«Нас спасали польские крестьяне…»

Побег из гетто

Сейчас её зовут весёлым именем Ализа. Тогда, в 1938 году, Мелех и Рут Гольдман назвали свою новорожденную дочку Гизела Дорота. У Гизелы был старший брат Ришек и много других родственников: бабушка и дедушка, тёти и дяди, двоюродные братья и сестры. Когда в Польшу вошли фашисты, вся эта огромная семья – 20 человек – оказалась втиснута в крохотную квартирку в Лодзенском гетто.

Мелех и Рут лишились почти всего, чем они владели: хозяйственного магазина и автозаправочной станции. Но главное – вся семья была вместе, и им не пришлось тесниться в одной квартире с чужими людьми.

Родители Гизелы и Ришека были уже не так религиозны, как их бабушка и дедушка, но кашрут, шабат и праздники продолжали соблюдаться в их доме и за стенами гетто.

Еще до того, как немцы вошли в Лодзь, родители Гизелы, посовещавшись, решили, что Мелеху стоит уйти жить к польским друзьям в деревню. Они рассудили так: немцы непременно явятся в их дом – из-за заправочной станции. И лучше будет, если Рут сразу отдаст им все ключи и скажет, что муж ее бросил, и она понятия не имеет, где он и что с ним.

Так и вышло. Но немцам ключей было мало: им нужно было, чтобы заправщик работал на них, и когда выяснилось, что его нет, они просто забрали всё, что хотели, а потом взорвали и магазин, и заправку.

Нет нужды перечислять все унизительные законы, принятые нацистами в отношении евреев: в Лодзе было всё так же, как и везде в Европе: желтые нашивки, принудительные работы, уплата контрибуций, конфискация общинных денег… Фашисты поджигали синагоги с находящимися там людьми, оскверняли священные книги, хватали и арестовывали евреев прямо на улицах.

30 апреля 1939 года было создано первое в Польше гетто – как раз в Лодзи, куда на территорию в четыре квадратных километра согнали 165 тысяч евреев, и в их числе – Рут Гольдман с детьми: Ришеком и Гизелой.

Поначалу можно было получать разрешения на работу за стенами гетто, и лучшей гарантией для его получения были малолетние дети, которые оставались внутри. Рут получила такое разрешение – но не для работы, а для того, чтобы встретиться со своим мужем и обсудить, что делать дальше. Обоим было ясно, что ничего хорошего из жизни в гетто не выйдет.

Мелех, с помощью своих польских друзей, организовал побег детей и двух своих сестер. Взяв с собой небольшую стремянку, они перебрались безлунной ночью через забор, с обратной стороны которого их уже ждали друзья, которые отвезли их к Мелеху, в деревню, где он скрывался. А на следующее утро Рут, выйдя из ворот, как будто на работу, покинула гетто навсегда и приехала к мужу и детям.

Пять лет скитаний

С этого дня начались их пятилетние скитания с одного места на другое. Рут и Мелех решили пробираться на Восток, к польско-советской границе.

В 1942-м году начались депортации из лодзенского гетто в лагерь смерти Хелмно. 1 сентября 1944 года гетто было окончательно ликвидировано. Вся большая семья Гольдманов, которая там оставалась, погибла.

Мелеха, Рут и их детей приютили у себя польские крестьяне. А тем временем, фашисты рыскали по деревням в поисках евреев. Шла настоящая охота. Для обнаружения беглецов немецкие полицейские нанимали местных жителей. Крестьяне с вилами прочесывали местность, поджигали шалаши и сараи, где могли прятаться люди, бросали гранаты в подвалы.

Когда в одном месте становилось слишком опасно, Гольдманы благодарили хозяев и двигались дальше, в поисках нового укрытия. Сначала у Мелеха оставались еще деньги, и он мог платить за то, чтобы их укрывали, но в конечном итоге деньги закончились, и поляки рисковали ради них своей жизнью совершенно бесплатно, только по доброте и милосердию.

За каждого обнаруженного или убитого еврея полякам выдавалась премия: сахар, водка или одежда захваченного человека, поэтому многие были рады стараться. И тем поразительнее, что были и те поляки, которые, несмотря на смертельный риск, спасали евреев. Смертельный риск – это не просто слова. В те годы нацисты казнили за это «преступление» в Польше не менее 5000 поляков.

У одного крестьянина был большой склад, на котором хранились вышедшие из употребления старые инструменты и орудия: плуги, лопаты, ломы. Он сдвинул все это в сторону и высвободил для еврейской семьи угол. Внутрь они вползали через специальное отверстие, которое крестьянин проделал в стене, загородив его кучей ржавого метала.

Крестьянин дал им мешки, чтобы лежать на них, ведра для физиологических нужд. На складе всегда была вода в бутылях. Днем они сидели там, а ночью он приносил им еду. Если с ночной трапезы маме удавалось что-то отложить на следующий день, тогда у них был и завтрак. Если не удавалось, обходились без завтрака.

Гизеле было 4 с половиной года, стояло лето, пришла пора переходить из одного укрытия в другое. У крестьянина было большое поле каких-то злаковых, и по всему, уже убранному, полю возвышались скирды соломы с воткнутыми посередине шестами. Вдруг прискакал на лошади какой-то человек:

 – Срочно прячьте их, немцы рядом!

А тот крестьянин, у которого они должны были прятаться, еще не успел подготовить им новое укрытие. Что делать? Пришлось им всем разделиться и спрятаться в скирды по одному. Рут скрутила из носовых платков два шарика, протянула их детям и сказала: 

– Сейчас нам нужно переждать какое-то время в этих скирдах. Проберитесь поближе к середине, но шест не трогайте: а то он будет качаться, и плохие люди всех нас обнаружат. Что бы ни случилось – нельзя издавать ни звука. Вы должны сидеть тихо, как мышки. Вот вам платочки. Если очень захочется плакать – стисните платочек между зубами и молчите.

Гизела, умирая от страха, забралась в скирду. Сено кололось, было неудобно, жарко, хотелось пить. Сколько времени прошло – неизвестно, как вдруг послышалось много криков на непонятном языке, голосов, то удаляющихся, то приближающихся, возгласов, перебежек. Это немецкие солдаты бегали по полю и протыкали скирды вилами. Проткнули и ту, где сидела Гизела, ранив ее в левое плечо. Но Гизела помнила про плохих людей, закусила платочек и не испустила ни звука. Кровь из раны и слезы из глаз текли в полной тишине.

«Когда всё закончилось, все меня хвалили за то, какой я герой», – вспоминает Ализа. – «Я помню, что у меня в тот момент было такое чувство, будто я спасла весь мир! Я так гордилась собой!»

Так прошло еще два года – в переходах и перебежках. Рут было уже 6 лет, а ее брату – 11. Пошли слухи, что Советские войска приближаются, и что ждать спасения осталось совсем немного – может быть, считанные дни, а может – даже часы.

Гольдманы должны были уходить из своего очередного укрытия, а где прятаться дальше – они не знали. В конце концов, Мелех упросил одного крестьянина вырыть для них яму на картофельном поле. Они заползли внутрь, крестьянин дал им мешковину, чтобы на ней сидеть, и одеяло, чтобы укрываться. Сколько-то дней они просидели там благополучно, но однажды услышали, что по полю идёт кто-то чужой, не «их» крестьянин. Три человека встали практически над их головами и с подозрением оглядывали землю вокруг себя:

 – Что-то тут не то, как будто какая-то пустота под ногами.

 – Так давай проверим. Вон и земля тут разбросана.

Их обнаружили и приказали выйти. Ализа вспоминает, как ее отец стал клясться, что крестьянин тут ни при чем, что он ничего не знал, что они сами выкопали эту яму и сами добывали себе еду, выходя по ночам и забирая помои из свиных корыт. Поляки поверили Мелеху и не тронули их спасителя. Самих же евреев ждал расстрел.

Их привели в дом крестьянина, поставили возле стены и велели подать им самогона. Выпив, они забрали у крестьянина единственное, чем он владел: повозку и двух лошадей, – и повезли сдавать своих пленников. По дороге им показалось, что выпито мало, и они заехали в другой дом, снова поставили евреев возле стены внутри дома, и снова стали пить самогон.

Когда Мелех увидел, что поляки выпили так хорошо, что уже ничего не соображали, он потихоньку подтолкнул жену и детей к выходу, посадил в повозку и тронул лошадей.

Въехали в лес. Нашли родник и устроились возле него. День они сидели рядом с родником, два, три… Еды никакой нет, кроме листьев и мха – надо было что-то предпринять, выбора не было. Рут решилась, поцеловала мужа и детей и отправилась на поиски еды. Она не вернулась ни в тот же день, ни на следующий, ни на третий. Гизела, ее отец и брат были ослаблены до такой степени, что уже не держались на ногах.

«Однажды утром я просыпаюсь и вижу такую картину: папа сидит, держит на руках моего брата и плачет. Чтобы мой папа – плакал?! Для меня это был просто конец света. Я подползла к нему и стала дергать за рукав: «Папа, почему ты плачешь, почему ты плачешь?» А он отвечает: «Нет у нас больше Ришека…» Мой брат умер от голода. Мы сидели там и плакали, пока у нас не кончились слезы».

Чтобы ночь не наступила

Отплакав, отец сказал шестилетней Гизеле:

 – Слушай внимательно, что я тебе скажу. Ты помнишь, что по ночам мы слышим лай собак? Так знай: там, где собаки, – там живут люди. Когда наступит ночь, ты поползешь в ту сторону, откуда будет раздаваться лай. Хорошие люди найдут тебя и спасут.

Самое страшное, что маленькая Гизела могла себе представить, – это расстаться с отцом. Как она ни плакала, как ни уговаривала папу, он оставался тверд. Он только что потерял сына – и хотел спасти хотя бы дочь:

 – Нет, ты пойдешь. Ты должна выжить.

Наступил вечер. Гизела лежала и молилась. О том, что где-то есть мир и свобода, где-то, может быть, жива мама – она не молилась. Она молилась о том, чтобы ночь не наступила. Тогда не будет слышен лай собак, и тогда не нужно будет уходить от папы.

Уходить от папы действительно не пришлось – немецкие солдаты обнаружили их до наступления ночи. Отца подняли под мышки двое солдат, потому что сам он подняться был уже не в силах. А Гизелу взял на руки солдат совсем молоденький, с ясно-голубыми глазами и пшеничными волосами. Он смотрел на нее как-то по-особенному, даже по-дружески, как ей тогда показалось.

Мелеха и ее дочь повели на опушку леса. Там, возле большой ямы, Гизела увидела еще немецких солдат с автоматами. Когда подошли еще ближе, Гизела увидела в яме лежащих людей и подумала: «Вот, они спят. Хорошо бы и мне поспать, я так устала…» Их посадили на землю рядом с ямой, папа положил Гизеле руку на голову и сказал:

 – Не бойся, это не будет больно.

Гизелу и Мелеха, который все еще держал на руках мертвого сына, поставили около края ямы. Голубоглазый молодой солдат что-то сказал второму, подвинул его и оказался напротив Гизелы. Раздались выстрелы, и они упали на мертвые тела. Первое, что пришло в голову Гизеле: «Папа был прав, это совсем не больно».

Лишь гораздо позже к ней пришло понимание: молоденький солдат с голубыми глазами нарочно поменялся с другим солдатом местами, чтобы встать напротив девочки – и выстрелить мимо… А тогда Гизела лежала в яме и размышляла: «Как странно… Получается, что нет никакой разницы – быть живой или быть мёртвой».

Еще через некоторое время её пронзило осознание: «Я не мертва, я жива!» Гизела подождала, пока солдаты уйдут и наступит полная тишина, и только тогда осмелилась открыть глаза и оглядеться, чтобы найти отца. Она подползла к отцу и попробовала его разбудить – но напрасно, он был мертв. Она поцеловала его, поцеловала умершего брата и стала выбираться из ямы.

Спасение

Помня напутствие отца, Гизела прислушалась и, услышав лай собак, поползла на звук. Она не знает, сколько времени прошло, но еще было темно, когда она добралась до деревни. Крестьяне увидели её, закричали: «Это ребенок, это ребенок!» Гизелу взяли на руки, отнесли в дом, дали ей вареную картофелину, но она была так слаба, что только слегка погрызла её и провалилась в сон.

В той польской деревне жила бездетная пара, она и взяла Гизелу к себе. Это были очень простые неграмотные люди, читать они не умели, но что такое голод – знали очень хорошо. Они поняли, что девочку, которая неделю не ела, нельзя сразу накормить досыта – это убьет её, и стали выкармливать потихоньку.

Добрая женщина размешивала жирное молоко с яйцом, водой и сахаром и поила с ложечки: сначала по четверть ложечки каждые десять минут, потом – по половинке, потом – целую чайную ложку. Две недели она так просидела рядом с девочкой, и только тогда Гизела набралась достаточно сил, чтобы говорить.

К тому моменту, когда Советские войска освободили Польшу, Гизела уже могла стоять на ногах и есть обычную еду. В той деревне был католический монастырь. Каждые две-три недели настоятельница, которая также была директором местной школы, звала Гизелу к себе, чтобы сказать ей:

 – Я хочу, чтобы ты знала, что ты – еврейка. Сейчас еще плохие времена, но когда всё это закончится, ты должна будешь выбрать, хочешь ли ты остаться еврейкой, или стать крещеной католичкой и остаться с нами.

«Получается, что настоятельница монастыря была фактическим тем человеком, который хранил моё еврейство…»

В один прекрасный день пришло известие: кто-то ищет еврейскую девочку. Гизела ничего не подозревала – кто ее будет искать? Отец и брат мертвы, а мать ушла и не вернулась, а значит, ее тоже нет в живых. Гизела спокойно открыла дверь, зашла в дом – а там у окна сидит её мама.

После объятий, слёз и улыбок мама рассказала дочери, что, пока она бродила в поисках еды, повредила ногу и не смогла вернуться, так что ей пришлось просить убежище у какой-то крестьянской семьи. Когда Польшу освободили, она пустилась на поиски детей и мужа – и вот, нашла хотя бы дочку.

После войны мать и дочь вернулись в Лодзь, а вскоре с большой группой евреев пустились в новое странствие – в Землю Израиля, в Палестину. Высадиться на берег британцы им не позволили, и все пассажиры корабля были отправлены в лагерь для интернированных на Кипр. Только после провозглашения государства Израиль скитания Гизелы наконец закончились, и началась новая жизнь, с новым веселым именем: Ализа.

* * *

Первые тридцать лет после войны Ализа не вспоминала о том, что ей пришлось пережить в детстве. Но начав вспоминать и рассказывать, она каждый раз с благодарностью отзывается о тех простых, часто неграмотных, людях – поляках и украинцах – которые, рискуя жизнью, отрывая кусок хлеба у собственных детей, давали её семье приют на протяжении всех пяти лет скитаний. Когда одни польские крестьяне доносили на евреев, охотились на них и радовались их горю, были и другие, настоящие праведники народов мира, которым Ализа обязана своим спасением.