Шведский жених и еврейское наследие

Замуж — только за еврея!

«Дружить можешь, с кем хочешь, но выходить замуж нужно только за еврея!» — так внушали Марине родители с самого детства. Пока Марина была маленькая, она не очень об этом задумывалась — за еврея, так за еврея, тем более, что до замужества было так далеко, целая жизнь.

Еврейских мальчиков вокруг было полно: и среди детей родительских друзей, и среди одноклассников, и в разных кружках общинного центра, куда ходила Марина. Чем Марина становилась старше, тем чаще родители заводили разговор про то, как важно жениться только «среди своих», и ни в коем случае не выходить замуж за русского или украинца.

Иногда Марина спрашивала, почему это так важно, и тогда ей подробно рассказывали историю про тетю Фиру, которая по большой любви вышла замуж за украинца, поссорилась из-за него со своими родителями, а он оказался пьяницей. Фира приходилась тётей Марининой бабушке, и дело было еще до войны, так что Марину не очень впечатлял рассказ о том, как некий дядя Витя спьяну обзывал свою жену Фиру жидовкой, бил её, а потом и вовсе бросил ее с двумя детьми.

Для Марины это семейное предание звучало не слишком убедительно, ведь она видела, что и евреи разводятся, и бывает, что и пьют тоже, и тоже обзывают жён: не жидовкой, так еще как-то, может, и похуже… И тем не менее, правило «замуж — только за еврея» впечаталось в ее подсознание наряду с правилами: «пришла с улицы — помой руки» и «сначала сделай уроки, потом иди гулять».

В другие разы, вместо истории про тетю Фиру, Марина слышала о шести миллионах убитых фашистами евреях и о необходимости продолжать свой род, чтобы «не довершать дело Гитлера».

Иногда это были вовсе не истории, а жаркое восклицание: «Да твой прадед в гробу бы перевернулся, если бы увидел, что ты выходишь замуж за русского!»

Совершенно никакой романтики

Школа была уже позади, Марина и ее подруги поступили в институты и университеты, среди их знакомых и друзей появлялось всё больше неевреев. В еврейский общинный центр девушки теперь уже почти не заглядывали — разве что за мацой перед Песахом, да иногда — на концерты. Студенческая жизнь, вечеринки, тусовки, экзамены, романы захватили девушек и увлекли в свой водоворот.

Некоторые из Марининых бывших одноклассниц начали встречаться с неевреями. В ее душе это вызывало молчаливый протест, и она постепенно отдалилась от них, думая про себя: «Как они могут? Они ведь предают этим своих родителей! Вот я бы — никогда!..»

Как говорится, не суди человека, пока сам не окажешься на его месте. Окончание летней сессии решили отпраздновать совместно с международной группой. Пели, шутили, ели пиццу, запивали ее вином… Марина весь вечер делала вид, что не замечает, как Юхан не сводит с нее глаз.

На следующее утро Марине позвонила девушка, в квартире которой проводилась вечеринка, и спросила, можно ли дать Юхану ее телефон. «Я сказала ему, что ты не встречаешься с неевреями, но ему это не мешает. Он говорит, что ты его заинтересовала как человек. Вообще, Марин, он классный, и у него в Швеции уже свой бизнес есть! Так что, дать ему твой телефон-то?»

Юхан был не похож на других ребят. Во-первых, он был на несколько лет старше всех, и это чувствовалось: он рассуждал разумно, явно много читал, с трепетом относился к Толстому, Достоевскому и Чехову и даже на вечеринке успел вслух помечтать о том, что своего сына он бы хотел назвать Антоном, в честь Антона Павловича.

Кроме того, он был очень симпатичным. Очень. Такие глубокие серо-голубые глаза… И еще — ведь он не был славянином. А швед — это что-то совсем другое, правда? Марина выдохнула и сказала в трубку: «Да, дай ему телефон, но скажи, чтобы никакой романтики не ожидал. Чисто дружеские отношения».

На первой их встрече никакой романтики и не было: только бесконечная прогулка по набережным Москва-реки, много разговоров, много смеха, много споров о Сельме Лагерлёф и всё о том же Чехове и обоюдное желание, чтобы вечер никогда не заканчивался. Почему Марина решила не рассказывать про Юхана родителям — ведь это была только дружба, и никакого флирта?

Вторая встреча, третья, четвертая… Всё оказалось гораздо серьезнее, чем Марина предполагала. Скрывать их отношения от родителей дальше было невозможно.

Признание состоялась в ресторане. Марина коротко рассказала про Юхана и сообщила, что хочет его с ними познакомить — нет-нет, не в качестве жениха, конечно. «Вы же меня хорошо знаете, я не собираюсь выходить за него замуж».

Папа и мама не ругались, не кричали, не взывали к Марининой совести. Они также не вспоминали про тетю Фиру, про шесть миллионов убитых евреев и про дедушку, переворачивающегося в гробу. Они были слишком умны для этого. Мама сказала только, мельком взглянув на отца и прочитав в его глазах одобрение:

— Мы примем его у нас дома и не будем ему грубить. Но не ожидай от нас ничего сверх вежливости. Для нас это было бы слишком сложно.

Народ нобелевских лауреатов

Последующие дни в их квартире было тяжело находиться. Воздух стал густым и липким, на кухне невозможно было есть, в комнатах невозможно было спать. Даже чтобы выговорить простые слова: «доброе утро», и «я пошла, вернусь около семи, пока», и «привет», и «спокойной ночи», требовалось преодолевать невероятное сопротивление этого сгустившегося и наэлектризованного воздуха. Родители ходили с траурными лицами, а Марина чувствовала себя так, будто ее гонят из дома, чтобы она не мешала им скорбеть.

В среду вечером отец сидел на кухне над тарелкой супа и тяжелым взглядом провожал Марину, пока она наливала воду в чайник, включала его, доставала пакетик чая, чашку, ложку, сахарницу… В конце концов Марина не выдержала и, пролив кипяток мимо чашки, повернулась к отцу:

— Папа, скажи мне, зачем это нужно, чтобы евреи женились на евреях?

Отец был несколько удивлён — ведь столько уже всего было сказано на эту тему, но всё же выдал свой стандартный ответ:

— Доченька, у нас, евреев, — уникальное наследие, и мы обязаны его сохранить.

Этот ответ Марину не удовлетворял:

— Да, но что такого особенного в нашем наследии? Я имею в виду, почему так важно, чтобы в мире были евреи?

— Ну как же… Ведь мы — древний народ! У нас такая история! А сколько у нас нобелевских лауреатов! Да ты сама всё знаешь…

— Похоже, что не знаю. Ведь если наше наследие такое особенное, и так важно его сохранять, что я даже должна отречься ради него от своей любви, то… То почему мы не соблюдаем субботу и спокойно едим в Макдональдсе?!

Для отца такой поворот оказался неожиданным. Повисла долгая пауза.

— Ну, как… Народ — это одно, а религия — совсем другое. То есть, может быть, в случае с евреями, религия и народ связаны больше, но нас этому не учили. В Советском Союзе, ты же знаешь, про шабат мы и не слышали даже.

— Папа, Советский Союз распался двадцать лет назад. Почему мы покупаем в синагоге мацу, а про всё остальное даже не думаем?

Отец знал ответ на этот вопрос, но, чтобы ответить на него, требовалось особое мужество. Так что он просто перевел разговор на другую тему:

— Послушай, если, как ты говоришь, ты определенно не собираешься выходить за Юхана замуж, то зачем ты продолжаешь с ним встречаться? Если тебе уже сейчас так трудно закончить эти отношения, подумай, насколько труднее это будет сделать позже. Ты же умная девушка, зачем ты поступаешь так с собой — и с тем человеком, которым ты дорожишь?

В этом отец был прав: если с Юханом надо будет проститься, то чем раньше, тем лучше. Но разве на самом деле надо с ним прощаться? Что именно она пытается сохранить и защитить своим решением — выйти замуж только за еврея? Что ей мешает объявить Юхана своим женихом? Ну, будет у нее еврейский муж, а что дальше? Чем ее одноклассник из еврейской школы лучше Юхана? Тем, что из его народа вышло больше нобелевских лауреатов? Да сам Нобель был шведом!

Прощаться нелегко

Марина рассеянно вышла из кухни и закрылась в своей комнате — ей срочно требовалось привести в порядок разбегающиеся мысли. Двадцать лет она принимала своё еврейское происхождение как факт. Еврейская школа, еврейские друзья, фаршированная рыба, портреты бородатых людей в картузах на страницах семейных альбомов. Никто не требовал от нее никакого выбора. Сейчас на одной чаше весов лежала ее любовь к Юхану, а на другой — любовь к папе и маме. Но где же находится её еврейство и где его место на этих весах? Это нужно было выяснить.

Марина какое-то время просидела перед телефонным аппаратом, собираясь духом. Потом решилась, набрала знакомый номер:

— Юхан, я должна тебе что-то сказать. Мне нужно взять паузу в наших отношениях — хотя бы на месяц… Я должна обо всём подумать. Да, я позвоню. Извини. Спасибо.

Оказалось, что Марине не понадобился целый месяц. В тот же вечер она засела за компьютер и стала жадно читать всё, что ей Интернет выдавал на слова: евреи, иудаизм, еврейский народ. Через несколько дней Марина уже начала ходить в синагогу на уроки еврейской Традиции. Еще через неделю она точно знала, что пора звонить Юхану.

Этот звонок ей дался не так легко, как прошлый. Прощаться на месяц — это совсем не то же самое, что прощаться навсегда. После этого разговора Марина несколько дней проплакала, закрывшись в своей комнате и слушая их с Юханом плейлист любимых песен. В какой-то момент она спросила сама себя: «О чём я плачу? Я хочу вернуть Юхана? Я хочу забыть всё то, что узнала за последние несколько дней?» Но её собственный ответ был: «Прощай, прощай…»

Марина чувствовала, что уже не хочет и не может вернуться в то время, когда слово «Тора» было для нее лишь понятием из учебника по религиоведению. Сейчас Тора начала становиться её жизнью, а для прошлой жизни у нее осталось лишь немного слёз и одно слово: «прощай».

* * *

Слезы скоро иссякли, музыка когда-то любимого плейлиста стала казаться назойливой, и Марина поняла, что готова жить дальше — без тоски по прошлому, а с благодарностью к нему. Ведь если бы не её шведский жених — когда бы она сама захотела узнать, в чем же состоит бесценность её еврейского наследия?