Спасение Торы из огня Катастрофы. гл. 19: Снова голод на голодной земле.

предыдущая глава

Во время путешествия ешиботники пытались наладить контакты с еврейским населением в тех местах, где поезд делал остановки, а также искали возможности встречи с еврейскими общинами. Такой случай представился когда поезд проезжал вдоль Амура, реки, текущей неподалеку от дальневосточной границы СССР. Здесь, якобы предоставив евреям равные права с другими национальными меньшинствами, советское правительство выделило территорию для образования Еврейской автономной области. Поначалу в области поселились тысячи евреев и занялись осушением и возделыванием нетронутых земель.

Однако очень быстро выяснилось, что все обещания правительства по поводу автономии — ложь, мастерски задуманная, чтобы заманить евреев в пустынные районы страны и укрепить за их счет дальние границы на случай военных столкновений с восточными соседями, в особенности с Японией. Вскоре евреи стали пытаться убежать из этих мест. Борьба с суровой природой края превратилась для них в сплошные муки.

В четком соответствии с указаниями контролируемого советским правительством туристического ведомства путешественников старались оградить от общения с населением Биробиджана. Правда об Еврейской автономной области не должна была стать достоянием мировой общественности. Интурист навязывал гостям гидов и сопровождающих лиц, которые вели настойчивую пропаганду социализма и не допускали общения, тем более разговоров на нежелательные темы о советской жизни с любыми представителями местного населения. Эти люди следили за каждым шагом зарубежных путешественников. Но позади уже были почти две недели долгой поездки, за это время гиды не могли не подружиться с беженцами, и уж, конечно, принимали от них маленькие подарки. В доверительных беседах гиды признавались, что не имеют права показывать гостям то, что видеть им не полагается, и за это отвечают головой. Маршруты всех экскурсий включали в себя только те достопримечательности, которые отвечали целям советской пропаганды.
— Уметь показать исключительно такие места, — объясняли они, — отличительная черта опытного экскурсовода-пропагандиста.

Гиды заявили, что в Биробиджане выход на вокзал будет запрещен, потому что стоянка очень короткая и можно отстать от поезда. Но увидеть своими глазами биробиджанских евреев было слишком большим соблазном. Некоторые, не взирая на предупреждения, все же вышли из вагонов. На платформе местное население встретило этот поезд, как и все остальные, — просьбами дать что-нибудь съестное. После первого же состава с беженцами молва об иностранцах вмиг разлетелась повсюду, и к приходу следующих поездов на платформе собиралось все больше людей.

Голод, с которым столкнулись путешественники в Биробиджане, отличался от голода, царившего в других сибирских городах. Там одетые в лохмотья, истощенные дети, взрослые просили у туристов еду и одежду, пока их не разгоняла милиция. Проезжающим говорили, что это цыгане и прочие сомнительные элементы, бросившие честный труд и предпочитающие вести паразитический образ жизни “за счет людской доброты”. Но здесь, в Биробиджане, путешественники столкнулись с иной нищетой — не физическими, а духовными страданиями. Едва биробиджанские евреи узнавали в пассажирах своих, как тут же осаждали их просьбами о “жизненно необходимых товарах” — талитах, молитвенниках, еврейских календарях и Пятикнижии. Местные евреи даже не просили, а настойчиво требовали своего. Они доказывали беженцам, что те смогут все это купить, когда выедут из Союза, тогда как у них тут, “дома”, нет и никогда не будет никакой возможности достать книги, так необходимые еврею. И отказать в этих мольбах, исходящих из самого сердца, было невозможно. Трудно было беженцам подавить в себе желание увидеть своих братьев в этом далеком краю, посмотреть на их жизнь, помочь им не только книгами. Хотя гостей неоднократно просили не покидать пределов хотя бы вокзала, среди путешественников нашлось несколько смельчаков, попытавшихся сделать вылазки в город. Однако в конце концов все они были задержаны. Иначе и быть не могло: хорошо организованная слежка и разница в одежде не оставляли приезжим никаких шансов. Раньше или позже непокорного путешественика останавливали, допрашивали и арестовывали.

При тоталитарном советском режиме человек не имел гражданских прав. Ходить по улицам, путешествовать и работать — вот все привилегии, дарованные государством своим жителям. Находясь на положении туристов, ушедшие в город подверглись только небольшой проработке, их не посадили в тюрьму, а всего лишь поместили под домашний арест в гостинице.
Но в первую минуту, оглядев кривые деревянные стены, кое-где покрытые рваными выцветшими обоями, беженцы решили, что они все-таки в тюрьме. Лишь поздней они убедились, что их камера на самом деле не что иное, как гостиничный номер в единственном на весь город отеле. Такой была жизнь в Биробиджане, столице Еврейской автономной области.

Тем нескольким нарушителям порядка повезло. Власти милостиво обошлись с ними, как с иностранными туристами, потерявшимися во время поездки. После допроса их посадили на самолет, который должен был догнать поезд на следующей станции в Хабаровске. Но вывод для себя советские власти сделали больше поезда с беженцами вообще не останавливалась в Биробиджане. 
 
Артисты в СССР составляли привелегированное сословие, которое заботливо лелеял коммунистический режим, входили и артисты. Ведь их талант, их работа — могучий инструмент для восхваления достижений сталинской социалистической модели. Артистам щедро платили, их считали одними из самых богатых людей в СССР. Однако реализовать это богатство не было возможности, поскольку, при “передовом” сталинском правлении никакого выбора товаров попросту не было. Достаточно было зайти в огромный центральный владивостокский универмаг, чтобы убедиться в скудости ассортимента изделий на прилавках. Выбирать было не из чего. Например, если предлагались нитки, не было иголок, или — наоборот. Также обстояли дела со всеми товарами, что было типичным для советской системы, лишившей человека стимулов к предпринимательству. В результате деньги в России потеряли почти всякое значение.
Не удивительно, что кинозвезды, так горячо любимые режимом, готовы были заплатить иностранцам огромные деньги, только бы купить у них даже сильно подержанные вещи. Они платили сто пятьдесят долларов за дешевые мужские наручные часы. За восьмидолларовую пару туфель предлагали сто долларов и еще благодарили в придачу! А ведь доллар в 1941 году ценился очень высоко.
Такая торговля давала возможность непринужденно поговорить о жизни в Советском Союзе в сравнении с западной. Это может, однако, показаться странным, но описание благоприятных экономических и социальных условий, цены и зарплата, доступность дорогих вещей для рядового человека — все эти приметы Запада не производили на артистов никакого впечатления. Жизнь в СССР давно приучила их к тому, что мы бы определили как бытовые трудности.

Беженцы обратили внимание на еще один впечатляющий факт: неверие и удивление в глазах людей, видящих, что такие же, как они, покидают Россию — империю, из которой никто не мог убежать. Слова “уезжаем из России” звучали для местных волшебной сказкой.
Сходивший на одной из станций советский полковник вдруг бросил:
— Сколько еще свободный мир будет молчаливо взирать на порабощение двухсот миллионов? — и тут же быстро скрылся в толпе.
...Эта группа еврейских беженцев, пересекшая сибирские просторы, получила драгоценнейшую возможность, дарованную когда-либо Советами, — начать новую жизнь в ином мире, снова дышать сладостным воздухом свободы.