Рабби и хулиган

Элиша живет в поселке Хиспин, это на юге Голанских высот. Он работает с молодыми солдатами-эмигрантами, рассказывает им об Израиле и иудаизме. Однажды Элиша возвращался домой в переполненном междугороднем автобусе. В Афуле многие вышли, стало посвободнее. Вошел только один пожилой человек. Длинная белая борода, черная шляпа, длинный черный лапсердак — значит, раввин, скорее всего, даже даян (судья в религиозном суде). Так подумал мельком Элиша, отворачиваясь к окну, но человек, уловив на себе его взгляд, занял место рядом с Элишей.

Заметив кипу на его голове, раввин сразу же завел с ним беседу о недельной главе Торы. С этой темы они перешли на Даф а-Йоми (ежедневную страницу Талмуда), а потом принялись обсуждать детали какого-то еврейского закона. Время в дороге прошло незаметно. Автобус приближался к Тверии, когда раввин сказал:

— Мне скоро выходить, а я еще хотел спросить тебя, чем ты занимаешься.

Элиша рассказал ему о молодых людях, с которыми он работает, о том, как многие из них были оторваны от Торы и традиционного иудаизма.

Раввин помолчал и сказал:

— В следующем месяце будет 25 лет, как я работаю даяном, религиозным судьей. Но не думай, что я всегда был таким, — он легким движением прикоснулся к своей шляпе и улыбнулся. Я не рос в религиозной семье. Мои родители пережили Катастрофу. Они очень любили меня, но… Как тебе сказать? И отец, и мать были просто эмоционально неспособны выразить эту любовь. У нас дома все было очень тихо, строго, сухо… Не хотелось туда приходить. Вот и получилось, что я практически вырос на улице. Да, друзья у меня были — ой-ой-ой… Все мы ходили по краю — еще чуть-чуть, и каждый мог стать преступником.

Мы жили недалеко от синагоги, а по соседству с ней был пустырь, где мы с друзьями часами болтались. Когда мы играли там в футбол, то мяч постоянно приземлялся во дворе синагоги, а один раз даже угодил в окно. Мы, конечно, убежали, нас не успели поймать.

Это случилось в один из шабатов. Мне было тогда 15 лет. Я как-то особенно сильно ударил по мячу, он пролетел через ограду синагоги — и попал прямо в голову раввина, который как раз в ту секунду выходил из дверей. Мы с друзьями загоготали, видя, как шляпа «этого доса», подобно летающей тарелке, пролетела метров пять и упала в пыль.

Раввин поднял свою шляпу, подошел ко мне. Я вгляделся в него и увидел, что он совсем молод. Раввин собирался что-то сказать, но я, как в нашей компании было принято, опередил его дерзостью, которая в тот момент пришла мне на ум: «Шаббат шалом! Ваша честь хочет сделать для нас кидуш или, может быть, желает присоединиться к нашему футбольному матчу?» Раввин на мою тираду не отреагировал. Он только спросил: «Где твои родители?», а я с саркастической ухмылкой процедил: «Они умерли!» — и оглянулся на друзей, которые, как я надеялся, были впечатлены моим остроумием.

Раввин сказал: «Пойдем со мной». Это было похоже на какую-то игру. Не знаю почему, но я пошел с ним, на ходу изобретая, как поудачнее потом пересказать друзьям свой «визит к раву», какую шутку можно будет отколоть, и как они будут смеяться. Мы добрались до его дома. Он вошел, я за ним. Он сделал кидуш и дал мне попить виноградного сока. Затем он спросил меня: «Ты голоден?» «Если честно, умираю от голода!» — ответил я.

Жена раввина тут же принесла для меня приборы, раввин подвинул к столу еще один стул. Мне дали тарелку с едой. Я не помню, что именно было в тарелке, но я ел как человек, который неделю не видел никакой пищи. Раввин ел очень мало. В основном, он просто смотрел, как я жую, произнеся за всю трапезу лишь несколько фраз. Только спустя годы я понял, что в тот шабат я, скорее всего, съел его порцию.

Когда я закончил есть, он спросил меня: «Ты устал?» «Ужасно устал», — ответил я. Раввин отвел меня в комнату, где стояли две кровати, указал на одну из них, я лег и мгновенно заснул. Когда я проснулся, за окном уже было темно — закончилась суббота. Раввин спросил меня: «Что ты хочешь делать сейчас?» «Я хотел бы пойти в кино, но у меня нет денег» — «Сколько стоит билет?» — «Полторы лиры». Раввин дал мне полторы лиры и сказал: «Завтра приходи снова».

Я пришел на следующий день, и на следующий, и на следующий. Я ел и получал деньги на кино, день за днем. Через какое-то время я узнал, что, кроме меня, тот раввин подбирал с улицы еще многих ребят — просто чтобы накормить их. Рабби начал учить меня иудаизму, и я не хотел быть неблагодарным, поэтому я слушал. Я узнал об омовении рук перед едой, о молитвах и законах Шаббата. Он купил мне пару тфилин. Он учил со мной Хумаш, Мишну и Алаху. В конце концов я так полюбил эту учебу, что поступил в ешиву, потом сам стал раввином, а после — даяном, религиозным судьей. Мой рабби и меня женил, и моих детей женил, и даже был сандаком на обрезании моих внуков.

Когда автобус въехал в Тверию, пожилой человек закончил свой рассказ.

— Так что никогда не отказывайся от своих подопечных, Элиша. Посмотри, с чего я начинал и что со мной стало. Просто люби их, люби их так, как будто они твои собственные дети. Тогда ты добьешься успеха.

Раввин встал, готовясь к выходу из автобуса.

— Подождите! А как звали того раввина, который…

— Как? Я разве не назвал его имя? Рабби Овадия Йосеф, конечно.