Возможность поверить 4. Телеологический подход к проблеме существования Б-га

И сказал раби Ицхак:
«Некий путник увидел однажды охваченный пламенем замок и спросил себя:
“Как может так быть, чтобы не было у этого замка следящего за ним?”
И тогда явился ему владелец замка и сказал: “Я — хозяин”.
Так и Авраам, прародитель наш, вопрошал:
“Разве может кто сказать, чтобы у этого мира не было построившего его и надзирающего за ним?”
И тогда Тот, кто превыше всех, да благословится имя Его, явился Аврааму и сказал: “Я — Хозяин мира”».
Берешит Рабба, 39:1

I

Сложное, запутанное устройство мира изумляло человека на протяжении тысячелетий, и даже успехи современной науки нисколько не умерили этого изумления. И действительно, в нашем веке исследователям удалось открыть такие аспекты строения вселенной, что на их фоне результаты всех наблюдений двух предшествующих тысяч лет выглядят незначительными.

Возьмем, к примеру, открытие в 1953 году Джеймсом Уотсоном и Фрэнсисом Криком строения и функций дезоксирибо-нуклеиновой кислоты (ДНК) — цепочки химических соединений, содержащихся в каждой клетке человеческого организма. Уотсон и Крик доказали, что цепочки ДНК содержат информацию обо всех частях человеческого тела: о капиллярном рисунке пальцев рук и ног; о коже, волосах, цвете глаз; о размерах и форме сердца. То есть — обо всем.

ДНК можно сравнить с цифровой вычислительной машиной: один бит компьютерной памяти содержит только ноль или единицу, но весь компьютер может запомнить целые образы, кодируя их миллионами нолей и единиц. Точно так же звенья спиралей ДНК могут быть только двух типов: типа А (аденин+ти-мин) или Б (цитозин+гуанин), но при этом цепочка ДНК может воспроизводить отчетливое трехмерное изображение вашего тела, переводя его в код, состоящий из трех миллионов звеньев типа А и типа Б. Тем не менее ДНК несравнима ни с одним из существующих компьютеров по объему хранимой информации. Информация, хранимая в одной лишь цепочке ДНК, потребовала бы триллионы компьютерных байтов. Однако ДНК умещает весь это громоздкий объем в одну единственную крошечную двуспиральную молекулу, равноценную примерно 375 миллионам компьютерных байтов^[1].

Возможности ДНК расширяются и за счет послойного хранения закодированной информации. Ступенчато расположенные кольца могут содержать несколько накладывающихся кодов. Австралийский микробиолог Майкл Дентон объясняет этот феномен, сравнивая генетический код с азбукой Морзе «Одна и та же последовательность знаков азбуки Морзе может нести информацию о двух словах и читаться двояко»^[2], пишет он, иллюстрируя свою мысль следующим примером:

Одна строчка знаков азбуки Морзе, содержащая лишь такое количество точек и тире, которое позволяет обозначить пять букв, может обозначить и восемь, если коды накладываются. Теоретически количество таких слоев может достигать десятков и даже сотен, хотя специалистам по вычислительной технике не удалось пока разработать метод, с помощью которого можно добиться подобной глубины. Кажется невероятным, но ДНК справляется с этой задачей, храня всего лишь в нескольких миллиардах своих колец информацию о частях тела, состоящих из триллионов и триллионов клеток. Вот что писал по этому поводу Дентон: «Способность ДНК хранить информацию намного превосходит какую-либо из известных систем; она настолько эффективна, что вся информация, необходимая для того, чтобы описать такой сложный организм, как человеческий, весит меньше, чем несколько миллиардных долей грамма. Информация, необходимая, чтобы описать все виды организмов, когда-либо существовавших на нашей планете, может уместиться в чайной ложке и еще останется место для информации, содержащейся во всех когда-либо написанных книгах»^[3].

Как же наш организм узнает, в каком месте цепочки ДНК закодирован, к примеру, нос? Как он избегает путаницы, могущей возникнуть, если вместо кода носа будет считана информация об ухе или локте? Для избежания этого код ДНК начинается, если можно так выразиться, с оглавления. Один из первых кодов цепочки сообщает организму, где и в каком порядке расположены все остальные коды. Цепочка ДНК содержит также и закодированное описание самой себя. Всякий раз как в организме появляется новая клетка, родительская клетка в цепочке ДНК считывает информацию о самой себе и воспроизводит ее точную копию для новой клетки.

Однако чудеса, связанные с устройством вселенной, не заканчиваются на ДНК. Каждая из частей тела, закодированная в ДНК, имеет собственное, хитроумное устройство. Наш глаз, к примеру, содержит около семи миллионов конических цветовых рецепторов, позволяющих нам видеть в широком световом диапазоне. Если же освещение недостаточно для отчетливого цветового видения, то конические рецепторы отключаются и подключаются 120 миллионов цилиндрических — сверхчувствительных рецепторов черно-белого зрения. Другой «компьютер», помещенный в нашем зрительном нерве, воспринимает сигналы от этих 127 миллионов рецепторов, перекодирует их в более компактные и передает их нескольким сотням тысяч нервных окончаний, посылающих в наш мозг до миллиарда импульсов в секунду. А в это же время зрачок контролирует и поддерживает соответствующий уровень освещения внутри самого глаза; стерео-фокусирующая система, подстраивая фокусное расстояние, наводит зрение на резкость; а специальное хитроумное устройство подчищает небольшие пятна, возникающие в зрительных образах вследствие движения или темноты.

Помимо двух видеоэлементов, вмонтированных в наш череп, мы оснащены не менее сложными приспособлениями для обнаружения и анализа звуков, вкусовых ощущений, запахов. Практически каждый квадратный сантиметр нашего тела напичкан бесчисленными тактильными и температурными рецепторами, а индикаторы равновесия, расположенные у висков, постоянно ориентируют нас относительно земной поверхности. Иммунная система мгновенно выслеживает и противодействует вторгающимся в наш организм бактериям и вирусам. Дыхательная и кровеносная системы поддерживают идеальный баланс кислорода и двуокиси углерода во всем теле. И пищеварительная система, отделяя и усваивая полезные белки, жиры и углеводы, одновременно выводит наружу те элементы, которые организм не может усвоить. Идеально отлаженная система суставов дает возможность плавного передвижения; сухожилия, связки и кожа скрепляют наши члены, не мешая их гибкости; а мускулатура двигает скелет, с равной точностью реагируя на слабейшие и самые мощные сигналы, исходящие от нервной системы. И при этом ежесекундно наш мозг и его система, состоящая из миллиардов нервных связей, успевает наблюдать за всеми этими операциями.

Человеку еще никогда не удавалось сконструировать компьютер, который мог бы сравниться с ДНК по объему хранимой информации и способности к воспроизведению. Никогда не создавал он телекамеры, которая могла бы хоть немного приблизиться к возможностям человеческого глаза — его способности воспринимать широчайший световой диапазон, точности его фокусировки, обработке зрительных образов. Никогда не мог он создать такой сети коммуникаций, которая включала бы больше специальных связей, чем между клетками одного человеческого мозга^[4]. Человеческое тело превосходит в сложности все когда-либо созданное человеческими руками.

Но до сих пор мы говорили только о строении человеческого организма, не упоминая о чрезвычайно сложных, хитроумных структурах, заложенных в растениях, рыбах, птицах и других животных. Достаточно сказать, что разработка по созданию самого современного американского истребителя — ничто в сравнении со структурами, в полном объеме воспроизводящими обычное дерево, акулу, колибри, скорпиона или гориллу.

Мы также не упоминали о чрезвычайно сложном и хитроумном строении Земли, солнечной системы и других галактик. Если бы, к примеру, в нашей атмосфере отсутствовали углерод, водород, кислород или азот, либо же они содержались в другой пропорции, жизнь в том виде, в каком она нам знакома, не могла бы существовать. Будь средняя температура воздуха на Земле хотя бы на десять градусов выше, скальные породы выделяли бы большее количество окиси углерода (CO2), что привело бы к катастрофически быстрому росту парникового эффекта, вскипанию мирового океана и к гибели всего живого. Точно так же, будь средняя температура воздуха на Земле десятью градусами ниже, ледяной слой на полюсах стал бы толще, увеличив тем самым процент солнечного тепла, отражаемого в пространство, что в свою очередь, вызвало бы губительное для земных организмов оледенение планеты^[5]. Еще один пример: если бы изначально земная орбита была бы хоть чуть-чуть ближе к Солнцу, то жар светила испепелил бы нашу планету еще миллионы лет тому назад. А если бы изначально земная орбита была хоть чуть-чуть более удалена от Солнца, планета наша уже давно затерялась бы в ледяной межгалактической тьме. Подумайте о том, что если бы центробежные силы через секунду после Большого Взрыва оказались хотя бы на одну сто миллиардную долю меньше, вселенная впала бы в коллапс, так и не достигнув своего настоящего размера^[6]. Наконец, совершенно очевидно, что наша каждодневная безопасность прямо связана с тем удивительным совпадением, что ни один из миллиардов метеоритов, планет и звезд, движущихся во вселенной, не сталкивается с Землей.

Мы не рассматривали также необычайно точно сбалансированные законы физики и химии. К примеру, даже мгновенное изменение величины электромагнитных или ядерных сильных и слабых взаимодействий помешают образованию таких биологически важных элементов как углерод и водород^[7]. Незначительные изменения гравитационных сил помешали бы образованию планет и звезд^[8]. Вероятность того, что все эти природные силы находятся между собой в таком согласии в результате случайного совпадения ничтожно мала, так же как и вероятность того, что эти силы, поддерживающие жизнь на Земле, чисто случайно не утратили своей идеальной согласованности на протяжении последних тридцати миллиардов лет.

Чем пристальнее вглядывается человек в строение вселенной, тем большую упорядоченность и согласованность он в нем замечает; и вся эта упорядоченность и согласованность, вся эта стройность порождает вопрос: «Кто, какая сила устроила это все так?»

II

Существуют два объяснения устройства вселенной: одно опирается на природные, естественные силы, другое на силы сверхъестественные. Объяснения, опирающиеся на естественные силы, распадаются на два разряда: теории, постулирующие наличие упорядочивающих сил, и теории, полагающие, что упорядоченная вселенная возникла за счет случайного взаимодействия энтропийных сил. На сегодня нет никаких свидетельств существования в природе упорядочивающих сил. Действительно, Второй закон термодинамики, известный как Закон энтропии, утверждает, что общая степень упорядоченности вселенной постоянно уменьшается. Тем не менее, существуют свидетельства того, что при наличии определенного времени слепо действующие силы могут случайно произвести нечто упорядоченное. Из всех теорий, опирающихся на эту посылку, самая разработанная — это теория эволюции.

Теория нео-дарвинизма полагает, что составляющие первичный «бульон» химические элементы после многочисленных сочетаний случайно образовали первые зачаточные жизнеспособные формы. Затем эти первые живые организмы стали активно размножаться, так же, как и их потомство, давая мутантные виды. Эти виды, в свою очередь, размножались, порождая новые, более сложные мутантные формы, в конце концов поднявшиеся до уровня ныне существующих. (Любопытно, что сам Дарвин никогда не предполагал, что эволюционные силы способны превратить мертвую материю в живые существа. Его теория, скорее, объясняла, каким образом низшие формы жизни могут преобразовываться в более сложные. И только ученики Дарвина впоследствии дали более широкое толкование его теории, объясняя ею и зарождение самого первого живого существа).

Когда в 1859 году Дарвин впервые выступил с эволюционным учением, это была всего лишь гипотеза, опирающаяся на недоказанные предпосылки. К несчастью для Дарвина, основное свидетельство, необходимое, чтобы гипотеза превратилась в факт, так и не было обнаружено при его жизни; не обнаружено оно и по сей день.

В цепи доказательств эволюционной теории недостает важных звеньев. Во-первых, нео-дарвинисты, полагающие, что жизнь произошла от неодушевленной материи, выводят свою теорию из существования некоего «первичного бульона», содержавшего все необходимые для жизни элементы. Однако даже сегодня палеонтологи не могут найти подтверждение того, что такой бульон существовал. Пробы геологических отложений, взятые в разных частях света и насчитывающие возраст от 3,5 миллиардов до 3,9 миллиардов лет, «не обнаруживают наличия каких-либо оформленных органических компонентов»^[9]. Доктора Дж. Брукс и Г. Шоу из химического института при Брздфордском университете в Англии в своем опубликованном в 1978 году докладе «Критический взгляд на происхождение жизни», пришли к заключению: «Нет ни одного реального свидетельства того, что так называемый “первобытный бульон” — действительно существовал на этой планете по крайней мере на протяжении хоть сколько-нибудь значительного времени»^[10]. Лауреат Нобелевской премии, химик и астроном, доктор Фред Хойл^[11] и его английский соавтор, химик Чандра Викрамасингх писали в своей знаменитой книге «Облако жизни»: «Принимая теорию происхождения жизни из “первичного бульона”, ученые заменили религиозные мистерии, окутывавшие эту проблему туманом, не менее туманными научными догмами»^[12]. Таким образом, первая из предпосылок нео-дарвинизма — существование «первобытного бульона» — до сих пор остается несостоятельной.

Второе недостающее звено — это ископаемые. Если эволюционная теория правильна, то каждому виду должны предшествовать почти идентичные ему родительские виды. В своем «Происхождении видов» Дарвин допускает, что подобные ряды постепенно изменяющихся ископаемых остатков будут обнаружены в будущем: «Результаты геологических исследований хотя и пополнили наши сведения о существующих и вымерших видах и показали, что разница между некоторыми из них меньше, чем предполагалось, однако практически так и не смогли подтвердить существование связывающих различные виды многочисленных и плавно изменяющихся разновидностей; а неподтвержденный факт этот является самым серьезным аргументом против моей теории»^[13].

Если Дарвин еще считал, что палеонтологи должны однажды обнаружить недостающие связи, то большинство современных исследователей утверждают, что они никогда не будут обнаружены. Шведский профессор Н. Хериберт-Нильсон из Лундского университета заявил еще в 1954 году: «Ископаемые находки на сегодня столь многочисленны, что отсутствие переходных серий не может быть объяснимо недостатками материала»^[14], а завершает свою книгу «Синтетическое образование видов» следующими словами: «Исходя из палеонтологических данных невозможно создать даже жалкой имитации эволюционного процесса… Недостающие звенья — реальность, и вряд ли эти пробелы будут когда-нибудь восполнены»^[15].

Современные ученые очень ясно сознают, сколь точным оказалось пророчество Хериберта-Нильсона. «Видимо, большинство людей полагают, что ископаемые являются одним из наиболее серьезных аргументов в пользу дарвиновской теории происхождения жизни», — пишет Дэвид М. Рауп, куратор Чикагского музея естествознания. — К сожалению, это далеко не так^[16]. В своем докладе в 1979 году Рауп заявил: «Вместо того чтобы подтвердить картину плавного и постепенного становления жизни находки сегодняшних геологов и геологов дарвинских времен являют весьма фрагментарную, отрывочную картину; а это значит, что виды сменяли друг друга неожиданно, резко, почти или совсем не изменялись в процессе существования и точно так же резко исчезали»^[17].

В 1985 году микробиолог Дентон писал: «Несмотря на возросшую активность геологических изысканий практически во всех уголках земного шара, несмотря на обнаружение многих странных и до сей поры неведомых форм, бесконечные связующие звенья так и не были обнаружены, и цепь нескончаемых находок так же прерывна, как в те дни, когда Дарвин писал свое “Происхождение видов”»^[18].

Конечно, можно надеяться, что когда-нибудь недостающие связи будут обнаружены, но на сегодня вторая из предпосылок дарвинской теории остается бездоказательной.

Еще более обескураживающим для сторонников Дарвина является даже не столько отсутствие необходимых свидетельств, сколько наличие прямо противоположных. К примеру, эволюционная теория учит, что новые органы должны возникать путем незначительных изменений, происходящих длительное время. Сам Дарвин писал в «Происхождении видов»: «Если удастся доказать, что хотя бы один сложный орган не возник за счет многочисленных последовательных незначительных изменений, моя теория потерпит полный крах»^[19]. Однако таких органов было обнаружено тысячи. Энтомолог Робин Джон Тильярд, профессор зоологии Сиднейского университета, загадочно заявил в 1917 году: «Органы самца стрекозы не имеют аналогов в животном царстве; они не образовались ни от каких ранее известных органов, и, таким образом, происхождение их — самое настоящее ЧУДО»^[20].

Подобное же изумление выразил ботаник Фрэнсис Эрнест Ллойд в 1942 году. Рассматривая происхождение насекомоядных растений (таких как венерина мухоловка), он писал: «Объяснить происхождение таких высокоразвитых органов, как хватательные, современной науке не под силу»^[21]. в 1965 году другой ботаник, Клод Уилсон Уордлоу, словно бы откликнулся на замечание Ллойда, высказавшись по поводу флоры в целом: «Некоторые специальные свойства, присущие растениям, многочисленным и хитроумным приспособлениям, служащим для перекрестного опыления цветов, а также другие, по сути своей скрытые свойства, весьма затруднительно адекватно объяснить, исходя из серии мелких случайных изменений или естественного отбора»^[22].

В 1961 году паразитолог Аза Крауфорд Чендлер признала, что «было бы трудно, если не невозможно, шаг за шагом проследить все ступени эволюции, в результате которой некоторые высокоразвитые виды паразитов достигли своего нынешнего состояния»^[23].

В 1974 году палеонтолог Барбара Шталь так высказалась об оперении птиц: «Каким образом перья птиц возникли из чешуи рептилий, наука объяснить затрудняется»^[24]. Вслед за ней, выступая на страницах «Америкэн Сайентист», профессор биологии Ричард Б. Гольдшмидт из Калифорнийского университета в Беркли бросил вызов своим коллегам-дарвинистам, предлагая им объяснить происхождение не только птичьих перьев, но и еще шестнадцати других явлений, идущих вразрез с эволюционной теорией: волосяной покров у млекопитающих, сегментация у членистоногих и позвоночных, трансформация жабер, зубы, ракушки моллюсков, кровообращение, железы, вырабатывающие змеиный яд, скелет кита и фасеточный глаз^[25]. Сторонники эволюционной теории вынуждены либо игнорировать существование этих частей тела, либо, как и прежде, верить, что в один прекрасный день все эти загадки будут разрешены.

Теоретические проблемы также подрывают основы нео-дарвинизма. Так, сегодня большинство исследователей считают, что «первичного бульона» никогда не было и быть не могло. Такой «бульон», указывают они, потребовал бы окружающей среды, лишенной кислорода, поскольку кислород вступал бы в реакцию с основными химическими элементами, разрушая их. Но атмосфера, лишенная кислорода (а следовательно, и озона^[26]), не смогла бы защитить земную поверхность от солнечного, смертоносного ультрафиолетового излучения. Как следствие этого любая образовавшаяся форма жизни мгновенно бы погибла^[27]. Более того, подобный «бульон» обязательно должен был бы содержать большое количество сложных органических составляющих. Но опыты показывают, что подобные составляющие нестабильны и имеют тенденцию к быстрому растворению. «Бульон» просто не смог бы просуществовать достаточно долго, чтобы в нем образовались реально перспективные молекулы^[28].

Другой теоретический пробел возник в связи с тем, что Дарвин был недостаточно знаком с генетикой. Дарвин полагал, что один вид может медленно эволюционировать в другой путем незначительных, постепенных изменений. Но сегодня ученые знают, что гены имеют пределы изменчивости. Цепочка ДНК может растягиваться, меняя свою первоначальную форму, только до тех пор, пока не разорвется или не сомкнется вновь. Этот принцип был впервые установлен в 1948 году генетиком Гарвардского университета Эрнестом Мэйром. В основу его теории, которую он назвал «генетическим гомеостазисом», легли опыты над плодовой мушкой-дрозофилой Drosophilia melanogaster. У обычной мухи около тридцати шести щетинок, но Мэйру удалось вывести во всех прочих отношениях нормальные экземпляры, в одних случаях уменьшая количество щетинок до двадцати пяти, в других — увеличивая до пятидесяти шести. Когда Мэйр попытался вывести генетический код за эти пределы, подопытные мухи переставали давать потомство и вымирали. При естественном дальнейшем развитии практически у всех мутантов количество щетинок приходило в норму через пять поколений^[29]. Подобным же образом ученые изменяли окраску знаменитого перечного мотыля Briston betularia от крапчатой до серебристой, от серебристой до черной и от черной — вновь до крапчатой. Но при этом никогда мотыль не становился зеленым, пурпурным или синим и не переставал быть мотылем^[30].

В 1982 году Фрэнсис Хитчинг заявил: «Все когда-либо предпринимавшиеся серии опытов по селекции показывали, что рамки селекционирования строго ограничены»^[31]. в качестве примера он привел замечательную серию опытов, во время которых гены-мутанты скрещивались, с тем чтобы вывести безглазую муху: «Когда подобные особи, в свою очередь, скрещивались между собой, можно было предположить, что потомство их тоже будет лишено органов зрения. Так оно и было на протяжении нескольких поколений. Однако затем, вопреки всем ожиданиям, у некоторых мух вновь стало появляться зрячее потомство. Иначе говоря, в генетическом коде каким-то образом был заложен механизм обратного действия, восстанавливавший недостающие гены. Природный порядок, таким образом, оставался неизменным»^[32].

Тот факт, что ни самому Дарвину, ни кому-либо из последующих биологов никогда не удавалось осуществить или хотя бы стать свидетелем превращения одного вида в другой^[33], способен смутить самых ревностных приверженцев эволюционной теории.

Однако самое теоретически уязвимое место дарвинизма, привлекающее сегодня внимание всех ученых кругов, — в статистике. Когда определенное количество информации о том или ином факте становится доступным, ученые могут определить, насколько вероятен этот факт. В последние годы биологи и математики смогли определить возможность случайного возникновения различных форм жизни.

Так Роберт Шапиро, профессор химии Нью-Йоркского университета, подсчитал, что возможность случайного образования обычного фермента^[34] (состоящего из двухсот связанных Л-образных аминокислот) с одной попытки равна примерно 1*10^{-20 [35]}. Иными словами, статистически вероятность эта равна вероятности с одной попытки вытащить единственный красный шарик из горы черных шариков, число которых составляет 10²⁰.

Однако шансы на успех увеличиваются, если мы примем в расчет большее число попыток. Земля очень велика и очень стара. Если мы предположим, что некогда Л-образные аминокислоты покрывали поверхность Земли на глубину до десяти километров (около шести миль) и что реакция происходила в каждом кубическом микроне^[36] этого слоя, то мы получим примерно порядка 5 * 10³⁶ «пробирок», в которых будет происходить реакция. Если ориентироваться на ископаемые, то для эволюции жизни на Земле понадобился максимум миллиард лет — около 3 х 10¹⁶ секунд^[37]. Если одна попытка осуществилась в каждой «пробирке» каждую секунду на протяжении миллиарда лет, то шансы случайного образования обычного фермента будут больше, чем 99,99%^[38].

Но ферменты — это еще далеко не жизнь. Обычная бактерия, которая действительно уже жизнь, состоит из примерно двух тысяч различных ферментов. Чтобы подсчитать шансы случайного возникновения такой бактерии из всех необходимых ферментов, мы должны взять вероятность случайного возникновения одного фермента и умножить это число на самое себя две тысячи раз. Тогда шансы возникновения на Земле хотя бы одной жизнеспособной бактерии составят 1*10^-39950.^[39] Не забывайте при этом, что время, отводимое пробным сочетаниям, — миллиард лет.

В 1981 году Нобелевский лауреат Хойл и его коллега и единомышленник Викрамасингх, подсчитав эти шансы, убедились в том, что они составляют «столь ничтожно малую вероятность, что к ней нельзя отнестись серьезно, даже если бы вся вселенная состояла из органического “бульона”»^[40], Хойл добавил, что «скорее торнадо, пронесшееся над свалкой металлолома, соберет из валяющихся там обломков Боинг 747»^[41].

И таковы шансы на случайное возникновение одной лишь единственной бактерии. Шансы на возникновение нескольких бактерий еще меньше, а вероятность возникновения вируса или грибка мала до смешного. Что уж и говорить о человеке? В человеческом организме функционируют 25 тысяч ферментов, в отличие от двух тысяч — у бактерии. Вероятность случайного возникновения 25 тысяч ферментов даже один раз в миллиард лет равно 1 * 10^-599950.^[42] Иначе говоря, шансы на случайное возникновение одних только ферментов человеческого организма хотя бы раз за всю историю Земли не больше шанса с одной попытки вытянуть один красный шарики из груды черных шариков в триллион триллионов раз большей, чем вся вселенная. И это уже не говоря о том, чтобы эти ферменты, в свою очередь образовали кожу, кости, мышцы, глаза, нос и уши или — нуклеотиды в цепочке ДНК.^[43]

Число 10^-599950 так велико, что его трудно себе представить. В этой книге всего лишь 10⁵ печатных знаков. В лесу, занимающем миллион квадратных миль, с десятью тысячью деревьев на каждую милю и со ста тысячами листьев на каждом дереве, будет лишь 10¹⁵ листьев. Вселенная просуществовала самое большее 10¹⁸ секунд и состоит из 10¹⁸ атомных частиц.^[44] Невозможно, да и то это слишком мягко сказано, представить себе событие, вероятность которого равна 10^-599950. И все же именно на такой вероятности настаивают даже самые пессимистически настроенные современные ученые.

Многие сведущие в данном вопросе специалисты полагают, что вероятность возникновения человека и того меньше. Так, сотрудник Нью-Йоркского университета Роберт Шапиро считает, что оценивать вероятность зарождения бактерии в 10^-39950 — значит слишком радужно смотреть на вещи. «В действительности дела обстоят много хуже», — писал он в 1986 году. — «Полная цепочка из двадцати Л-образных аминокислот вряд ли могла появиться на ранней стадии развития Земли»^[45]. Более того, Шапиро вполне согласен с расчетами, произведенными доктором физики Гарольдом Моровицем из Йельского университета. Моровиц утверждает, что шансы на зарождение одной жизнеспособной бактерии равны 10^{-100 000 000}. Шапиро по этому поводу замечает: «Число это настолько велико, что для того, чтобы записать его цифрами, понадобилось бы несколько сотен тысяч томов»^[46]. Но если шансы на возникновение одной единственной бактерии равны 10-^{100 000 000 000}, то шансы на появление человека приближаются к 10^{-1250000 000 000} — то есть примерно таковы, как у игрока в кости — сто триллионов раз подряд выбросить шестерку.

Столкнувшись с такой обескураживающей статистикой, научный мир пересматривает свои взгляды на эволюцию. Так, в 1966 году в Пенсильванском университете на симпозиуме «Математики против нео-дарвинизма», профессор Мюррей Иден из Массачусетского технологического института заявил: «Для создания действительно научной теории эволюции ученым придется ждать открытия новых законов в области физики, физической химии и биологии»^[47]. На той же конференции Марсель П. Шуценбергер из Парижского университета, высказываясь в подобном же духе, подвел черту под заявлениями своих коллег: “Мы полагаем, что в нео-дарвинистской теории эволюции существует значительный пробел и что пробел этот вряд ли возможно восполнить с помощью современных биологических концепций”^[48]. В 1970 году профессор Эрнст Чейн, Нобелевский лауреат в области фармацевтики, констатировал: “Утверждение о том, что развитие и выживание наиболее приспособленных особей целиком есть следствие случайных мутаций, кажется мне безосновательным и противоречит фактам”^[49]. в 1978 году доктор Джон Кеосян из Массачусетской лаборатории морской биологии опубликовал работу, озаглавленную “Кризис в проблеме происхождения жизни”, в которой сделал следующий вывод: “Все ныне существующие подходы к проблеме происхождения жизни либо очевидно несостоятельны, либо ведут в тупик. Мы подошли к критической точке”^[50].

В 1979 году доктор Фрэнсис Крик, профессор Кембриджского университета, получивший Нобелевскую премию за исследование ДНК, предположил, что поскольку жизнь не могла зародиться непосредственно на Земле, то она, по всей видимости, была “прислана к нам в виде зачаточной материи откуда-то из космоса”^[51]. Гипотеза Крика — наиболее рациональное из всего, что можно было придумать, учитывая количество пробоин, полученных неодарвинизмом, — подвергалась нападкам как очередные фантастические бредни. Крик, однако, продолжал стоять на своем, и в 1978 году к нему присоединились сэр Фред Хойл и доктор Чандра Викрамасингх.

Хойл и Викрамасингх поддержали Крика в его отрицании эволюционной теории и в том, что разгадку зарождения жизни следует искать “в оплодотворении космического пространства разумными существами из далеких уголков вселенной”^[52]. “Ньюс-уик” высмеял эту гипотезу, написав о том, что “биолог и астроном проявили подлинный героизм, вновь изобретя религию”^[53], в конце концов оба выдающихся ученых отказались от основных положений своей теории. Но они до сих пор настаивают на том, что теория эволюции бездоказательна. В 1989 году Хойл и Викрамасингх писали: «Какие бы новые факторы ни привлекались, жизнь на Земле не могла возникнуть случайно. Полчища обезьян, наугад колошматящих по клавишам пишущих машинок, не смогли бы воспроизвести творений Шекспира по той простой причине, что всей обозримой вселенной не хватило бы на то, чтобы вместить необходимые для этого обезьяньи орды, пишущие машинки, и уж, конечно, мусорные корзины, необходимые для того, чтобы выбрасывать испорченную бумагу. То же можно сказать и о живой материи»^[54].

А в одном из своих интервью 1984 года Викрамасингх заявил: «Возникновение живых организмов отнюдь логически не вытекает из факта существования органического “бульона”. Никакая логика не может оправдать подобного заключения. Если же мы станем оценивать вероятность соединения органических элементов в живые существа, то она окажется столь чудовищно мала, что мы с моим коллегой (сэром Фредом Хойлом) пришли к выводу, что она (жизнь) не могла самозародиться на Земле»^[55].

Конечно, теоретически дарвинизм может когда-нибудь объяснить целесообразность человеческого организма. Могут обнаружиться и свидетельства существования «первобытного бульона» и недостающих эволюционных звеньев. Очевидно противоречивые данные (существование органов непонятного происхождения) также могут получить объяснение. И теоретические проблемы, включающие нестабильность «первобытного бульона» и ограниченности мутаций ДНК, могут в один прекрасный день быть разрешены. Но и преодолев все эти трудности, мы никуда не уйдем от факта, что компоненты, необходимые для возникновения живого человеческого существа могли появиться теоретически лишь в результате потрясающего совпадения, вероятность которого составляет от 10^-599950 до 10^{-1250000000000}. И все же мы так и не смогли объяснить, как эти компоненты превратились в ДНК, как стали они нашими глазами, ушами и носами; не сможем объяснить мы и того, как оживает мертвая ткань.

Стивен Хоукинг, физик-теоретик из Кембриджского университета писал в 1988 году: «Вся история науки — постепенное осознание того, что события не случаются произвольно, что все они отражают кроющуюся за ними закономерность»^[56]. Причина этой закономерности и по сей день остается загадкой. Эволюционная теория не в состоянии убедительно объяснить существование сложных живых организмов. Вряд ли чем помогут здесь и настойчивые разоблачения астрономов, химиков и физиков, якобы вступивших в сговор с тем, чтобы лишить человечество его уютного дома. Что касается этой книги, то и в ней нет прямых ответов на телеологическую дилемму. Кто-то откажется сделать выбор в пользу сверхъестественного, надеясь, что рано или поздно наука разрешит запутанный узел противоречивых проблем. Но кому-то телеология послужит законным основанием для возможности поверить.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Каждое из трех миллиардов звеньев двойной спирали ДНК может хранить только один код, наподобие ноля или единицы в одном бите компьютерной памяти. А поскольку каждый компьютерный байт содержит восемь битов, три миллиарда звеньев ДНК соответствуют примерно 375 миллионам байтов компьютерной памяти.

[2] Дентон. Эволюция: Кризис теории. Бетесди, Адлер Паблишере, 1986, с. 336.

[3] Там же, с. 334.

[4] Дентон по этому поводу замечает «Если бы даже только одна сотая часть связей человеческого мозга была бы специально организована, то и тогда мы имели бы систему, включающую большее число специальных связей, чем вся система коммуникаций всей Земли!»

[5] Джон Д. Бэрроу, Фрэнк Дж. Типлер. Антропологический принцип в космологии. Оксфорд, Клерендон Пресс, 1987, с. 567—569.

[6] Стивен У. Хоукинг. Краткая история времени. Нью-Йорк, Бентэм Букс, 1988, с. 121—122.

[7] Бэрроу, Типлер, с. 322—326.

[8] Там же, с. 336.

[9] Дентон, с. 261.

[10] Опарин А. И. Происхождение жизни. Токио. Издательство Японского научного общества, 1978, с. 604.

[11] Хойл занимал также должности президента Английского королевского астрономического общества, вице-президента Королевского общества и член-корреспондента Американской национальной Академии наук.

[12] Нью-Йорк, Харпер энд Роу, 1978, с. 26.

[13] 6-е изд. Нью-Йорк, Колье Букс, 1962. с. 462.

[14] Хериберт-Нильсон. Синтетическое образование видов. 1954, цит.по: Фрэнсис Хетчинг, «Шея жирафа: В чем была ошибка Дарвина?» Нью-Йорк, Тикнер энд Филдс, 1962, с. 22.

[15] Там же.

[16] Рауп. Споры между Дарвином и палеонтологами. Бюллетень Музея естествознания, № 50, январь 1979.

[17] Там же.

[18] Дентон, с. 162.

[19] П. 192

[20] Тильярд. Биология стрекоз. Кембридж Юниверсити пресс, 1971, с. 215

[21] Ллойд. Насекомоядные растения. Уолтхэм. Хроника ботаники, 1942, с, 7.

[22] Уордлоу. Организация и эволюция растений. Лондон. Лонгмэнс, Грин и К', 1965, с. 405.

[23] Чендлер. Введение в паразитологию. 10-е изд. Нью-Йорк, Дж. Уайли энд санз, 1961, с. 16.

[24] Шталь. История позвоночных. Проблема эволюции. Нью-Йорк, Мак-Гроу Хилл Бук, 1974, с. 349.

[25] Хитчинг, с. 88.

[26] Озон — тяжелая форма кислорода, обволакивающая земную атмосферу тонким защитным слоем.

[27] Там же, с. 65.

[28] Роберт Шапиро. Истоки. Нью-Йорк, Саммит Букс, 1986, с. 112—113.

[29] Норман Макбет. Новый взгляд на Дарвина. Бостон Гэмбит, 1971, с. 34.

[30] Дентон, с. 79—81.

[31] Хитчинг, с. 55.

[32] Там же, с. 57.

[33] Дентон, с. 755.

[34] Кирпичиками, из которых строится вещество, являются электроны, протоны и нейтроны. В правильном сочетании они образуют атомы, из которых, в свою очередь, образуются молекулы. Из молекул состоят все химические соединения, часть которых, содержащая группы NH2 и СО2, называется аминокислотами. Для образования белков и ферментов из тысяч аминокислот, природа использует лишь двадцать — так называемые «Л-образные аминокислоты». В свою очередь белки и ферменты являются кирпичиками, из которых строятся бактерии, вирусы, грибки, растения, птицы, рыбы, животные и человеческие организмы — все живое.

[35] Шапиро, с. 127.

[36] Микрон составляет одну миллионную часть метра, или 0,00003937 дюйма. Толщина листа бумаги равна примерно двумстам микронам

[37] Шапиро указывает, что поскольку ферменты предшествуют возникновению жизни, то для образования самих ферментов миллиард лет — вовсе не такой уж большой срок (с 126).

[38] (5 * 10³⁶ «пробирок») * (3 * 10¹⁶ секунд) = 1,5 х 10⁵³ возможных попыток. Поскольку вероятность любого факта равна 1 — (y/[x + y])^z, где х — количество результатов, которые можно считать удачными; у — количество результатов, которые можно считать неудачными, и z — число возможных попыток, то вероятность возникновения будет равно 1-(10²⁰/ 1 + 10²⁰) (1,5 * 10⁵³). т.е. более 99,99%

[39] Подставив на место y величину равную (10²⁰)²⁰⁰⁰= 10⁴⁰⁰⁰⁰, мы получим, что вероятность возникновения одной бактерии за один миллиард лет составит 1-(10⁴⁰⁰⁰/[1 + 10⁴⁰⁰⁰⁰])^(1,5*1053) = 10^-39550

[40] Хойл и Викрасмасингх. Космическая эволюция. Лондон, Дж. М. Дент энд санз, 1981, с. 24.

[41] Шапиро, с. 127.

[42] * Подставив на место У величину равную (10²⁰)²⁵⁰⁰⁰ = 10⁵⁰⁰⁰⁰⁰, мы получим, что вероятность возникновения 25 тысяч ферментов за миллиард лет составит 1-(10⁵⁰⁰⁰⁰⁰/1+10⁵⁰⁰⁰⁰⁰) (1,5 * 10⁵³)= 10^-599950.

[43] Бэрроу и Типлер утверждают, что вероятность случайного возникновения человеческой хромосомы из первичных нуклеотидов колеблется от 1 * 10^{12000 000} до 1 х 10^{24000 000} (с. 565).

[44] Дентон, с. 225. См. также: Энтони Зи. Устрашительная стать. Поиски прекрасного в современной физике. Нью-Йорк, Макмиллан Паблишинг, 1986, с. 18, 289-290.

[45] Шапиро, с. 127.

[46] Там же, с. 128.

[47] Хитчинг, с. 83.

[48] Там же, с. 83.

[49] Там же, с. 82.

[50] Опарин, с. 82.

[51] Там же, с. 570.

[52] Ньюс-уик, №1, март 1982, с. 55.

[53] Там же.

[54] Хойл и Викрамасингх. Космическая эволюция, с. 148.

[55] «Наука и божественное происхождение жизни». — В кн.: Интеллигенты говорят о Боге. Рой А. Варгезе, Чикаго, Рэгнери Гэйтуэй, 1984, с. 26.

[56] Хоукинг, с. 122.