К Хануке. Греческая мудрость. Часть 1

События, предшествовавшие восстанию Маккавеев и установлению праздника Хануки, были первым столкновением иудаизма и эллинизма — двух культур, которые вели на протяжении последующих столетий отчаянную борьбу между собой. Вряд ли у кого-нибудь вызывает сомнение, что противостояние, которое вылилось в конечном итоге в вооруженное столкновение между греками и евреями, было, по сути своей, конфликтом мировоззрений и идеологий. Действительно, военно-политического противостояния с греками не было. Завоевав Страну, они не лишили еврейский народ независимости, ибо еще до их прихода Иудея жила под властью Персидской империи, а вопрос о том, кому платить дань — персидским сатрапам или македонским царям-диадохам — не имел большого значения.

Религиозного конфликта тоже не было, потому что греки не были религиозны в строгом смысле слова. Конечно, они почитали своих богов, и афиняне даже осудили Сократа на смерть за неуважение к богам, однако почитание государственных богов, на самом деле, вменялось в обязанность гражданам лишь потому, что боги считались охранителями государства. К тому же, вера в одних и тех же богов объединяла граждан и укрепляла их доверие друг к другу. Греческое общество состояло из полисов (городов-государств), причем у каждого полиса был свой бог-покровитель. Афина Паллада покровительствовала Афинам, Артемида — Эфесу, спартанцы считали своим покровителем Аполлона. Да и сами боги, о которых греки узнавали из мифов, собранных Гесиодом, скорее походили на людей, не лишенных многих человеческих недостатков: коварства, алчности, зависти, тщеславия… Таким образом, проявление внешнего неуважения к богам и несоблюдение религиозных обрядов рассматривалось как предательство национальных интересов, как измена жителям города, в котором живет человек, а потому каралось законом. Но той религиозной нетерпимости, которая породила в Средние века инквизицию и нескончаемые войны «за правую веру», греки не знали.

Более того, столкнувшись с чужими верованиями, грек воспринимал их спокойно. Греческая парадигма политеизма (многобожия) предусматривает существование множества богов, в том числе и у других народов, и приучает относиться к ним мирно. Умеренный эллин не просто относился к другим культам без вражды, но и, с присущим грекам любопытством, хотел понять их суть, соотнести со своим культом. В результате, столкнувшись в ходе завоеваний Александра Македонского с восточными религиями, греки стали отождествлять олимпийских богов с восточными: Дионис превратился в Осириса, Деметра — в Изиду, Гермес — в Тота, а Афродита смешалась с Кибелой.

Вот почему, завоевывая страны Востока, греки не допускали репрессий против местных религий. И только в одной стране — в Иудее — мы видим религиозные гонения, но причина их была вовсе не в религиозном рвении греков. Иудаизм мешал грекам, но не потому что они хотели, чтобы евреи поклонялись Зевсу-громовержцу. Иудаизм мешал им, потому что противоречил всей их культуре, всему эллинскому подходу к жизни. Иудаизм стоял также и на пути македонских правителей, мечтавших о симбиозе Востока и Запада^[1], о «плавильном тигле», из которого выйдет «новая историческая общность людей» — народ эллинских государств. Вот почему конфликт между иудаизмом и эллинизмом следует определить как мировоззренческий, а не религиозный.

Мне не раз приходилось слышать и читать, что причиной этого конфликта была греческая философия, отрицавшая Всевышнего и поставившая разум человека высшим судьей и «мерой всех вещей». В доказательство обычно приводится талмудическое высказывание: «Проклят тот, кто обучает сына греческой мудрости», и утверждается, что именно это имели в виду мудрецы, говоря, что Греция подобна «тьме над бездной»: וחשך ע’’פ תהום זו יון.

Ведь человеческий разум по сравнению с Б-жественным откровением Торы и пророков — все равно, что тьма перед ярким светом. Я почти уверен, что вы тоже не раз слышали такие речи.

Есть ли основание для подобных утверждений? Прежде всего, отметим, что во всей талмудической литературе нет ни одного упоминания об идейном конфликте с греческой философией. Мудрецы боролись с проникновением греческого образа жизни (включавшего гимнасий^[2], дионисии^[3]и прочие «прелести») в еврейскую среду, но не с философией эллинов. Тяжелейшая борьба против влияния философии на умы молодежи велась в еврейских общинах Испании в позднем Средневековье, но мудрецам Талмуда она не была знакома: мудрецы использовали самые резкие выражения для того, чтобы оградить людей от влияния христианской литературы («Сожгу их книги, несмотря на Имена Б-га в них!»^[4]), но ни словом не обмолвились об опасном влиянии идей Аристотеля. В чем причины этого явления? Мне кажется, что первая причина состоит в том, что мудрецы либо не были знакомы с греческой философией, либо не придавали ей значения. Конечно же, невозможно точно знать о том, что происходило или не происходило в истории, и судить о событиях прошлого мы можем на основании письменных источников того времени (а не тех, что были написаны в более поздние времена). Поэтому нужно обратиться к талмудической литературе (Мишна, Гемара и мидраши) и посмотреть, есть ли в них упоминания о греческих мыслителях.

Выясняется, что во всей обширной талмудической литературе упомянуты только два знаменитых грека — Гомер и Эпикур. Мишна в трактате «Ядаим (4.6)» говорит о постановлении мудрецов («прушим»), согласно которому дотронувшийся до святых книг (Тора, Пророки и Писания), обязан сделать омовение рук, как будто бы коснулся чего-то нечистого. «Цдуким» (евреи, отрицавшие Устную Тору и многие законы мудрецов) нашли в этом постановлении предлог для ядовитой насмешки: «По мнению “прушим”, — говорили они, — святые книги оскверняют руки, а книги Гомера — нет!» Второе упоминание находится в Иерусалимском Талмуде («Санэдрин» 10.1): «Тот, кто читает апокрифы (חיצוניים ספרים), лишает себя доли в Грядущем Мире — имеются в виду “Книга премудрости” Бен Сиры и книга Бен Лага, но книги Гомера и им подобные — читать их все равно, что читать письмо» — иными словами, запрещенные для чтения книги — это такие книги, как книга Бен Сиры, не вошедшая в Танах, но высоко ценимая у некоторых христианских деноминаций, но вовсе не книги Гомера и ему подобных.

Что касается философа Эпикура, то он нигде не упоминается как человек или как основоположник идеологии, провозгласившей смыслом жизни получение наслаждений. Однако вероотступники очень часто называются на страницах Талмуда «эпикоросами», т.е. эпикурейцами. Любопытно, что мудрецы связывали этот термин не с именем философа-материалиста, а со словом אפקירותא, т.е. полное отсутствие «тормозов», которое приводит к тому, что человек способен высмеивать мудрецов или превратно истолковывать Тору.

Вот и все. Даже Аристотель, ставший в эпоху ришоним «притчей во языцех», не упомянут ни разу, не говоря уже о других философах. Правда, само слово «философ» не раз появляется на страницах Гемары, но под этим термином обычно подразумевается человек, интересующийся любой мудростью — не обязательно тем, что принято понимать под философскими изысканиями. Так, например, в мидраше («Берешит Раба» 11.6) упомянут вопрос философов о смысле обрезания: если Б-гу желательно обрезание, почему Он не сотворил людей обрезанными? В трактате «Авода Зара» (54б) философы спрашивают у мудрецов еврейской общины Рима: «Если Б-гу не угодно идолослужение, то почему Он не уничтожает самих идолов»? А в трактате «Шабат» (116а) упомянут некий «философ», служивший судьей, однако из деталей рассказа выходит, что это был христианин, и именно так поясняет там Раши, который пишет, что этот «философ» — «еретик» (מין). И только Тосафот возражают: «Наш учитель слышал от одного еврея, который жил в Греции, что слово “философ” по-гречески означает “любитель мудрости”».

Как видим, факты подтверждают наше предположение: древние мудрецы вплоть до Средневековья либо вообще не были знакомы с греческой философией, либо не придавали ей значения. А причиной известного сравнения Греции с тьмой стали религиозные гонения, инициированные эллинизаторами и поддержанные Антиохом Эпифаном, как это следует из мидраша («Берешит Раба» 2.4): «И “тьма над бездной” — это Греция, которая затмила глаза Израиля гонениями, потребовав написать на рогах быка: Нет нам доли в Б-ге Израиля!» И в дальнейшем мы увидим, что проклятие, адресованное тем, кто обучает своих детей «греческой мудрости» («Менахот» 64б), тоже не имеет отношения к философии.

Однако вопрос остается: почему мудрецы, познакомившись с греками, хлынувшими на восток в результате завоеваний Александра Македонского, не узнали от них о греческой философии? Ведь контакты с греками были настолько интенсивными, что мы находим в Мишне массу терминов, заимствованных из греческого языка («cанэдрин», «апотропус», «дайтеки», «апотеки», «андрогинус», «асимон», «сандаль», «пракматия», «бульмус» и т.п.)! Ответим, по еврейской привычке, вопросом на вопрос: а сами греки хорошо разбирались в классической философии? На первый взгляд, ответ очевиден: греки представляются нам народом философов, постоянно ведущих оживленные дискуссии о фундаментальных вопросах бытия и познания. Еще бы, ведь воспитателем Александра Македонского был сам Аристотель! Прежде всего необходимо отметить, что классической философией в Греции занимался очень узкий круг людей, которые вели особый образ жизни, удалялись от городской суеты и уединялись в садах, где могли сосредоточенного размышлять и вести беседы с учениками. Диоген Лаэртский приводит поименный список учеников Академии Платона — в сумме, включая двух дам, этот список насчитывает 16 учеников. Некоторые историки прибавляют еще пятерых. У меня нет оснований полагать, что в Ликее Аристотеля было намного больше учеников. Выходит, что в Афинах, признанном интеллектуальном центре Греции, философов было не больше двух десятков.

Означает ли это, что греки были неучами? Вовсе нет! Они всегда стремились к знаниям и довольно рано заложили основы системы образования, принятые в Западном мире до сего дня (большинство терминов из области образования пришло оттуда же, включая слово «педагог» — так называли раба, который сопровождал мальчика в школу). Был установлен цикл дисциплин, которым следовало обучать молодежь: полдня уходило на спортивные упражнения, а другая половина — на приобретение знаний. В начальной школе детей обучали чтению, письму и арифметике. В средней школе учили литературе, музыке и пению. На этом большинство молодых людей завершали свое образование, и только интеллектуальная элита стремилась к «высшему образованию». Для нее существовали два вида школ: философские и «риторские». Целью последних было воспитание активного гражданина полиса, способного выступать на общих собраниях горожан или в суде, убеждать людей в своей правоте и влиять на их мнения. Важнейшими предметами в таких школах была диалектика (искусство рассуждать и побеждать в спорах) и ораторское искусство, а философии уделялось очень мало внимания.

Основная масса молодежи направлялась именно в риторские школы, а не в философские, которые обычно насчитывали не более дюжины учеников. Вот почему знание философии не распространилось в широких слоях греческого общества. Более того, философов постоянно высмеивали в театре: Аристофан издевался над Сократом в своей комедии «Облака», а другой комедиограф, Эпикрат, высмеивал Платона. Эти насмешки отражают взгляд простолюдина, считавшего, что философы — никчемные люди, не приносящие обществу пользы, всю жизнь занятые пустыми рассуждениями и бесплодными спорами^[5]. Теперь ясно, что от тех греков, с которыми сталкивались евреи — от офицеров, чиновников или колонистов, получивших земельные наделы на Востоке — почерпнуть сведения о воззрениях философов было попросту невозможно.

Теоретически у мудрецов была возможность ознакомиться с творчеством классических философов, прочитав их книги, но книги тогда были неимоверно дороги и редки, поэтому на практике такая возможность отсутствовала. Ситуация резко изменилась с открытием Александрийской публичной библиотеки, которая дала доступ к книгам широким кругам читателей, не располагавшим средствами для их приобретения. И результат был налицо: эллинизированные александрийские евреи быстро познакомились с греческой философией, а вскоре появился и первый еврей-философ — Филон Александрийский, который в своих трудах пытался примирить Тору с философским мышлением. Но в остальных странах проживания евреев, как в эллинистическую, так и в римскую эпоху, подобных примеров мы не встречаем.

Почему же тогда Талмуд проклинает тех, кто обучает своих детей «греческой мудрости»? Давайте внимательно рассмотрим отрывок из трактата «Менахот» (64б): «Когда хашмонейские цари воевали друг с другом^[6], и Гиркан был снаружи (т.е. его войска осаждали Иерусалим), а Аристобул — внутри (т.е. в осаде), то осажденные каждый день спускали с городской стены корзину, полную динаров, а осаждавшие сажали в корзину ягнят, и их поднимали на стену для ежедневных жертвоприношений. Был среди них один старец, который владел греческой мудростью, и с ее помощью передал осаждавшим: пока продолжается служба в Храме, вам их не одолеть. На следующий день, когда осажденные, как обычно, спустили корзину с динарами, осаждавшие посадили в нее свинью. Корзину стали поднимать, и когда она достигла середины стены, свинья начала бить копытами по стене — и сотряслась вся Земля Израиля от ужаса. Тогда мудрецы постановили: проклят тот, кто будет выращивать свиней в Земле Израиля, и проклят тот, кто будет обучать своего сына “греческой мудрости”». Как понять эту историю? Очевидно, у Гиркана были сторонники в Иерусалиме, и один из них подал осаждавшим идею о том, как склонить осажденных к сдаче. Согласно Иерусалимскому Талмуду, он передал это сообщение по-гречески, поэтому мудрецы запретили обучать детей этому языку. Но Вавилонский Талмуд («Сота» 49б) однозначно заявляет: «греческий язык — это одно, а греческая мудрость — это другое!» Эта версия понятнее: ведь предатель, скорее всего, хотел передать закодированное сообщение так, чтобы сторонники Аристобула не раскрыли его замысел — вот для этой цели он и воспользовался «греческой мудростью». Поэтому комментаторы объясняют, что «греческая мудрость» — это «крипто-язык», в котором используются загадки и намеки, понятные только посвященным (См. Раши там, а также комментарии Рамбама и раби Овадьи из Бартануры к Мишне «Сота» 9:14). Греческий язык для этой цели не годился, так как многие горожане его понимали, вот и пришлось пользоваться «эзоповым языком» намеков и иносказаний.

Но если так, то доля «греческой мудрости» во всей этой истории очень небольшая — можно даже сказать, несущественная. Ведь если бы тот старец умел говорить на латыни — на языке, которого жители Иерусалима не знали, но на котором говорили римляне, осаждавшие город совместно с Гирканом, то он мог воспользоваться латынью. Быть может, в этой гипотетической ситуации наши мудрецы запретили бы учить латынь? Как бы то ни было, совершенно очевидно, что упомянутое здесь проклятие не распространяется на изучение наук или греческой философии. Именно так пишет Риваш^[7] (Сборник респонс, 45), один из крупнейших алахических авторитетов средневековой Испании: «По поводу твоего вопроса, включает ли запрет на греческую мудрость изучение “Физики” и “Метафизики”^[8]— как видно, этот запрет на них не распространяется. Если [ты имеешь в виду] греческий язык, на котором написаны эти книги, то язык тогда не запретили, и в то время все были знакомы с ним. И сама мудрость (физика и философия) тоже не могла быть предметом запрета, ибо как мог тот старец при ее помощи тайно передать свое сообщение? Поэтому я думаю, что запрещенная “греческая мудрость” — это способ говорить загадками и намеками, так чтобы только посвященные могли понять».

В статье рава Элияу Краковского «How much Greek in Greek Wisdom» приводится еще один интересный аргумент от имени раби Авраама Бибаджо, написавшего об этом в своей книге «Дерех Эмуна»: запрет на обучение греческой мудрости не может относиться к философии, ибо она, по сути своей, безнациональна. В отличие от религии, философия не занимается традиционной догматикой, философы задумываются о сути вещей и способах их познания, а затем, опираясь только на разум и логику, ищут ответы на свои вопросы. Такая мудрость не может быть ни греческой, ни римской и ни еврейской, а только лишь человеческой. Называть философию греческой мудростью только потому, что греки были первыми, кто ею занялся, явно не оправдано! Таким образом, большинство комментаторов Талмуда сходятся на том, что «греческая мудрость» — это крипто-язык, но лично у меня данная интерпретация всегда вызывала дискомфорт. Во-первых, в трактате «Бава Кама» (83а) сказано, что мудрецы разрешили главе Санэдрина рабану Гамлиэлю обучать своих сыновей «греческой мудрости» вследствие их близости к властям (и необходимости поддерживать с ними контакты). Разве для диалога с властями нужен крипто-язык и умение говорить намеками? Для этой цели нужны способности дипломата, знание языков и умение убеждать властителей в ходе переговоров с ними. Вот чему должен был рабан Гамлиэль обучать своих детей, а не умению говорить загадками! Можно, конечно, ответить, что в высших слоях греческого общества была принята именно такая форма общения — намеками и шарадами — но рабан Гамлиэль имел дело не с греками, а с римской администрацией, а римляне любили говорить просто, грубо и доходчиво.

Еще одно возражение. В трактате «Менахот» (99б) сказано: «Спросил Бен Дама, племянник раби Ишмаэля у своего дяди, раби Ишмаэля: имеет ли право человек, такой как я, который уже выучил всю Тору, изучать греческую мудрость? Ответил ему раби Ишмаэль, процитировав стих: “Пусть не сходит этот Свиток Торы с твоих уст, и занимайся ею днем и ночью” — найди время, которое не ночь и не день, и в это время сможешь заняться греческой мудростью».

Выучив всю (!) Тору, племянник раби Ишмаэля хотел расширить свой кругозор и пополнить знания. Так чего ему не хватало — умения говорить эзоповым языком? Ради этого он хотел прерывать занятия Торой? Очень странно! Наконец, в трактате «Брахот» (28б) сказано: ההגיון מן בניכם מנעו, что можно перевести дословно: «Не давайте своим сыновьям заниматься логикой». Но в таком случае перед нами очень странное пожелание. Чем плоха логика? Разве она не нужна тем, кто учит Тору? Наоборот, логическое мышление как нельзя более полезно для изучения Талмуда. Тогда в чем же дело? Все эти неувязки наталкивают меня на мысль, что быть может «греческая мудрость», о которой говорили мудрецы — это не философия и не крипто-язык, а риторика! Напомним, что большинство интеллектуальной элиты у греков училось не в философских школах, типа Академии Платона, а в риторских школах. Что известно о них? Основателями риторских школ были софисты, в прошлом бродячие учителя риторики, обучавшие за высокую плату людей, мечтавших о политической карьере. В наше время для этой цели нанимают имиджмейкера, но в демократической Греции те, кто хотел преуспеть в политике, должны были уметь убеждать людей и влиять на их умы посредством искусно составленных речей, а также владеть искусством побеждать в спорах.

Софисты обучали своих учеников приемам и формам убеждения и доказательства, не зависящим от истинности их тезисов. Они утверждали, что можно доказать все, что угодно, и опровергнуть что угодно, в зависимости от интересов оратора. Перед учениками ставилась задача представить наихудшие аргументы как наилучшие, используя хитроумные уловки в речи, заботясь не об истине, а только об успехе в споре.

Софисты развивали диалектику, т.е. образ мышления и аргументации, базирующийся на противоречиях, обнаруживаемых в содержании спора. Этот постоянный поиск противоречий и стремление во что бы то ни стало рассматривать каждый предмет обсуждения с разных, порой неожиданных точек зрения, в конечном итоге привели софистов к выводу о невозможности найти объективную истину. К тому же, они считали ее совершенно не релевантной для искусства публичных выступлений и умения убеждать. Наиболее точно сформулировал этот подход известный софист Протагор: «Человек есть мера всех вещей — сущих в их бытии и не сущих в их небытии». Это не манифест гуманизма; смысл изречения Протагора таков: невозможно найти объективную истину для всех людей, есть только субъективные мнения каждого. Нет истины, единой для всех — что кому кажется истинным, таким и является на самом деле^[9].

По мнению софистов, все наши представления о правде и лжи, о добре и зле, о достойном и недостойном совершенно условны, и потому недостойны внимания мудреца. Такая жизненная философия позволяла им оправдывать все, что угодно. Раз человек есть мера всех вещей, то он — и только он — выступает мерилом истины и лжи. А, следовательно, каждое высказывание можно с равным успехом как обосновать, так и опровергнуть.

Если наша догадка верна, и под греческой мудростью Талмуд понимает риторику софистов, то совершенно ясно, почему семейству рабана Гамлиэля разрешили ее изучать. Для ведения переговоров с римской администрацией им необходимо было освоить приемы диалектической аргументации, чтобы убеждать префектов и губернаторов воздерживаться от политики, наносящей вред еврейскому народу. Понятно и то, что, изучив Тору, племянник раби Ишмаэля хотел расширить свой кругозор греческой мудростью, а в ту пору матерью всех наук считали не философию, а именно диалектику и риторику.

Осталось объяснить, зачем понадобилась «греческая мудрость» тому старцу, который подал приверженцам Гиркана совет добиться прекращения службы в Храме, чтобы заставить осажденных сдаться. На самом деле, ему нужен был не крипто-язык, а нечто другое (мне кажется, что, если бы кто-то, стоя на городской стене, обратился к осаждавшим с речью, полной туманных намеков, его бы сразу «упекли куда следует» по подозрению в измене, даже если бы не поняли, какую именно информацию он передает врагу).

Перед старцем стояла другая проблема — как убедить осаждающих пойти на такой крайний шаг. Римских солдат, осаждавших город, убеждать не надо было, но они в этой войне лишь поддерживали евреев из партии царевича Гиркана. А те были пусть и не самыми праведными людьми, но все же почитали Иерусалимский Храм и относились к нему, как и все евреи, с благоговением. Вот почему они заключили «джентельменское» соглашение с осажденными о поставке ягнят для храмовой службы. Как можно было уговорить таких людей приостановить ежедневные жертвоприношения? Для этого понадобилась софистика с ее релятивизмом и богатым арсеналом средств извращения истины (нарушение законов логики, выпячивание второстепенных свойств предмета, смешение существенного и несущественного, и т.п.). При помощи софистских уловок тому старцу удалось доказать людям Гиркана, что, остановив ежедневные жертвоприношения, они не только не совершат преступления, но наоборот, выполнят заповедь; он убедил их, что в создавшихся условиях прекращение храмовой службы, которое приведет к сдаче осажденных, это вовсе не святотатство, а освящение Имени Б-га («кидуш Ашем»). Вот почему сказали мудрецы: «Проклят тот, кто обучает сына греческой мудрости», т.е. риторике софистов с их способностью привести сто пятьдесят аргументов в доказательство чистоты пресмыкающегося (источника ритуальной нечистоты).

Единственное (но веское) подтверждение моего предположения я нашел в словах каббалиста второй половины XIII века, раби Авраама Абулафии^[10]: «Нет никакого сомнения, что высшая Б-жественная мудрость Торы не имеет никакого отношения к “греческой мудрости” — ни к той, которая называется по-гречески математикой, ни к той, что называется по-гречески диалектикой или логикой, о которой сказали мудрецы: “не давайте своим сынам заниматься диалектикой”». Сказано довольно ясно: та греческая мудрость, которой противились мудрецы — это не философия Платона и не формальная логика Аристотеля, а именно диалектика как часть риторики софистов.

Напомним, что во времена раби Авраама Абулафии все изменилось: философия оказалась в центре жарких дебатов, а прежде неведомый евреям Аристотель превратился в устах одних в величайшего мыслителя из всех людей, а в устах других — в «проклятого грека, который отрицал существование всего того, что не видно глазам»^[11]. Именно тогда, стараясь противостоять увлечению философией, многие авторитеты стали ссыллаться на вышеприведенную цитату из Талмуда («Менахот» 64б): «Проклят тот, кто обучает своих детей греческой мудрости». И хотя, согласно большинству комментаторов, «греческая мудрость» здесь — это «крипто-язык», использующий загадки и намеки, понятные только посвященным, но, тем не менее, в ходе дискуссии понимание этого термина было расширено и распространено некоторыми авторами на философию и даже на естественные науки.

Как это произошло? Каким образом философия Аристотеля превратилась в главную угрозу для иудаизма в XIII и XIV веках? Почему было расширено понятие «греческая мудрость»? Я хотел бы разобраться в этих вопросах, развивая мысли, которые почерпнул в статьях современных авторов (р. Й. Инбаля, р. Э. Краковского и др.).

[1] Александр Македонский взял в жены дочь персидского царя Дария и велел наиболее знатным македонянам тоже взять персидских жен. А пятьсот молодых персов он приказал воспитывать по македонскому обычаю.

[2] Воспитательное учреждение для молодежи, в котором проводился интенсивный курс физической подготовки. Происходит от греческого слова «гимнос», что значит «обнаженный», потому что спортом молодые люди занимались совершенно обнаженными.

[3] Оргии в честь бога виноделия Диониса, сопровождавшиеся неумеренными возлияниями, обжорством и развратом.

[4] «Шабат» 116а.

[5] Сегодня сказали бы: «штаны протирают», но греки штанов не носили.

[6] Имеется в виду борьба между двумя братьями, сыновьями царицы Шлом-Цийон, каждый из которых претендовал на престол Иудеи. На сторону Гиркана встал римский полководец Помпей, войска которого осадили Иерусалим в 63 году до н.э.

[7] Раби Ицхак бар Шешет (1326-1408), ученик рабейну Нисима (Ран).

[8] Так принято называть основные сочинения Аристотеля: первое посвящено изложению его физических, естественнонаучных представлений о мире, а последующие сочинения, посвященные общим принципам философии, ученые назвали«метафизикой», т.е. тем, что идет вслед за физикой.

[9] Сократ подверг софистов резкой критике за пренебрежение к истине, которую он считал мерой всех вещей. Он тоже прибегал к диалектической аргументации в своих беседах, но старался строить их так, чтобы они в конечном итоге приводили учеников к нахождению истины.

[10] Родился в Сарагосе, жил в Барселоне и на Сицилии.

[11] Так назвал Аристотеля Рамбан.

Из журнала Мир Торы