозой смерти соблюдение субботы, обрезание и требовавший от евреев поклоняться греческим идолам. И вот перед нами пример героини Ханы, которая присутствовала при пытках ее сыновей. Их пытали поочередно, одного за другим, но она нашла в себе силы подбадривать их, чтобы они не уступили палачам, и они умерли, но идолам не поклонились.

Греки устраивали собрания («митинги»), где произносили речи о том, будто самая передовая культура в мире — греческая. Получалось, что еврейство — умирающая отсталая вера. На собраниях самым почетным людям Израиля предлагалось поклониться идолу или съесть публично трефное мясо. В Книге Маккавеев рассказывается о девяностолетнем Элазаре, которому предложили публично отведать трефное мясо. Он отказался. Ему дали понять, что можно принести кошерное мясо из своего дома, но съесть его надо на глазах у людей так, чтобы они подумали, будто он ест треф. Однако Элазар сказал, что не станет обманывать свой народ. Потому что, сославшись на Элазара, другие решат, что им тоже можно это делать. Разве я уйду тогда от руки Б-га? — спросил он. Его зверски замучили, но он выдержал все пытки и не отступил от своего.

Кто сочтет, сколько евреев отдали жизнь за непоклонение идолам, за обрезание, за соблюдение субботы?

И бесстрашные Матитьягу бен Йоханан и его дети — Маккавеи! Как они сражались! Голодные, без оружия — с сильной армией греков, многократно превосходившей их по численности. И Б-г им помог! Они освободили Храм, Иерусалим и всю страну.

После поражения восстания Бен Козивы (Бар Кохбы), во времена императора Адриана, римляне стали запрещать выполнение еврейских законов и преподавание Торы. За надевание тфилин сверлили мозг, за вознесение лулава клали раскаленное железо подмышки. Но в это время раби Акива собирал группы людей и обучал их Торе. За это его посадили в тюрьму, а потом казнили. Перед смертью его тело терли железными гребнями, но он, ничего не замечая, вдохновенно говорил Шма Исраэль. Палачи удивлялись тому, как он спокойно переносит такие муки. «Неужели ты колдун?» — спросили они его. И стодвадцатилетний раби ответил: «Всю жизнь, говоря слова “Слушай Израиль, Б-г наш, Б-г один” и “люби Б-га своего всем своим сердцем, и всей душой, и всем имуществом”, я всегда был готов отдать душу (т. е. жизнь) со словом » Эхад » (Один) на устах».

Раби Ханания бен Традион тоже был арестован за преподавание Торы и осужден на сожжение. Его обернули в свиток Торы, а сверху положили мокрые тряпки, чтобы он дольше мучился. Однако вид его и поведение настолько потрясли палача, что тот спросил: «Если я сниму мокрые тряпки и усилю огонь, ты мне гарантируешь оламаба (место в раю)»? Раби Ханания бен Традион, зная, что тем самым его мучения скорее кончатся, ответил: «Да». Тогда палач снял мокрые тряпки, усилил огонь и сам бросился в пламя.

Ученики спросили раби Хананию бен Традиона, что он видит. Он ответил: «Пергамент горит, а буквы улетают». То есть, горел лишь пергамент, на котором написана Тора, а буквы Торы улетали глубоко в сердца.

Во времена правления царя Сишбота (612) евреев Испании насильно заставляли креститься. Дагуберт, царь франков (628—639), изгнал тех евреев, которые не пожелали принять христианство. И так во многих странах: по всей Европе евреев сжигали, топили, хоронили живыми, резали на куски за то, что они отказывались от крещения. И все моралисты мира, все духовные «отцы», все «святые» одобряли это. В хрониках и летописях тех лет не приведено ни одного голоса протеста. Более того, во время крестовых походов считалось великой заслугой — уничтожать евреев.

Итак, вся жизнь евреев в галуте была наполнена Кидуш-аШем — освящением Имени Б-га. Платить за это приходилось жуткими мучениями, часто даже готовностью расстаться с жизнью. Каждый еврей знал, что, сказав одно слово, он избавляется от всех страданий, но, зная свою правоту, никто, как правило, этого не делал.

Считается, что всякий еврей, убитый за то, что он еврей, освятил своей смертью Имя Б-га. Ученики Рашбама и Рабейну Тама (оба внуки Раши, авторы «Тосафот»), будучи брошены в огонь за веру, пели Алейну лешабеах на праздничный мотив, которым пользуются в Рош-га-Шана. «Мы должны славить Владыку всего мира за то, что Он не сделал нас, как народы земли, которые поклоняются пустоте, в то время, как мы поклоняемся Простершему небеса и Основавшему землю…»

Один из тосафистов (автор комментария «Тосафот» на Талмуд) написал в ночь перед казнью довольно пространное объяснение на одно из самых неясных мест Талмуда (в трактате Баба кама ). Последний из тосафистов, раби Меир из Роттенбурга (1215—1293), был арестован специально для того, чтобы взять у евреев большой выкуп за его освобождение. Но он не разрешил выкупить себя, тем самым не желая давать повод врагам евреев в дальнейшем требовать за жизнь великих ученых деньги. Он так и умер в тюрьме, успев написать за годы заключения комментарий на шестой том Мишнайот, а также ответив на многие вопросы закона. Вот его слова: «Если человек решил освятить Имя Творца ( Кидуш аШем ), то, что бы с ним не делали — забрасывали камнями, сжигали, хоронили живым, вешали, — он не чувствует боли. В этом можно убедиться самому: нет человека, который, обжегши палец, не крикнул бы от боли, ибо нельзя удержаться от крика, получив ожог; но те, кто шел на Кидуш аШем, не кричали» (Ташбец, Законы Кидуш аШем, 40).

Известный общественный деятель средневековья раби Иосиф из Росгейма (1478—1554), спасший многих евреев от неминуемой смерти, а еще большее их число — от изгнания, писал: «Я сам видел, сколько мук приняли с большой любовью, даже если жили в мучениях до десяти дней. Помню девушку, которую мучили страшными мучениями, но она не изменила своему еврейству. Еще мучили трех женщин и одного мужчину, но они не крестились». Есть специальная браха — «Который освятил нас Своими заповедями и велел освятить Имя Б-га при многих». Ее произносят перед смертью, идя на Кидуш аШем. (Впрочем, были евреи, которые, не выдержав мучений, все же крестились. Потом большинство из них тайно старались выполнять те из мицвот, которые могли выполнить. Когда же они попадались, то отдавали жизнь со словами: «Шма Исраэль, Ашем Элокейну, Ашем Эхад!». Так, например, поступили 24 еврея, приговоренные к повешению при папе Павле 4.)

Во время крестовых походов в одной из синагог нашли не известно кем написанную молитву: «Отец милосердия, Обитель высот, по сильному милосердию Своему да вспомнит Он с жалостью всех праведных, честных и невинных, все святые общины, которые отдали души на освящение Имени Творца. Любимые и желанные, не разлучились они ни в жизни, ни в смерти, были они легче орлов и сильнее львов при исполнении воли своего Владыки и желания своего Творца. Да вспомнит их наш Б-г добром вместе с остальными праведниками мира и отомстит за пролитую кровь Своих рабов, как написано в Торе Моисея, Б-жественного человека: “Славьте люди Его народ, ибо отомстит Он за кровь Своих рабов, отомстит Своим врагам…”»

О страданиях евреев, на которые они шли за свою веру, удивительно ясно сказано в 44-м псалме. Как будто псалмопевец сам присутствовал при казнях, издевательствах и унижениях, сам слышал вопли пытаемых. А ведь псалом был написан чуть ли не за два тысячелетия до ужасов средневековья, причем историкам хорошо известно, что в древние времена евреев не принуждали тысячами изменять своей вере (в Вавилонском плену лишь однажды заставляли евреев поклониться идолу, но убит никто не был). К тому же евреи еще не были рассеяны по многим странам. В те времена еще не знали, что такое рассеяние. Но вот, что говорит псалмопевец, обращаясь к Б-гу от всех сынов Израиля:

«…Имя Твое прославим навеки, даже если оставил Ты нас и посрамил и не выходишь с нашими войсками. Обратил Ты нас вспять перед врагом, и те, кто нас ненавидит, грабят нас. Отдал Ты нас, как овец, на съедение, среди народов нас рассеял. Продал Свой народ за бесценок, не много взял за него».

А вот что сказано об унижениях и издевательствах: «Отдал нас на посрамление нашим соседям, на посмешище и поругание — тем, кто нас окружает. Ты сделал нас притчей у народов…»

«Весь день мой позор передо мной, стыд покрыл мое лицо — от голоса позорящего (меня) и ругающего, из-за взглядов врага и мстителя».

И тем не менее: «Все это постигло нас, но мы не забыли Тебя и не изменили Твоему завету (союзу с Тобой). Не отступило назад наше сердце, (хотя) и уклонились наши стопы от Твоего пути». То есть, даже если для вида, чтобы сохранить жизнь, кто-то отказался от веры — «стопы уклонились от Твоего пути», — все же «сердце не отступило»!

«Не Б-г ли расследует это? Ведь Он знает тайны сердца. Ибо из-за Тебя убивают нас ежедневно, считают нас овцами для резни…»

И в самом деле, много было случаев, когда крестившиеся евреи тайно возвращались к вере отцов… «Почему Ты скрываешь Свое лицо, забываешь нашу бедность и притеснения? Ибо согнулась до праха наша душа (опустились в духовном отношении), нутро наше до земли упало (опустились в материальном плане)».

«Встань, помоги нам и выручи нас ради Твоей милости!» Такими словами кончается этот поистине удивительный, пророческий псалом.

Поэт Раби Авраам Алеви, живший в средние века, пишет:

Смотрите, удивительное и великое явление Мои дети идут в огонь с песнями и танцуя. Они говорят о единстве Творца, освящают и хвалят Его Имя.

А вот свидетельство об уничтожении евреев города Нортхаузен, записанное их современником, посланником от Раби Элиэзера бен Яакова. «Во вторник той недели, когда читают недельную главу Беар Синай (перед праздником Шавуот), приговоренные к смерти за отказ креститься, евреи города Нортхаузена (да отомстит Б-г за их кровь) попросили у христиан-злодеев разрешить подготовиться к освящению Имени Творца. С просьбой обратились мой учитель Раби Яаков и его сын Раби Меир. Все евреи оделись в талиты, тахрихим (одежды, в которых хоронят), после чего мужчины и женщины вырыли яму на кладбище и покрыли ее досками. Когда вокруг разгорелся огонь, эти чистые души захотели перед смертью музыки, чтобы “служить Б-гу с радостью и прийти к Нему с песнями” ( Тегилим 100:2). Они взялись за руки, сказали друг другу: “Дом Яакова, идите и пойдем во свете Б-га” (Исая 2:8) и стали танцевать самозабвенно перед Б-гом. Мужчины и женщины прыгали в яму, и души их вышли без единого вздоха». Все это произошло в 1349 году в Германии.

А вот еще один пример. Во время крестовых походов все евреи города Вермизы (Вормса) перед смертью читали 23 сивана песню Алель, которую произносят только во время веселых праздников. С тем они и погибли. И таких случаев со временем становилось все больше и больше.

Люди выбирали смерть, но не отказывались от своего еврейства. Двенадцатого марта 1421 года из Вены вывели 86 телег с еврейскими женщинами. Когда они подъехали к огромному приготовленному костру, политому смолой и дегтем, местный граф велел им сойти и сказал, что здесь он отомстит за Иисуса. В ответ на это женщины стали петь и танцевать, как на свадьбе. Еще больше палачи удивились, когда из огня, куда вошли женщины, раздались не стоны и вопли, а слова Шма Исраэль.

Вообще, еврейские женщины подчас проявляли героизм не меньше, чем мужчины. Они часто храбро защищались, бросая в своих врагов камни. Дина, жена Раби Давида ибн Ихия (1465—1543), попав в руки французов, не далась врагам, а бросилась с десятиметровой стены. Была она на шестом месяце беременности, и все решили, что она погибла, но Г-сподь спас ее.

Сохранился рассказ времен Хмельницкого. Одну красивую еврейскую девушку из уважаемой семьи взяли в плен и некий казак захотел на ней жениться. Чтобы не подвергнуться насилию и в то же время не изменять вере, она придумала поступить так. «Я умею заговаривать оружие, — сказала она. — Если не веришь, выстрели в меня из своего ружья, ничего плохого со мной не случится». Казак выстрелил, и девушка умерла, совершив Кидуш аШем.

Была еще одна такая же история. Девушка согласилась венчаться в церкви, путь к которой шел по мосту через реку. На мосту, через который она шла, одетая в нарядные одежды и с песней на устах, ей удалось вырваться и броситься вниз. Да отомстит Б-г за их кровь!

Таких случаев было очень много, все описать невозможно. В одном только городе Немирове казацкими извергами страшной смертью было убито около шести тысяч евреев.

Евреи оставались стойкими в вере во все времена. Не исключением была и последняя мировая война. В нацистских лагерях смерти нашлись многие, кто старался сохранить человеческих облик в нечеловеческих условиях, как могли, выполняли заветы Торы.

Известно, например, что в Виленском гетто было организовано обучение детей Торе. Дети прятались в подземелье, а учителя проникали туда через печные трубы. И так каждый день, пока дети были живы. В том же гетто создали две ешивы, и молодые люди после тяжелого дня рабских работ, голода, холода и побоев находили время изучать Талмуд, зная, что, если их схватят, смерти не избежать. То же самое было в Каунасе, Варшаве и других городах. Об этом сохранились многие воспоминания и документы. Среди документов есть свидетельства об изучении в нацистских лагерях даф йоми, ежедневного листа Гемары. Раби Ицхак Айзик Вайс вышел на смерть со словами ветаэр либейну леовдно беэмес, «И очисти наши сердца, чтобы служили Тебе правдой».

Рассказывают, что в Минске при уничтожении евреев присутствовал Гиммлер. В толпе он заметил одухотворенное лицо красивого тринадцатилетнего мальчика и велел позвать его. «Ты не похож на еврея, — сказал главарь палачей. — Может, ты здесь случайно?» Мальчик ответил: «Нет, я еврей». Тогда Гиммлер предложил: «Отрекись от евреев — и я тебе помогу». Мальчик наотрез отказался. «Если так, — сказал нацист, — я ничем не могу тебе помочь». И мальчик вернулся в толпу шедших на казнь.

В день Рош-га-Шана последнего года войны к раввину Цви Майзлишу, находившемуся в лагере Освенцим, подошел один еврей и сказал, что схватили 1400 мальчиков и держат их в отдельном блоке; ходят слухи, что под вечер их поведут в крематорий; а среди этих мальчиков находится его единственный сын, которого он может спасти, но есть сомнение, что на его место возьмут другого, что делать? Раввин ответил, что вопрос о жизни и смерти еврея раньше решало собрание из 23 раввинов, а он тут один, без книг, посоветоваться не с кем. На это еврей сказал так: «Раби, я всегда поступал так, как велит Тора, другого раби здесь нет, и я пришел к вам. Если вы не можете сказать мне, что я имею право выкупить сына, значит, это нельзя. Для меня вашего решения достаточно, я приму его на себя с любовью и радостью, раз так велит Тора. И пусть Б-г посчитает это, как жертвоприношение Ицхака, о котором мы читаем в Рош-га-Шана». Эти слова он произнес с плачем, разрывающем сердце.

О раввине Цви Майзлише известно, что в тот же год на Рош-га-Шана он прошел по всем блокам Освенцима и трубил в шофар, хотя знал, что если его поймают, то немедленно убьют с большими мучениями. Раввин писал, что трубил в тот день около 20 раз, и люди получили большое душевное удовлетворение, сознавая, что даже здесь, в аду Освенцима, они слышали звук еврейского шофара. «По закону, — пишет раввин, — нельзя рисковать жизнью за трубление в шофар, но я видел, как ежедневно убивают тысячи и десятки тысяч еврейских душ, как люди умирают от невыносимой работы и голода, и моя собственная жизнь потеряла ценность в моих глазах».

И вот, 1400 мальчиков, осужденных на смерть, услышали, что раввин ходит по блокам и трубит в шофар. Они стали шуметь и плакать, требуя, чтобы и к ним пришли с шофаром в последние минуты их жизни. «Раби, раби, пожалей нас ради Б-га, сделай с нами мицву, ведь мы идем на смерть».

«Я стал торговаться с несколькими капо, — пишет раввин в своей книге. — После больших уговоров, получив большую сумму, они уступили, предупредив, что если я услышу звук колокола у ворот, то это будет сигнал, что в зону вошли команды СС, и если не успею убраться, то буду сожжен вместе с мальчиками. Я согласился и поставил сына у входа, чтобы предупредил меня заранее, еще когда эсесовцы будут подходить к воротам.

Невозможно передать, что было у меня на сердце, когда я вошел в этот закрытый блок. Начал я с молитвы “Из темницы воззвал я к Б-гу…” (Тегилим 118:5). Я боялся потерять время, но все стали просить, чтобы я что-нибудь сказал им из Торы, и я стал разъяснять слова: “Трубите в шофар в новомесячье, когда скрыто…” ( Тегилим 81:4) и объяснил, что все скрыто от нашего глаза и мы не знаем, что с нами будет…

Когда я кончил трубить, вперед вышел один юноша и плача сказал: “Друзья, раби говорит, что, даже если острый меч уже коснулся нашей шеи, нельзя терять надежду, но я заявляю — надо ждать лучшего, но готовиться к худшему. Ради Б-га, не забудем сказать перед смертью Шма Исраэль…” И все стали громко и воодушевленно говорить Шма Исраэль.

Потом вышел еще один юноша и сказал:

“Не скажем нашему раби спасибо за то, что он, рискуя жизнью, дал нам возможность в последние минуты жизни выполнить заповедь — послушать шофар на Рош аШана. Но пожелаем ему, чтобы он в заслугу за содеянное вышел отсюда живым и невредимым, помоги ему Б-г”. И все ответили Омейн.

Когда я уходил, ко мне подошли самые маленькие и попросили хлеба. Они уже несколько дней ничего не ели, а в праздник Рош аШана нельзя поститься. Но у меня, к сожалению, ничего с собой не было. А во второй раз войти в блок я уже не смог: их всех уже увели в крематорий. Пусть Б-г отомстит за их кровь».

Все рассказанное приведено в книге раввина, вышедшей в свет в 1955 году. Автор умер совсем недавно.

Имя Иегуды Айзенберга широко известно среди евреев Польши. Потомок не прерывавшейся на протяжении веков раввинской династии, сын раби Йосефа Айзенберга, возглавлявшего общину города Петрокова, и сам — раввин города Ласка, Иегуда Айзенберг был большим авторитетом в своем поколении.

Немцы захватили Польшу. Накануне Пурима к раву Иегуде явился германский офицер.

— Герр рабинер, — вполне вежливо обратился он к раву, — в этом году мы намерены праздновать Пурим вместе с евреями. Праздник мы организуем так: поставим виселицу и повесим на ней нескольких евреев, как поступили когда-то евреи с сыновьями Гамана. Мы будем умеренны — всего двоих. Подберите, пожалуйста, кандидатов. Даю Вам три дня на обдумывание.

— Обдумывать здесь нечего, — отвечал рав. — Я могу назвать вам только одного — себя. Если моя жена готова спасти остальных, она может быть второй. Никого больше я не назову.

— Я приказываю обеспечить нам двух евреев для повешения, — отрезал нацист и вышел.

Весть быстро распространилась среди евреев Ласка. Многие из них приходили к своему раввину с предложением пойти на смерть вместо него, но раввин не уступил и не назвал нацистам ни одного еврея.

Разгневанный начальник велел всем евреям собраться на рыночной площади. Вокруг стояла полиция и любопытствующие крестьяне из соседних деревень.

Вперед выступил христианский священник с большим крестом в руках и установил его перед равом Иегудой. Немец велел раву встать перед крестом на колени. В ответ рав подошел к мучителю и влепил ему две пощечины. Все были поражены.

Немец выхватил пистолет.

— Стреляй! — сказал рав, указывая на сердце.

Но немцу это показалось слишком просто — он жаждал жестокой мести.

Приказав арестовать непокорного, он отправился консультироваться со своими медиками: можно ли повесить человека несколько раз, полуживым снимая его с виселицы, чтобы повесить снова? Врачи сказали, что это возможно.

В восемь часов утра рава Иегуду Айзенберга повесили, еще живым сняли с виселицы и в одиннадцать часов казнь повторили.

Еще дышавшего рава передали еврейскому врачу, чтобы он привел его в сознание и подготовил к третьей казни. И после нее — с переломами шейных позвонков, полумертвого — Иегуду Айзенберга опять поручили врачу, чтобы он снова привел его в себя, продлив мучительную смерть.

Но евреи города тайком перевезли раввина в Лодзь, где его оперировали и выходили.

Едва оправившись, рав попросил, чтобы ему помогли вернуться в Ласк: «Я не могу бросить людей в беде. Я раввин города и должен быть со своей общиной».

Рав вернулся. И однажды утром всех евреев города собрали и погрузили на телеги, чтобы отправить в последний путь. По просьбе рава его подняли на руки (сам он стоять уже не мог), и он обратился к обреченным с речью. Те из слышавших его слова, кто остался жив, свидетельствуют, что это была самая большая речь в его жизни… Некоторые потом по памяти записали слова рава. Сын рава Иегуды Лейба Айзенберга, писатель Давид Айзенберг, собрал воспоминания очевидцев и записал все отрывки этой речи…

В лагере Скаржиско среди евреев оказался адмур (раби) из Радушиц. До лагеря он скрывал и кормил в своем доме десятки беженцев. Когда его привезли в лагерь, все получали от него совет, ободрение и утешение. Когда он шел на работу (а работал он в цеху по производству ручных гранат), он молился вместе с евреями, читая им Шмоне Эсре, а они отвечали Борху, Омейн, Кодойш. Его слова были: «Только жить! Крепиться! Делать все, чтобы выжить!» Он купил у какого-то поляка рог и сделал шофар. В него трубили на праздники. С его помощью на Суккот сделали сукку, на Симхат Тора пели и шли акафот, на Песах, несмотря на страшный голод, выпекли несколько мацот. Весь лагерь считал его своим руководителем. (Этот пример и многие другие взяты из книги Гранатштейна). И таких людей было немало.

Вот письмо одной девушки из Кракова, написанное за несколько часов до смерти и адресованное раввину Ицхаку Левину, который ныне живет в Нью-Йорке:

«Не знаю, дойдет ли до вас это письмо и помните ли вы меня. Но, если письмо дойдет, знайте — меня уже нет в живых. Через несколько часов все будет кончено. Нас 93 девушки, все ученицы школы Бейт Яаков в возрасте от 14 до 22 лет. 27 июля гестаповцы вывели нас из четырехкомнатной квартиры, где нас предварительно собрали, и бросили в комнату без окон. Больше всего боятся самые маленькие, но я их утешаю, говоря, что скоро мы увидим нашу праматерь Сару. Воды есть только чтобы смочить губы. Вчера нас вывели помыться в баню и забрали всю одежду, оставив только нательные рубашки. Сказали, что сегодня вечером к нам придут немецкие солдаты. Все мы поклялись умереть, так что немцы не знают, что баня была нашим предсмертным омовением. Яд мы уже приготовили. Сегодня мы произносим предсмертные раскаяния и ничего не боимся. Прошу вас: скажите кадиш за души 93 еврейских дочерей. Еще немного и мы будет вместе с нашей матерью Сарой. Хая Фельдман из Кракова».

Один из спасшихся из Бухенвальда рассказывал, что в одном из блоков заключенные спрятали под ворохом с одеждом тфилин, надеваемый на голову (другого у них не было), и сотни людей забегали туда ежедневно, чтобы тайно надеть его, хотя и знали, что идут на смертельный риск.

Рабочие крематория в Освенциме прятали в тряпье одного мальчика. Он выжил и ныне живет в Америке. Этот спасшийся чудом ребенок рассказывал, что все евреи (абсолютно все!) перед смертью читали Шма Исраэль. (Газета на идиш Форвертс, 1972).

В Иерусалиме, на улице Поним Меирот, живет еврей по фамилии Гольдблат. Он рассказывал, что, находясь в Освенциме, подобрал на Песах горсть овса с земли, растолок его камнем и выпек лепешечку. Полагая, что это последний Песах в его жизни, он, уходя на работу в ночь Песаха, съел эту мацу, выполнив тем самым мицву. А когда утром, еле живой, вернулся в барак, стал искать на полу крошки хлеба, чтобы выполнить другую мицву — сохранить жизнь.

Тот же человек рассказывает, что, когда пришло время Суккот, он снова решил, что это последний праздник в его жизни, и все, что он хотел — это выполнить мицву сидеть в сукке. Так случилось, что в ночь на Суккот его послали на лесоповал. Он начал так пилить деревья, чтобы они падая друг на друга образовали шалашик. Обрубая сучки и ветки сверху, он бросал их на шалашик. После чего вошел на минуту внутрь и съел припасенные крошки в этой » сукке «…

А что творилось в СССР? В том самом Советском Союзе, где с первых дней советской власти запретили религиозное обучение, закрыли все еврейские школы, арестовывали, сажали и ссылали в Сибирь за преподавание Торы, а многие потеряли за это и жизнь, как “контрреволюционные агитаторы”.

Советские евреи были вынуждены работать по субботам и по еврейским праздникам. Практически не осталось людей, которые могли резать скот по закону или сделать обрезание. Казалось, с еврейством в СССР покончено!

Я уверен, что, если бы Б-г, захотев наказать каких-нибудь ангелов, послал их в Россию и заставил их пройти через революцию, голод, 37-й год, мировую войну, оккупацию и т. д. и т. п., они были бы в тысячу раз хуже, чем остатки советского еврейства, они бы не то что о Б-ге и Торе забыли, они бы потеряли человеческое лицо (не об ангелах будь сказано).

И все же были люди, которые мучались всю жизнь, чтобы не нарушать субботу. Как они изощрялись, меняли работу, профессию. Я был знаком с одним талантливым инженером, который работал… трубочистом. Люди переезжали из города в город, чтобы найти еврейскую среду, в которой им помогли бы устроиться так, чтобы не работать в субботу. Один портной, мой знакомый, платил большие деньги за больничные листы на субботний день, терял из-за этого в зарплате, работал ночи напролет, шил кое-что на дому и нелегально продавал — с риском сесть в тюрьму на 10 лет. Ведь у него была многодетная семья. Жить-то надо!

Вспоминаю первую ночь Суккот 1941 года. Ко мне подошел симпатичный молодой человек в военной форме (дело было в Казани) и спросил, еврей ли я. Потом спросил, не знаю ли я, есть ли в городе сукка или нет. Я провел его в сукку на несколько минут. Он оказался москвичом, студентом физфака МГУ. От части отлучился без разрешения, чтобы найти сукку, а ведь часть стояла за двадцать километров от Казани! Я не сказал ему тогда, что он не имел права отлучаться (в военное время!) от части. К тому же, в праздник нельзя идти пешком так далеко. Но он сделал это от всего сердца, хотя и не знал деталей закона. Поэтому я смолчал.

Мне рассказывали об одном московском еврее, который всю жизнь на Рош-га-Шана трубил дома в шофар для своих домашних. В начале войны его сына взяли в военные лагеря под Москвой. Отец запасся едой на два дня, поехал в ту местность и трубил в шофар в лесу, рядом с лагерем. Потом оказалось, что сын действительно слышал эти звуки и не мог понять, откуда они.

В 1943 году многие институты Академии наук были эвакуированы в Казань, где я жил в то время. За пару дней до Йом Кипура я шел по улице, как вдруг ко мне подошла одна из сотрудниц академического института и, оглядываясь, спросила, в какой день и какой час начинается пост. Я ей сказал. Со слезами на глазах она объяснила: «Это единственное, что я знаю из еврейства — Йом Кипур «.