Ребенок из гетто

Еврейский Радом

Еще с конца XIX века население польского города Радом, расположенного в ста километрах к югу от Варшавы, стало на треть состоять из евреев. С Радомом связано имя авторитетного законоучителя, одного из духовных лидеров движения Хибат Цион, раби Шмуэля Могилевера, который возглавлял еврейскую общину города с 1868-го по 1883 год, значительно укрепив ее за эти полтора десятилетия.

К 30-м гг. XX века в Радоме насчитывалось 20 еврейских школ и 12 еврейских газет, был еврейский театр и еврейское художественно-литературное общество. В Радоме действовал целый спектр еврейских организаций — от ортодоксальных до социалистических и сионистских.

За стенами

Гитлеровская армия вошла в Радом 8 сентября 1939 г., и в первые же месяцы оккупации согнала туда около 2000 евреев из Познаньской и Лодзинской губерний. А в декабре такое же количество евреев, наоборот, были изгнаны из Радома в небольшие города провинции Кельце. В августе около 2000 юношей и девушек были депортированы в концлагеря, и почти все они погибли там.

30 ноября 1939 года SS-группенфюрер Фриц Кацманн, который руководил операциями по убийствам ранее во Вроцлаве и в Катовице, был назначен верховным руководителем СС и полиции оккупированного Радома. Его прибытие сопровождалось беспричинным насилием, грабежами, налетами на синагоги и казнями.

Радомская синагога была осквернена нацистами, а ее мебель уничтожена. Чтобы внушить людям страх, солдаты СС камнями забили еврейского городского советника Йону Зильберберга.

Еще до создания еврейского гетто многих евреев принудили работать на польском оружейном заводе Лучник, производя оружие для нацистской Германии.

К апрелю 1941 г. все еврейское население было сосредоточено в двух отдельных гетто: «большом» (в центре города) и «малом», ближе к окраине. Евреям было дано десять дней на то, чтобы покинуть свои довоенные дома и поселиться в зоне гетто вместе со своими семьями. Условия в обоих гетто были ужасными. Они были настолько переполнены, что людям приходилось жить по 12, а то и больше, человек в комнате. 7 апреля 1941 года ворота гетто захлопнулись и заперли внутри своих стен около 33 000 польских евреев.

Евреи города не сдавались. Они организовали гражданское движение сопротивления, пытаясь, насколько это было возможно, продолжать жить в атмосфере лишений, скученности и преследований. Светские евреи ставили спектакли и организовывали литературные вечера, религиозные — устраивали молитвы в подпольных миньянах и обучали Торе в подпольных хейдерах и ешивах.

Петля на шее евреев затягивалась все туже. В «кровавый четверг» 19 февраля 1942 года немцы расстреляли 40 человек, а 28 апреля 70 человек были убиты и сотни депортированы в Освенцим. Сначала было ликвидировано малое гетто, и почти 10 тысяч евреев были депортированы в лагерь смерти Треблинка. На следующий день — большое, после чего на уничтожение были отправлены 20 тысяч евреев. Оставшиеся в живых после этой акции были депортированы в Майданек, Освенцим и Файхинген под Штутгартом.

Во время массовой депортации в августе 1942 года сотни евреев бежали. Часть их организовала партизанские отряды — но все партизаны, к несчастью, погибли в боях с фашистами. Многим удалось добраться до Варшавы и принять участие в Варшавском восстании в августе 1944 года.

Младенец в гетто

«Мои мама и папа были ярыми сионистами и активистами радомского отделения “Хашомер ха-Цаир” — вспоминает доктор Чарльз Сильвер. — Когда Германия оккупировала их город, они отказались отчаиваться. Они были молоды и влюблены, и они знали, что тучи сгущаются, но решили попытаться пройти через всё вместе…»

В 1940 году родители Чарльза — Генрих и Эдзия — поженились, а в следующем году были вынуждены уйти из своего дома в гетто Радома.

«Моя мать была беременна мной во время ликвидации в 1942 году», — рассказывает Чарльз. — «Родить ребенка в гетто было подобно самоубийству. Если немцы находили младенцев, их расстреливали, протыкали штыками или убивали еще более ужасными способами. Дети не были “сопутствующим ущербом” — они были мишенью. Генрих Гиммлер говорил: “Мы должны погасить корни еврейского народа”. Это означало уничтожение еврейских детей».

Когда Эдзия поняла, что беременна, она не знала, что делать, и обратилась за советом к своей матери Фримете. «Моя мать всерьез подумывала об аборте. Но бабушка сказала ей, чтобы та рожала». Эдзия была очень миниатюрной и худенькой от постоянного недоедания, поэтому почти все девять месяцев никто не догадывался о ее беременности.

После ликвидации радомских гетто в 1942 году родители Чарльза оказались среди тех 3000 евреев, которых оставили в живых и направили на работы. Они понимали, насколько им повезло, ведь почти все их друзья и родственники были загружены в вагоны и увезены туда, откуда никто не вернулся.

«У мамы было много польских друзей. Подруги постоянно привозили маме еду, пока она была беременна — и так она смогла благополучно выносить и родить».

Это произошло в декабре 1942 года, в разгар морозной польской зимы. Родители назвали мальчика Хазкель. «Мама рассказывала, что кормила меня грудью утром, затем отправлялась на 12 часов на работу, и только поздно вечером кормила меня во второй раз». Чарльз был не единственным ребенком в лагере: когда он начал исследовать архивы и документы, он выяснил, что в те же месяцы там укрывали еще четверых младенцев!

Нацистские охранники регулярно инспектировали бараки. Однажды, как раз во время осмотра, маленький Хазкель заплакал. «Чей это ребенок?» — спросил офицер. И тут случилось чудо. Эдзия почему-то призналась, что это ее ребенок, хотя прятать ребенка в бараке — это, несомненно, — преступление, за которое полагалась смертная казнь. А в немецком офицере чудесным образом в ту секунду возобладали человеческие чувства — и он, кивнув, продолжил осмотр. «Так я был спасен во второй раз!»

Где спрятать ребенка?

После того случая родители Чарльза поняли, что им нужно найти для него укрытие за пределами лагеря. «Прятать еврейских детей в Польше было сложнее, чем в Западной Европе. В Польше единственным способом спрятать еврейского ребенка было заплатить людям много денег или поместить ребенка в монастырь». Тысячи еврейских детей были спрятаны во время Холокоста, часто — в монастырях, где они воспитывались католиками.

И даже когда война закончилась, многим детям так и не рассказали о том, что они евреи. Несмотря на то, что родственники пытались их найти, дети не догадывались о том, что их ищут, — и так и прожили свою жизнь, не ведая о том, что они евреи. Большинство этих спрятанных и спасенных детей были навсегда потеряны для иудаизма.

«Эта замечательная польская женщина работала до войны в небольшом бизнесе моего отца. Ее звали Марианна». Родители Чарльза попросили ее помочь им спрятать ребенка.

Марианна сначала планировала передать Хезки своей бездетной украинской подруге, но в последнюю минуту подруга испугалась и передумала. «Ее прекрасно можно понять: в оккупированной Польше сокрытие еврейских детей было смертным приговором».

Всем было известно, что станет с теми, кто помогает евреям. 60-летний поляк Адам Рафалович, житель Радома, был расстрелян за помощь еврею. Группу жителей села Цепелув близ Радома, включая восьмилетнюю девочку Леокадию, полицейский батальон заживо сжег за то, что они укрывали евреев. В тот же день в близлежащей Рековке был подожжен еще один сарай, полный людей, и заживо сожжены 33 поляка, спасавших евреев: семьи Обучевичей, Ковальских и Косиоров…

Марианне удалось поместить малыша в католический детский дом. «Хорошо, что мне еще не успели сделать обрезание. Если бы я был обрезан, мои шансы на выживание были бы намного меньше». Черты лица у младенца не были типично еврейскими, поэтому его было легко выдать за нееврейского ребенка. «Я подозреваю, что монахиня, которая управляла приютом, должна была знать, что я еврей. Ведь какого еще ребенка в 40-е годы могли принести в детский дом, если не еврейского?!»

Как бы то ни было, Марианне никто не задавал лишних вопросов, и Хезки взяли в приют, а позже передали на усыновление польской паре.

Пять тысяч злотых

Несмотря ни на что, родителям Чарльза удалось пережить Катастрофу. Его отец, Генрих, сначала был отправлен в Майданек, а потом — в концлагерь Плашов, где его завербовали для работы на одной из фабрик Оскара Шиндлера. Он никогда никому не рассказывал свою историю, пока в 1993 году не вышел фильм «Список Шиндлера». Только тогда он, наконец, признался своей семье, что был одним из 1200 евреев, спасенных Оскаром Шиндлером.

Мать Чарльза — Эдзию — отправили в Освенцим, откуда в конце войны она попала в концлагерь Равенсбрук вместе с остальными оставшимися в живых женщинами. В лагере Эдзия тяжело заболела и в последние недели войны была эвакуирована Шведским Красным Крестом.

После войны отец Чарльза первым делом вернулся в Радом, чтобы разыскать сына. Он нашел Марианну, которая рассказала ему, что ребенок был усыновлен, и дала адрес той семейной пары. Поляки назвали сумму, за которую они готовы расстаться со своим приемным ребенком, — 5000 злотых. Таких денег у бывшего заключенного концлагеря, конечно, не было.

Генрих также искал Эдзию, и с помощью Красного Креста и лагеря беженцев, после долгих месяцев поисков, муж и жена встретились. Немыслимую сумму в 5000 злотых заработать обычным способом было совершенно невозможно, и Генрих занимался торговлей на черном рынке до тех пор, пока, злотый к злотому, не сложил все пять необходимых тысяч и не выкупил своего сына.

Новая жизнь

Генрих и Эдзия были беженцами без гражданства, и в антисемитской Польше делать им было совершенно нечего. В особенности после того, как в 1946 году в польском городе Кельце, недалеко от Радома, произошел погром, и 42 переживших Катастрофу еврея, вернувшиеся в свои прежние дома, были убиты горожанами. Еще более сорока евреев были ранены в том погроме.

«Родители хотели поехать в Палестину или хотя бы в Соединенные Штаты, но не могли получить визы ни в одну из этих стран». Пока они ждали разрешения на иммиграцию, семья жила в лагере для перемещенных лиц в Штутгарте, а затем в многоквартирном доме в Мюнхене, вместе с многими другими, пережившими Катастрофу.

Они ждали визу полтора года. За это время в Мюнхене у Чарльза успела родиться сестра. В конце концов, когда Чарльзу было почти семь лет, они смогли покинуть ненавистную Германию и по вызову родственницы Эдзии начать новую жизнь в Балтиморе.

В Балтиморе родители Чарльза дали своему сыну еще одно спасение — но уже не физическое, а духовное: записали его в ортодоксальную еврейскую школу, хотя сами были далеки от религии. Возможно, благодаря этому, сам Чарли женился на еврейке и создал с ней кошерный еврейский дом, и своим детям дал религиозное образование.

«Моим родителям пришлось пройти через многое, что мне даже сложно представить, — и всё-таки, они пережили Катастрофу и ушли в иной мир в преклонном возрасте. Когда я думаю об истории нашей семьи, я понимаю, что своим выживанием я обязан Б-жьей милости и помощи многих людей. И я хочу сказать всем: сохраняйте свою еврейскую веру и любовь к Израилю. Ведь что у нас есть ещё? Только Тора и Святая Земля».