На узком мосту

Пожарные и спасатели всегда выглядят героями, которые, взяв на себя самую святую миссию — спасение человеческих жизней — мужественно и с холодным сердцем выполняют свою работу. Израильтяне привыкли к тому, что, если случилась беда, первыми на помощь приходят волонтеры Ацалы^[1], и одно только присутствие этих мужчин в оранжевых жилетах вселяет в нас уверенность, что все будет хорошо.

Но если спросить тех из них, которые оказались на Мероне в ночь трагедии на Лаг ба-Омер, обнаружится, что эти жесткие, храбрые люди, которые видели в своей жизни немало терактов и перестрелок, героями себя не чувствуют. Они продолжают день за днем после трагедии жить со сценами, звуками и запахами, которые темной тенью сопровождают каждый час их бодрствования.

Между радостью и ужасом

45 жизней, окончившихся за несколько минут праздничной ночи, полной ликования, костров, танцев и песен, — это оказалось слишком много даже для этих крепких мужчин.

Давний доброволец ЗАКА^[2] Моти Букцин приезжает в Мерон на Лаг ба-Омер уже 28 лет.

— Я танцую, веселюсь — это всегда непередаваемые ощущения эйфории, единства — при этом рация Ацалы всегда со мной.

ЗАКА заботится о мертвых, Ацала — о живых, но многие добровольцы работают в обеих службах.

— Кто-то крикнул: «Я делаю СЛР!» (сердечно-легочную реанимацию), потом другой громкий крик: «Я делаю СЛР!» Это было так нереально, так не соответствовало праздничной атмосфере. Когда я пробрался туда, где случилась трагедия, мы вместе с сотрудником МАДА начали считать тела, надеясь на то, что число чудесным образом останется неизменным — но тел становилось всё больше. Мы просто не верили своим глазам.

Шалом Кляйн, руководитель группы 120 добровольцев северно-иерусалимского региона Ацалы, рассказал, как всю пятницу ему звонили жены добровольцев: они никогда, никогда не видели своих мужей в таком подавленном состоянии.

Когда десятки тысяч людей в считанные минуты переходят от радости к ужасу — как это осознать и принять? Пусть даже ты закаленный в боях со смертью спасатель, ты всего лишь человек. Как спасатель ты предпринимаешь все на свете усилия, чтобы спасти тех, кого можно спасти, но как человек ты чувствуешь боль всех этих людей и ужасаешься разворачивающейся на твоих глазах трагедии.

Не в силах остановиться

В рамках подготовки к празднику дежурные Ацалы организовались в смены и разделились на несколько десятков команд. Шалом Кляйн возглавлял ту команду, которая сопровождала зажигание костра Толдот Аарон. Ближе к концу смены Шалома недалеко от Толдот Аарон упал импровизированный настил и сломал руку полицейскому.

— Мы перемещали полицейского в клинику, которая находилась прямо под тем проходом, который в ту минуту превратится в туннель смерти. Увидев лежащих на земле людей, я попросил кого-то помочь сопроводить офицера в клинику, а сам принялся за дело. Вокруг царил хаос, люди лежали один на другом, добровольцы отчаянно пытались реанимировать пострадавших.

Один человек лежал на земле у моих ног, и я сразу же начал делать ему СЛР. Вы знаете, что это? Искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Такую реанимацию, по инструкции, делают четыре минуты — после этого уже в мозге начинаются необратимые процессы — но я работал десять минут, пока не подошел парамедик и не сказал: «Переходи к следующему, дай и ему шанс…» Так повторилось четыре раза. Мне удалось спасти одного человека, но я потерял четырех.

Умом я понимал, что должен перейти с следующему человеку, бездыханно лежащему рядом, что тот, на чью грудную клетку я давлю, уже умер, и я не могу для него больше ничего сделать, но не мог оторваться. Я знал, что 15 минут назад он был живым, энергичным человеком, танцевал и пел…

Через 36 часов в Иерусалиме Шалом и его коллеги собрались на крыше здания Ихуд Ацала для терапевтической сессии.

— Наша политика: не делиться ни с кем никакими подробностями — ни с членами нашей семьи, ни с семьями жертв. Наверное, в первый раз мы рассказывали обо всем, что видели, делали, чувствовали в ту страшную ночь. Мы кажемся очень сильными, но каждый человек — так хрупок на самом деле.

Я стал добровольцем ЗАКА десять лет назад. Мне тогда было 18, и я не очень понимал, что я на себя беру. Наверное, тогда главной мотивацией было — показать себя, покрасоваться перед друзьями, и чтобы был «экшн». После того, как я женился, я стал другим человеком. Во мне появилось желание помогать людям, пока они живы, — поэтому я взял курс «Ацалы». У меня уже были стальные нервы, закаленные в ЗАКА. К крови привыкаешь. Но живой, дышащий человек — это совсем другое.

Может быть, именно поэтому так трудно пережить эту трагедию. Я продолжаю думать, что, может быть, я мог бы спасти еще одного человека. И многие из наших ребят так думают — хотя, по правде говоря, мы все сделали всё возможное. Мы всегда работаем как команда. Бывает, что один человек делает искусственное дыхание, другой выполняет ритмичные нажатия. Или пока один накладывает шину на перелом, другой подключает кислород.

Не спрашивайте о подробностях

Добровольцы служб быстрого реагирования будут делать все возможное, чтобы сохранить жизнь, и в случае необходимости — чтобы оказать уважение умершим. Они будут помогать идентифицировать жертв и собирать части тела и пролитую кровь. Кажется, эти люди могут выдержать все, — но даже ветераны, как Бенци Ойринг, давний член иерусалимских отделений ЗАКА и Ацала, который выезжает на катастрофы и теракты уже более трех десятилетий, признает, что боль всегда остается болью.

Бенци вспоминает Лаг ба-Омер 2004 года. На обратном пути из Мерона домой в Бейт-Шемеш в автокатастрофе погибла молодая женщина. После того, как Бенци выполнил то, что он должен был сделать на месте аварии, ему дали задание: сообщить о трагедии ее мужу.

— Было шесть утра, и я знал, что муж погибшей планировал поехать в Мерон после возвращения жены. Я подошел к двери и собирался постучать, когда услышал, как из дома доносится голос малыша: «Мама, мама…» — и успокаивающий голос отца: «Ш-ш, мама придет через несколько минут». Я должен был постучать, но я просто не мог. Слезы потекли у меня из глаз, и мне надо было отойти в сторону и успокоиться. Я вернулся через десять минут, и на этот раз постучал. Теперь я услышал, как малыш радостно закричал: «Ура! Мама пришла!» Мне понадобились недели, чтобы пережить это. Каждый раз, когда я входил к себе домой, и мои дети кричали: «Ура! Папа пришел!» — у меня всё внутри обрывалось.

Ойринг, как и любой доброволец ЗАКА или Ацала, никогда не делится ужасными подробностями того, что он видел: ни с репортерами, ни с семьями погибших.

— Члены семьи всегда хотят знать: «Как выглядел мой муж? Каково было состояние моего ребенка, когда вы его нашли? Он потерял много крови? Он выглядел, как будто он страдал — или он ушел сразу?» Семьи хотят знать, но я просто говорю: «Я не знаю, я не видел…» Даже если я знаю, и я видел, я говорю им: «Ребята, не ходите туда, не делайте этого. Какой образ любимого человека вы хотите сохранить в памяти на следующие 120 лет? Запомните его счастливым, улыбающимся человеком, любящим мужем и отцом. Если я расскажу вам, что я видел, вы потеряете этот образ навсегда».

Но иногда с этими образами так же трудно жить и спасателям. Доброволец Ацалы Нафтали Бен Шая оказался у главного входа в гробницу рабби Шимона, примерно в трех минутах от рокового прохода, когда произошла катастрофа.

— Музыка все еще играла, люди все еще танцевали, а в проходе уже царила смерть. Люди лежали на земле, мы брали того, кто ближе, и начинали реанимировать под рев музыки. Потом следующего, следующего — казалось, это никогда не закончится. Когда музыку выключили, мы стали слышать другие звуки — это были слова молитв.

Кто-то, задыхаясь и понимая, что ему осталось жить несколько минут, читал Видуй — молитву, которую произносят перед смертью. Другие воодушевленно проговаривали слова «Шма Исраэль». Сотни людей падали и кричали. Одни из последних сил протягивали руки, показывая, что там, в стороне, умирает ребенок, помогите сначала ему, а не мне… Другие дергали нас за брюки, пытаясь обратить на себя наше внимание, моля о спасении.

Если вы спросите меня, как я пережил все это, я могу сказать вам только одно: ты либо ломаешься, либо переключаешь у себя в голове тумблер и на несколько часов становишься машиной, роботом, который просто пытается спасти всех, кого можно, не позволяя себе ничего чувствовать.

Узкий коридор

Нафтали по-прежнему преследуют картины увиденного на Мероне. Стоит ему закрыть глаза, и он видит вновь:

— Там были отец и сын, у обоих множество переломов. Я начал помогать отцу, а он говорит: нет, сначала помоги моему сыну. Взялся за сына, а тот говорит, нет, сначала помоги отцу. Слава Б-гу, они оба выжили.

Люди, которые знают меня, думают, что я такой крутой, толстокожий, но в Мероне было всё не так, как бывает в авариях и терактах. Нам пришлось иметь дело не просто со смертью, а с узким коридором между жизнью и смертью. Одному маленькому ребенку мне удалось вернуть пульс, а того человека, из-под которого этого ребенка вытащили, мы спасти не смогли.

Мы живем в мире, который Вс-вышний создал определенным образом, и одно из правил этого мира — принять трагедию и двигаться дальше, а не капитулировать и не позволять ей съесть тебя. Мы прошли несколько сессий травмо-терапии, групповой терапии — и двигаемся дальше. В Израиле всегда есть кто-то, кому нужна наша помощь.

«Весь мир — очень узкий мост. Самое главное — совсем не бояться», — поется в известной хасидской песне. В соответствии с учением рабби Нахмана, чтобы совсем не бояться, проходя по мосту над бездонной пропастью, человек должен целиком сосредоточиться на том, что он делает «здесь и сейчас» — так, чтобы в его сознании просто не оставалось места для пустых страхов.

Миссия героев Ацалы, ЗАКА и МАДА^[3], работавших в ту страшную ночь на горе Мерон, состояла в том, чтобы, отключив страх, по узкому коридору между жизнью и смертью провести с собой в жизнь тех, кто не мог это сделать сам.

Но ведь и каждый из нас идет по узкому мосту. И этот узкий мост — один на всех.

[1] Ацала — израильская волонтерская организация, занимающаяся оказанием неотложной первой помощи.

[2] ЗАКА — израильская волонтерская организация, занимающаяся опознанием, сопровождением и поддержкой жертв катастроф, а также сбором останков тел и крови для достойного захоронения.

[3] МАДА — израильская «скорая помощь».