Темы: Тшува, Еврейская история, Алия, Бааль Тшува, Советский Союз, КГБ, Отказники, Рав Йосеф Менделевич
«Самолетное дело» в разгаре. Каждый день арестовывают, обыскивают, допрашивают десятки людей, связанных с нами. Нет, не «террористов», подобных нам, а любого ученика нелегальных ульпанов — всякого, кто имел связь с нами. Полный разгром нашего национального движения! Мы хотели пробить щель в «железном занавесе», прорваться любой ценой на Родину. Хотя друзья нас предупреждали: «Не делайте этого! Вы уже на крючке у КГБ. Пойдёте на захват — вас повяжут, и вы потянете нас за собой». Мудрые слова. Так и получилось.
И вот теперь — неизмеримое сознание вины перед товарищами, перед движением, перед всем нашим народом. В камере, в одиночке, в подвалах рижского КГБ. Остался наедине с собой и собственной совестью. Иду на допросы — ноги не идут. Нет сил жить.
И как утопающий, хватаюсь за скользкие камни, в последней попытке спастись, выжить, сберечь свою душу. Но как? Сбежать? И вдруг приходит спасательная мысль: — Я уйду в другой мир, чистый, светлый и спокойный. Там они меня не достанут. Я уйду от них в мир Торы, молитвы и заповедей — в удел Б-га.
До сих пор вспоминаю момент появления этой спасительной мысли и принятия решения. Как я благодарен тебе, Ашем, что ты послал мне это спасение! И я решил: «Они хотят сломать мою волю, заставить сдавать друзей, но я построю между ними и мной стену, непробиваемую стену заповедей».
Самая главная и спасительная мицва — Шабат. Это не просто стена. Другое измерение.
Легко сказать — Шабат! Но как его соблюдать в камере, в каземате? Нет ни молитвенника, ни субботней одежды, ни хал, ни вина.
Но недаром мы называемся Б-жьим народом, сыновьями Б-га. Он Творец. И мы тоже умеем сотворить из ничего, из воздуха, духовный материал.
И я принялся за работу.
Первым делом — подготовиться к Субботе. Нужно мыть камеру. Она находилась в подвале и была достаточно грязной. Говорят, что во время войны здесь были застенки гестапо. Стены и пол замызганы неизвестно чем. Я попросил у надзирателей ведро с водой и тряпку.
— Зачем? — Буду мыть камеру.
Менты посмотрели на меня с удивлением: он что, свихнулся? Но воду дали.
И вот, когда я тер эту грязную стену, то вдруг наткнулся на что-то острое между двумя кирпичами.
Вытащил, посмотрел: кусочек гвоздя. Какой-то зек заначил, ну прямо для меня.
Для чего Всевышний послал мне этот гвоздь? А, знаю: для того, чтобы выскрести им на стене две субботние свечи.
Я никогда не видел, как зажигают субботние свечи, но в нашей подпольной группе была черно-белая открытка, на которой женщина зажигала свечи, и там была написана «браха».
Теперь нужно достать субботнюю одежду. Нашел — у меня есть чистая нательная рубаха. Ее-то я и буду использовать в качестве субботней одежды в последующие 11 лет заключения.
Еще нужны субботние халы и вино для «кидуша». Я начал откладывать каждый день кусок хлеба из ежедневной пайки. И не просто хлеба — а корочек, потому что они вкусные и сладкие. Так к субботе накопилось шесть дополнительных корочек — мои халы. Так как ермолки у меня в камере не было, то я носил на голове носовой платок с четырьмя узелками — как на пляже. Этот платок я порвал на две части и у меня вышло еще и покрывало для моих хал.
Проблеме с вином я тоже нашел решение — под следствием заключённым разрешали каждый месяц получать посылки, и как-то раз отец прислал мне килограмм изюма, и я сразу сообразил, что изюм — это «плод виноградной лозы», и напиток из него который можно использовать для кидуша вместо «нормального» вина.
Смеркалось.
Я заранее написал текст субботней молитвы. Оделся в свою «субботнюю» рубашку. Время зажигать субботние свечи.
Сами свечи у меня были уже нацарапаны на стене, оставалось только выцарапать гвоздем пламя. Я закрыл глаза ладонями, как та женщина на открытке, благословил: «За то, что Ты освятил нас своими заповедями…» И когда я отвел ладони мне показалось, что настоящий огонь горит в моих свечах. Наверное, нужно было потрогать пламя: действительно ли оно обжигает? Но неважно, главное, что у меня было тепло, горячо на сердце: вот я сижу, можно сказать, «под вышаком», а у меня в камере Шабат! И от прилива радости, — вообще-то я происхожу из хасидской семьи, — я начал петь «Ам Исраэль Хай» и танцевать. В камере, конечно, не особо потанцуешь: я просто прыгал вперед-назад и пел.
Прибежал надзиратель: — Эй, кончай шуметь! Я представил себе, как надзиратель обходит камеру за камерой, заглядывая в глазок. Что он мог увидеть? Сидят зеки, ждут допроса или вызова в суд. Скучно, грустно. И вдруг, он подходит к моей камере и не верит своим глазам: Менделевич танцует! — Я не шумлю, начальник, я встречаю Субботу.
-Да мы знаем, что ты религиозный, но хотя бы не мешай своим товарищам.
И я услышал, как он зовет других надзирателей: — Смотрите, еврей празднует Субботу в тюрьме КГБ! Когда об этом сообщили моему следователю, капитану Попову, он был очень недоволен: — Дурак! За это ты получишь больше других.
Когда враг сердится, это означает, что ты делаешь правильное дело.
Так мне удалось научить следователей госбезопасности, что на меня у них надежды нет, я совсем другой. И хотя я говорю на их языке и выгляжу как они, все же я не в их руках, потому что у меня есть мицвот, и они защищают меня.
Так я понял, что соблюдать заповеди не только обязанности — я просто нуждаюсь в них! Что бы я делал без мицвот? На суде прокурор назвал меня «религиозным фанатиком»: — Мы не можем понять, как Менделевич, который учил в ВУЗе высшую математику и термодинамику, так ограничен в своих взглядах? Для него существуют только Тора и Израиль! Так я стал свободным человеком в следственной тюрьме КГБ. Я победил.
Ни срок, ни наказания не пугали меня.
Каждый день я придумывал новый способ показать другим и не дать забыть себе самому, что я еврей. Дошло до того, что капитан Попов не выдержал и закричал на меня: — Менделевич, ты же не был верующим! Кто на тебя влияет? И действительно, ведь они наблюдали за мной и видели происходившие со мной трансформации. И им было ясно, что кто-то на меня повлиял. Вот вам доказательство того, что Б-жья Воля дошла до меня сквозь бетонные перекрытия тюрьмы КГБ. Однако решение уйти в мир Торы изначально было принято мною не там, в подвалах рижского КГБ, а еще до посадки.
Подходил к концу 1957 год. Под лозунгами борьбы с «расхитителями социалистической собственности» идут антисемитские процессы. Мне 10 лет.
Ханука. В нашей рижской школе утренник. Утренник, посвященный Хануке? Да нет, конечно. Обычный новогодний утренник, с елкой и дедом морозом.
И все-таки, это моя первая памятная Ханука. Я и две мои сестры вернулись домой. И вдруг: о, ужас! В доме обыск. Потом папу увезли, мы остались одни. Все пропало, мама все время плакала. Наш мир рухнул.
Потом папу судили. Мы стояли с мамой на улице у здания суда (внутрь нас почему-то не пустили), в унынии ждали приговора. И вдруг я почувствовал, что должен помочь папе. Но что может маленький мальчик? И я начал говорить про себя непонятные слова: Я прошу Тебя, спаси моего папу, сделай так, чтобы его освободили. Я обещаю, что буду хорошим мальчиком, буду делать все-все, что нужно.
Что это? К Кому я обращаюсь? Испугался и перестал. Но теперь я знаю, что это была моя первая молитва — чистая молитва ребенка. Нас учили, что Б-га нет, но моя чистая душа в момент испытания нашла Его. Нашла адрес для мольбы о помощи. Поэтому я могу с уверенностью утверждать: да, Б-г есть! Я нашел Его, и Он мне открылся.
И действительно, та молитва «сработала». В эпоху бесправия добиться справедливого решения в основном удавалось лишь при наличии необходимых знакомств или с помощью взяток. Несмотря на это, через год, без взяток и блата, дело было пересмотрено, с папы сняли все обвинения и освободили! …В 16 лет я работал на заводе, на подхвате, а по вечерам учился в 25-й рижской вечерней школе рабочей молодежи. Как выяснилось, в этой школе собралось очень много евреев. Не знаю, почему. Население Риги составляло почти 900 тысяч человек и среди них лишь около 30 тысяч были евреями, причем эти 30 тысяч были разбросаны по всему городу — иди, ищи. А в нашем классе царила еврейская атмосфера. Говорили про Израиль, по рукам ходил еврейский самиздат. Наступила осень 1964 года. Как-то раз перед началом занятий один из моих одноклассников объявил: — Сегодня не учимся, сегодня Новый Год.
— Какой Новый Год? Ведь сейчас только октябрь! — удивился я.
Он ответил мне, что наступил еврейский Новый Год. Вот так да! Оказалось, что у евреев Новый Год не тогда, когда он у всех нормальных людей.
И ребята пошли всей толпой в синагогу. Но что делать там мне — современному человеку? Ведь синагога — это такое особое место для темных, необразованных стариков.
В общем, в синагогу мы не зашли, остались стоять снаружи. А там еще ребята подошли — разговоры, веселье, приятная компания! Понравилось. А мне говорят: — Приходи еще через 9 дней, будет другой праздник — Йом Кипур.
Вы скажете: но это же Судный День! Что ж, тогда я этих «тонкостей» не понимал. Снова собрались ребята, было весело. А потом наступил Суккот…
В итоге я стал завсегдатаем рижской синагоги. Из трех миллионов евреев в СССР, предположим, тысяч 100 были моими сверстниками. Сколько из них в 1964 году постоянно ходили в синагогу? Это то, что мы называем словом «Ашгаха» — Провидение. Наверное, Б-г Израиля избрал меня для Своей миссии и проверял, подхожу ли я. Как когда-то, давным давно, испытывал Он нашего праотца Авраама (в совершенно другой весовой категории, разумеется).
Чтобы уехать из Советского Союза было недостаточно просто заказать билет, как это делают сейчас. Если у тебя нет разрешения на выезд, никто тебе билет не продаст. Выдачей разрешений занимался ОВИР «отдел виз и разрешений» при МВД. Однако этот самый отдел был лишь ширмой: конечно же, вопросы выезда решали на более высоком уровне. Предполагаю, что существовала какая-то секретная комиссия из представителей ЦК КПСС и КГБ. Ведь разрешение на выезд было вопросом советской государственной политики, а не личным делом какого-нибудь еврея.
В мое время для того чтобы просто подать заявление на выезд из Советского Союза нужно было пройти семь кругов ада.
Во-первых, необходимо было получить вызов от близкого родственника, проживающего в Израиле. К этому нужно было приложить письмо министерства иностранных дел Израиля, в котором оно обращается к советскому правительству с просьбой «совершить гуманный акт воссоединения семьи». А это значит, что требуется искать семью, писать им и просить прислать вызов. Причем вся эта переписка велась в условиях работы цензуры. А если таких родственников нет, поскольку они, например, все они погибли в годы Холокоста, значит надо просить кого-нибудь в Израиле, чтобы он нашел «родственника» с похожей фамилией и убедил его послать вам такой вызов. Совсем непросто.
Но допустим, что вызов уже у вас в руках. Подаете заявление, а от вас требуют принести справку с места работы. Прежде, чем вы получите такую справку, собирается весь рабочий коллектив: на вас льют грязь, называют изменником, плюют в лицо. Борис Кочубиевский во время такого «товарищеского суда» не выдержал и стал вслух защищать государство Израиль. И в итоге был осужден на реальный срок за антисоветскую агитацию. Ужас! А если вы учитесь в ВУЗе или работаете на руководящей должности, вас могут сразу же выгнать.
Другими словами, любой, кто предпринимал тогда попытку уехать в Израиль, вступал на полный сложностей и опасностей путь. И было заранее известно, что с вероятностью 90 процентов никакого разрешения получить не удастся, и при этом все равно придется многого лишиться, да еще и изрядно потрепать нервы.
Получив отказ на прошение о выезде, я отправился в ОВИР чтобы поговорить с его начальником. Дохлый номер, конечно, но если нужно, то делаешь все, что от тебя зависит.
Дело было в 1969 году. Начальником был латыш, подполковник Кайяа. Встреча с ним прошла вполне ожидаемо — он стал на меня кричать: — Мы что, по-твоему, ничего не понимаем? Вот приедешь ты в свой Израиль, и тебя сразу же призовут в израильскую армию, которая воюет против наших арабских братьев. А мы не посылаем подкрепления своим врагам! Вот кончай свой политехнический и будешь строить у нас коммунизм. Никакого Израиля не увидишь, помрешь здесь. А теперь убирайся отсюда! Что вы все сюда таскаетесь? Это вам не базар и не синагога.
С этими словами он выставил меня за дверь. Меня это совершенно не удивило, другого я и не ждал. Да и вообще, с каких пор фараоны милостиво разрешают евреям уходить в Израиль. Помните разговор фараона с Моше? «Стройте пирамиды. Не видать вам Земли Израиля».
Первый вывод, который я сделал из этого разговора — я не буду им строить коммунизм. И инженером тоже не буду. Лучше копать канавы в Израиле, чем быть инженером в СССР.
В результате я бросил институт. Однако я не учел одно очень важное обстоятельство. Специальность «автоматическая электросвязь», на которую я учился, была военной и давала отсрочку от призыва. После того как я отказался от получения инженерного диплома, армия мной заинтересовалась и я получил повестку в военкомат.
В ночь перед походом в военкомат я не мог уснуть. Что делать? Как спастись? Внутри у меня зрело чувство, что я должен принести какую-то жертву. Но кому? И вдруг меня осенило. Это было озарение, вроде Голоса с Небес. К тому времени я уже четыре года тайно преподавал иврит и еврейскую историю и призывал к борьбе за право выезда в Израиль. И теперь я спросил себя: а зачем евреям ехать в Израиль? Для того, чтобы вернуться к своим корням. Жить, как жили наши праотцы. Другими словами, служить Б-гу Израиля. Ведь не имеет смысла продолжать жить в Израиле так же, как я жил в России. Надо меняться. «Так почему же ты зовешь других переехать на нашу историческую Родину, чтобы жить там как должны жить настоящие евреи, а сам так не живешь?», — спросил я самого себя. Ответ был очевиден: «Я что, с ума сошел, чтобы стать верующим евреем? Это ведь совсем другой образ жизни. Там же законы, масса ограничений…» Но в душе я знал, что это именно та жертва, которую я должен принести: стать соблюдающим! Хотя тогда я имел весьма смутное представление, что это означает на практике… И я поклялся Б-гу Авраама, Ицхака и Яакова, что если Он освободит меня от армии, я стану Его.
На следующее утро я отправился в военкомат. Капитан открыл папку с моим делом и спросил: — Почему вы оставили учебу в институте? Вы же проучились уже четыре года! Что я ему отвечу? Что хочу уехать в Израиль, и поэтому не желаю накладывать на себя путы советского высшего образования? Я обводил глазами комнату, как будто в поиске ответа… Что же мне ему ответить? И вдруг я заметил в окне птичку, сидевшую на дереве. Будто бы кто-то подсказал мне ответ: — Товарищ капитан, видите эту птичку? Она свободна. Сегодня здесь, завтра там. А я нет. Все происходит независимо от моей воли. Я закончил школу и пошел в институт. Закончу институт и распределюсь работать инженером. Выглядит так, будто все за меня решили заранее.
— Так ты что, хочешь быть птичкой? — Точно, товарищ капитан, как Вы догадались? И капитан послал призывника, который хотел стать птичкой, на обследование в психушку. Через месяц комиссия признала меня непригодным к воинской службе. Прямо из дурдома я отправился в местную синагогу: — Научите меня быть настоящим евреем! Но религиозные старики из «десятки» перепугались: чтобы молодой человек решил стать религиозным? Или он провокатор, или псих.
Они замахали руками: — Это запрещено законом! (За религиозную пропаганду и агитацию давали 5 лет).
Но я остался. Был там один хороший еврей, фронтовик, подпольный моэль, рав Мордехай Динур. Он взял меня в оборот и немного подучил. Готовил шидух для своей дочери. Так я стал соблюдающим.
Следующей ступенью стали арест на аэродроме, следствие и заключение.
Про свечи на стене я уже рассказал. Но до них было вот что. КГБ готовило показательный суд, на котором ожидалось наше покаяние, а также разоблачение замыслов «международного сионизма». Но я, как мог, портил им картину. И тогда КГБ прибегло к методу «пряника»: — Иосиф, ты должен, наконец, стать реалистом. Хватит юношеских фантазий. Ты у нас в руках. Будешь сотрудничать со следствием — получишь лет 8. Но если нет, то… И еще: вот что ты вбил себе в голову, что ты еврей? Ну, написано в паспорте, и что? Посмотри на себя — ты же наш, советский, русский парень. Оставь эти глупости… И капитан Попов отправил меня в камеру.
Думать.
И вот сижу я в подвале, в камере рижской тюрьмы КГБ, и думаю: «А может капитан Попов прав? Может действительно пришло время стать реалистом? Нужно спасать свою жизнь».
И тут меня охватила злоба: «Они говорят, что я не еврей? Я покажу и ему, и себе, что я еврей».
А когда я попал в лагерь, мне очень повезло. Я встретил своего первого ученика —Шимона. Мы сшили себе ермолки, старались есть лишь то, что не запрещено, обходясь, по мере возможности, травой, крапивой и одуванчиками. Через одного надзирателя удалось достать молитвенник, а потом и ТаНаХ (за большие деньги, которые ему заплатили наши друзья с воли).
За ношение ермолки меня все время наказывали лишением свидания с отцом. Один раз удалось получить такое свидание. А потом в течение 7 лет меня лишали свидания за «нарушение формы одежды и негативное влияние на других заключённых». Но я не собирался отступать. Я знал, что уступив даже в чем-то малом, я опозорю нашу веру.
За отказ работать в Шабат меня приговорили к трем годам «крытой» тюрьмы во Владимирском централе. Но об этом я подробно написал в своей книге «Операция Свадьба».
Из журнала «Мир Торы»