Все евреи — дети царей. Глава Ваелех

«И пошел Моше, и сказал эти слова всему Израилю» (31:1). Автор книги «Нитфей Маим» написал следующее: «Только представьте себе! Моше Рабейну в возрасте 120 лет сорок лет несет на себе народ, словно няня младенца. Конечно, некоторые были ближе к нему — преданные ученики. Были главы народа, старейшины, главы родов, судьи — от начальников тысяч до начальников десятков, каждый на своей ступени. Но Моше Рабейну пошел попрощаться со всем Израилем, до самого последнего человека, никого не пропустил. Все любимые, словно единственные дети!»

Рассказывает гаон раби Рахамим Хай Хавита а-Коэн из Джарбы: Дело было с моим дедом и учителем, чудесным мудрецом раби Моше а-Коэном, автором книг «Нетив Мицвотейха» и «Шай ле-Мора». Большую часть жизни он был при дворе царя, выступал в защиту своего народа и представлял интересы своих братьев-евреев. Один из министров, занимающих первые должности в государстве, каждый день беседовал с ним о вере и религии: почему евреи не признают свои заблуждения, и почему их раввин не примкнет к вере этой страны (исламу)?

А рав отвечал разными отговорками и уклонялся от содержательного ответа. Про себя он думал: быть может, отвечая глупцу по глупости его, я оскорблю его религию и этим навлеку беду на свою голову и на головы всех евреев.

Однажды тот министр сказал: «Вижу, ты уклоняешься от ответа. Я делаю вывод, что у тебя нет никакого ответа на мои вопросы. А значит, мое требование, чтобы ты сменил свою религию на нашу, лишь усиливается — тогда умножится слава твоя и в этом мире, и в будущем».

Рав ответил: «По правде говоря, у меня есть ответы на все вопросы. Но я опасаюсь, что если сумею победить тебя в диспутах, у тебя останется обида против меня».

Министр возразил: «Такого можешь не бояться. Обещаю, что не буду гневаться. Ведь мы сражаемся лишь в теоретической дискуссии».

После этого рав согласился ответить на его вопросы.

Министр спросил: «Почему вы не верите в нашу религию? Ведь верующему обещано, что он обретет рай и будет там наслаждаться, а отрицающему — что будет наказан страшными страданиями. И поверь, я подталкиваю тебя к этому только из любви к тебе, наполняющей мое сердце. Хочу принести тебе вечное счастье, и мне будет горько видеть тебя страдающим после смерти».

Рав ответил: «Ты задал большой вопрос, требующий длинного ответа. В настоящий момент мои мысли посвящены запутанному вопросу, который я видел сегодня в одной газете. Автор отмечает, что назовет мудрецом того, кто правильно разрешит его, и просит присылать ему решения для публикации. Вот я размышляю над ним и прихожу в смятение».

Любопытство министра пробудилось: «И что это за вопрос?»

«Дело касалось царя, — продолжил рав, — который завоевал один регион и назначил правителя, повелев ему судить людей согласно законам своей страны (страны царя-завоевателя), не отклоняясь ни вправо, ни влево. В противном случае правитель будет смещен с должности и предан суду.

Прежде в той стране было принято, что попавшемуся на воровстве отрубали руку. Люди боялись и меньше крали. Поскольку в силу вступили новые законы, с воров стали брать штраф и сажать в тюрьму. Страха стало меньше, и кражи увеличились. Люди стали жаловаться и выражать негодование.

Однажды во дворец правителя пришел человек, одетый, как один из министров царя, и сказал: “Меня прислал царь, чтобы поменять законы, которые он повелел тебе установить. Нужно вернуть наказание в виде отсечения руки, тем самым остановив волну ограблений. Тогда порядок вернется, а народ перестанет жаловаться. А если не сделаешь так, знай, что царь отстранит тебя и предаст суду”.

Правитель был в смятении и не знал, что ответить. Слушаться ли ему первого повеления или последнего? Если первого — а что если царь и в самом деле передумал и хочет изменить закон? Если же поверить этому человеку — может, его вовсе и не царь послал.

Этот вопрос и ставится в газете перед читателями. Что сделать правителю, чтобы его не сместили, а тем более не посадили в тюрьму?»

Министр услышал, подумал минуту и сказал: «Думаю, тут нет вопроса. Ты ведь умный человек, мне странно видеть, что ты не знаешь ответа».

Рав удивился: «Я уже с утра мучаюсь в сомнениях и не нахожу решения. А ты говоришь, что оно простое».

Министр воскликнул: «Ну конечно! Скажи сперва: царь сам говорил с правителем или передал ему повеление через посланника?»

«Из газеты видно, — ответил рав, — что царь назначил его сам и собственными устами приказал судить по законам государства».

«В таком случае, — продолжил министр, — в чем тут можно сомневаться? Естественно, личный приказ царя имеет преимущество перед словами посланника, в котором нет полной уверенности. Ведь даже если царь и в самом деле передумал и послал своего представителя, то правителя все равно не накажут. Тот ответит, что, имея перед собой два пути, он выбрал более надежный. К тому же, царь наверняка и сам понимает, что правитель не станет слушать посланника. Если бы он хотел изменить свой указ, то призвал бы правителя к себе во дворец и лицом к лицу поговорил бы с ним. Здравый смысл подсказывает, что посланник все выдумал, или его отправили испытать правителя на верность».

Рав был восхищен ответом: «Верно, теперь мой разум спокоен! Теперь могу и на твой вопрос ответить, как подобает. Повтори его снова, пожалуйста».

Министр повторил вопрос — почему рав не примет ислам?

Но его собеседник воскликнул: «Разве ты сам не видишь ответа на это? Ведь ты сам сказал об этом всего минуту назад!»

Министр смутился, и его лицо побледнело. «Ты прав, — сделал он вывод, — нам и вправду не стоит спорить по вопросам религии».

«Так я тебе с самого начала и говорил», — согласился рав.

Об этом и сказано: «И не встал такой пророк, как Моше, по всем знамениям и чудесам, какие посылал Б-г его совершить». Кто же может прийти и опровергнуть его слова? (Майян а-Шавуа)