Сегодня у меня болит горло. Я не пошла в садик, а осталась дома. Мама говорит, что у нее пропал день. И еще она говорит, что я ей делаю вырванные годы.
Она позвонила уже двум или трем своим подругам и всем рассказала, что я осталась дома и что у нее пропал день.
Когда она разговаривает, то ходит по всей квартире, а я хожу за ней. Когда я хожу вплотную, то она ходит быстро и иногда даже несколько раз обходит каждую комнату, а когда я от нее немного отстаю, то она ходит медленно и иногда даже садится.
Потом позвонила бабушка. То, что это бабушка, я сразу поняла. Я вообще почти всегда сразу знаю — с кем мама разговаривает. Если она говорит, что купить, — так это с папой. Если она не видит ничего вокруг — так это с подругой, а если она вздыхает и смотрит на потолок — так это с бабушкой.
На этот раз я видела по маминому лицу, что бабушка ей тоже делает вырванные годы. Мне ее даже жалко стало: я с одной стороны, а телефон с бабушкой с другой — обе вырываем из нее куски: мама получается, как обкусанное с двух сторон яблоко.
Мамин огрызок кончил говорить по телефону и повернулся ко мне: «Ну, что мы сейчас будем делать?».
Я немного подумала и сказала: «Я знаю! Давай сделаем большой торт с шоколадом! И сделаем сверху такие цветочки из крема, как я видела в магазине, и…».
«Нет, — сказала мама. — Я не это имела в виду».
«Тогда, — сказала я, — сделай мне прическу! Тут закалываешь челку, а все волосы собираешь и…»
«Ну…»
Я не дала ей закончить, а то я чувствовала, что она сейчас скажет «нет», и тогда ее уже не «передакаешь».
Почти.
«Тогда сделай мне две косички… нет, нет, не надо две, а то я буду похожа на… лучше сделай мне косичку в косичку. Так Яэли иногда приходит в садик, и это очень красиво».
«А еще ей мама купила колечко… Мама, купи мне тоже колечко!»
«Ладно, — сказала мама, и я сначала обрадовалась, а потом поняла, что это “ладно” по другому поводу. — Если у меня уже пропал день, то я пойду чистить плиту. Когда ты уже вырастешь и будешь мне ее мыть?»
Мы прошли на кухню. Мама взяла мыло и тряпку и стала оттирать черноту, там, где вылилось из кастрюли, а потом пригорело, потому что я еще не выросла и не вытерла это сразу.
Мне было скучно. Я смотрела на маму и даже немного хотела расти помедленнее, так мне не так скоро придется… заниматься таким вот делом.
«Мама! — предложила я, — ты хочешь играть со мной в дочки-матери?»
По ее лицу я видела, что она не очень сильно хочет: «Мы ведь с тобой и так, — сказала она, — дочки-матери».
— Нет, мы с тобой будем играть. Так намного интересней!
— Ну, хорошо, — согласилась мама и вздохнула.
— Я буду мама, а ты дочка, — сказала я. — Не бойся, — утешила я ее. — Это не так страшно быть дочкой, хотя это тоже немного вырванные годы…
— Значит, я мама. Я прихожу домой и говорю: «Кто это разлил?!».
— Подожди, — сказала мама. — Сначала, когда приходят, говорят «здравствуйте».
— Ты ничего не поняла! Ведь я — как будто мама. А мамы, когда приходят, говорят не «здравствуйте», а говорят «кто это разлил»! понимаешь?
— А — а, — улыбнулась мама. — А что говорят папы, когда приходят?»
— Папы, когда приходят, говорят: «Я тебе перезвоню через десять минут».
— Как это, — не поняла мама.
Вообще, я уже устала объяснять: с детьми намного легче играть, они сразу все понимают.
— Папы, — ответила я, — когда приходят, говорят по пелефону. И туда — в пелефон — они говорят: «Я перезвоню тебе через десять минут». Но никогда не перезванивают.
— Почему? — спросила мама.
— Потому что они так и продолжают говорить без перерыва. Как можно перезвонить тому, с кем уже разговариваешь?
— А что бы ты хотела, чтобы папы говорили, когда приходят? — спросила мама.
— Я бы хотела… чтобы папа смотрел только на меня, и сказал мне, что я молодец и он по мне соскучился, и подбросил меня высоко-высоко на руках, и я бы смеялась и боялась, и попросила бы его, чтобы он пошел и побил Бени с первого этажа, и он бы забросил Бени на крышу, и я бы рассказала папе про «кисале», и про… а мама бы сидела и молчала, и сама бы ничего не тараторила, потому что мамы только мешают…
— А потом?
— Потом? Потом бы папа сразу поел бы ужин, который мама ему бы заранее приготовила, и сразу вынес бы мусор, чтобы мама ему про это не говорила каждые пять минут, потому что из-за этого он снова начинает говорить по пелефону. Поэтому лучше, чтобы он сразу вынес и чтобы маму он тоже куда-нибудь вынес… ОЙ, нет, нет, я не хотела это сказать!..
— Ясно, — сказала мама и снова стала мыть плиту. А я молчала и не знала, что сказать.
Мне было стыдно.
Мама вытерла плиту последний раз и положила тряпку на место. Потом повернулась ко мне и сказала: «Знаешь, что? Пойдём-ка сделаем тебе две косички».
