Короткие рассказы о раве Ицхаке Зильбере. Глава 29

Рассказывает р. Яков Цацкис

КАК ТЫ МОЖЕШЬ?

У реб Ицхака был принцип: никого не обидеть, лишний раз ничего никому не сказать.

Я помню, многие приходили по субботам к ним в дом, ребята, которые начинали соблюдать. Я как-то одному, зная, что он такой назойливый, говорю:

— Как тебе не стыдно! Дай человеку отдохнуть. Он устал, встал рано, с восходом, ходил в микву, молился, потом он ходил навестить стариков, — он же падает с ног! И в это время, в часы отдыха ты приходишь к нему!

Так когда Реб Ицхак узнал, он стал меня ругать:

— Как ты можешь так говорить? У него есть вопрос, а я должен спать?

Рассказывает р. Яков Цацкис

ГОСТЬ

У Рава всегда было много посетителей, и он принимал всех, несмотря на усталость и болезни. Он никогда не показывал виду, что хочет отдохнуть или ему что-либо неприятно.

Как-то раз один посетитель приехал к Раву и пропустил автобус домой, и ему пришлось остаться. Так рав Ицхак лег спать на диване в салоне. Он часто спал в салоне, но обычно — на своей кровати в спальне, а в этот раз лег на диване.

Я сказал этому парню, что это не очень хорошо, что Рав теперь из-за него будет спать на диване, а не в своей кровати.

Тот предложил:

— Рав Ицхак, давайте я лягу на диване?

Рав ответил, что ничего не поможет, — он будет спать в салоне.

Когда я вмешался, то он просто отвернулся к стенке и не хотел говорить, молчал…

Это известное правило, хазаль говорят, что гостю всегда надо дать самое лучшее. Это был не просто гость, это был человек назойливый, и, несмотря на это, Рав так отнесся к нему — с самой полной мерой гостеприимства, какую я вообще себе представляю.

Рассказывает Хава Куперман

РАБЫ

Нас воспитывали — быть рабами людей, сделать человеку всё, чтобы ему было приятно, никак его не задеть. Эти вещи не говорились словами, просто мы видели, как родители себя ведут. Мы куда-то собираемся, в это время к нам приходят люди — и все, мы никуда не идем… Никто даже не говорит, что мы куда-то собирались. Папа хочет обедать, но к нему приходит гость, и он занимается только его делами и не ест — как бы голоден ни был.

Дедушка говорил, что, если он нужен кому-то, пусть тот придет — пожалуйста, я ему помогу. А бабушка говорила, что она сама готова бежать и помогать, даже если ее не позовут.

У дедушки было особое понятие чести, он меньше «аннулировал» себя. Но папа был такой же, как бабушка, он был готов бежать помогать всем подряд…

СЛОБОДКА И НОВАРДОК

В папе сочетались два течения: первое — Слободка (мой дедушка учился в ешиве «Слободка», а папа был его учеником). Это понятие уважения к человеку. Это и понятие уважения к самому себе. Нельзя пренебрегать собой. «Как можно ходить целый день в халате?» Это не только понятие совести, но и понятие чести. Ты человек, а Человек так себя не ведет! У папы понятие чести было очень высоким.

А второе течение, которое выросло из ешивы «Новардок», можно сформулировать так: вам все равно, что о вас думают. Даже если вы вынуждены делать очень странные вещи — вам все равно, что говорят о вас окружающие. Папа по своей природе был очень чувствительным, но старался быть безразличным к мнению других, хотя ему это было нелегко.

Совершенно противоположные течения гармонично уживались в нем. (У родителей были даже специальные упражнения, чтобы приучить себя не думать о том, что говорят другие). Он старался выработать это в себе, хотя прикидываться дурачком ему было очень непросто… Мама рассказывала, что учащиеся ешивы Новардок заходили в аптеку и спрашивали гвозди. Как это выглядит со стороны? Это делалось для того, чтобы научиться не обращать внимания на мнение других. У папы это было больше на деле, чем в теории.

Рассказывает рав Хаим Сарнэ

МИЦВА

Моя жена познакомилась с Зильберами через несколько дней после их приезда в Израиль — они тогда поселились в Катамонах, в центре абсорбции. Помогала им, чем могла, и на работу устраивала… Так мы и познакомились.

Он был настоящий цадик, цадик нашего поколения. И огромный знаток Торы. Люди не понимали, с кем имеют дело, — он скрывал себя.

Как-то мы заговорили с ним про какие-то комментарии Радбаза, часть которых он знал, а часть — совсем нет. Объяснялось все очень просто — там, в России, некоторых книг у него не было…

Он не обращал большого внимания на внешние проявления приличия — как-то, помню, он постучался ко мне в шесть или пол-седьмого утра, как раз после молитвы ватикин со словами:

«У меня есть ответ!» (Мы обсуждали какой-то сложный вопрос накануне вечером, и он не успокоился, пока не нашел ответ).

Моя жена рассказывала, что она видела его бегущим по улице Йехезкель с младенцем на руках — он бежал к моэлю делать брит мила. Рядом с ним бежала полуголая женщина — мать ребенка, и вся улица оглядывалась на них — еще бы, это же центр Геулы, самого «черного» района, — уже седой рав в шляпе вместе с совершенно неприлично одетой молодой женщиной!

А он ничего не стеснялся, он бежал делать мицву…

Рассказывает р. Авраам Коэн

БРИТ

Я слышал эту историю от разных людей, и теперь невозможно установить, что в ней правда, а что примешалось из других подобных историй про рава Ицхака…

Была иерусалимская зима — пасмурная, временами дождливая погода с сильными порывами ветра. Обрезание было назначено часа на четыре дня. Зимой дни короткие, а после захода солнца, как известно, брит делать нельзя. Все гости собрались, моэль ждет, а рава Ицхака — он должен был быть сандаком — нет и нет. Все очень нервничают. Папа ребенка уперся: «Сандаком

будет только рав Зильбер. Не придет — значит и брита сегодня не будет. Точка!»

Это был день похорон какого-то большого раввина — весь город был перекрыт, везде пробки, и рав Зильбер сильно опаздывал — безуспешно пытался поймать такси и в конце концов уговорил какого-то мотоциклиста взять его с собой:

«Я заплачу тебе, сколько ты хочешь, только вези скорее!»

Он ехал сзади, одной рукой держась за мотоциклиста, а другой придерживая шляпу. Они на большой скорости поднимались по шоссе в Рамот, и вдруг рав Ицхак почувствовал, что теряет равновесие. Он на мгновение отпустил шляпу — и сильный ветер унес ее! Остановившись на несколько секунд, они решили не возвращаться на поиски шляпы…

Когда рав Зильбер вбежал, часы показывали две минуты до захода солнца, сумерки сгущались, все небо было в дождливых облаках, и моэль уже начал собирать инструменты.

Рав Зильбер в свойственной ему манере ласково сказал:

— Ну, давайте, давайте, делайте.

Моэль отказался — время шкия, уже заходит солнце, поздно, да еще какой-то оле хадаш приказывает ему — вместе со шляпой у рава Ицхака улетела и кипа — перед моэлем стоял бородатый, немолодой, весь мокрый человек с непокрытой головой, и приказывал!

Рав Зильбер был скромным человеком и разговаривал очень вежливо, и никогда — никогда! — не называл себя раввином, и никому не рассказывал, что у него есть смиха…

Вдруг он закричал:

— Я приказываю тебе делать брит-мила! Я раввин! У меня есть смиха от рава Моше Файнштейна! Режь! Перевязывать будешь после шкии!

Рав Ицхак накрыл голову талитом, моэль начал обрезание… и вдруг расступились тучи и ударили последние лучи заходящего солнца!

И моэль сказал стих из книги Йеошуа: «Шемеш бе-Гивъон дом» — что означало: рав Ицхак остановил солнце…

Рассказывает р. Яков Лернер

ИСААК ЯКОВЛЕВИЧ!

Реб Ицхак всегда умел принимать быстрое решение.

Я когда-то в молодости играл в шахматы, и мой папа говорил:

— Скажи, почему, когда играют футболисты в Лужниках, на стадионе — сто тысяч человек, а когда играют в шахматы самые большие шахматисты в Концертном зале Чайковского — сто человек? И то, когда чемпионат мира… А в Лужниках — сто тысяч!

Решение тогда хорошо, когда оно принимается быстро. Шахматист сидит с часами — часами думает, нажимает, а футболист, если он на десятую долю замешкался и ударил не в тот угол, а в другой — все потерял.

Реб Ицхак был футболистом. Он умел принимать быстрые решения.

Вот я вам приведу пример.

Прямо перед Йом Кипуром стоит один человек, и у него сын разбил голову — сильно течет кровь, а на улице — ни души. И ни одна машина не останавливается — все торопятся домой, как раз сеуда мафсекет [разделительная трапеза перед Йом Кипуром — прим. ред.]. В этот момент он теряет голову, не знает, что делать — кровь у ребенка хлещет… А этот человек может купить не одну машину, он даже самолет купить может!

Но в тот момент — дорога ложка к обеду — он растерялся, остановить машину не может и не знает, что делать…

Я лечу домой и вижу: лежит человек посреди улицы, прямо на дороге! Я обычно людей не давлю… Ударил по тормозам, выхожу из машины, вижу — человек медленно поднимается… оказывается, — это рав Зильбер!

— Исаак Яковлевич! Что вы делаете? (Это его так звали там — Исаак Яковлевич).

Как только он увидел меня, моментально говорит:

— Быстро, не разговаривай! Забирай ребенка, вези его в Скорую помощь!

Рассказывает р. Даниэль Брохин

НЕ ЖДИ

Рав Ицхак часто любил повторять рассказ о Реувене, который пошел помолиться, когда братья продавали Йосефа и возвратился тогда, когда Йосеф был уже продан… Эта история, рассказанная Равом, помогала понять: если ты видишь, что другой человек в опасности, то сразу беги и помогай ему. Не жди!

Рассказывает р. Яков Лернер

КОГО БОЯТЬСЯ?

Иногда он принимал решения совершенно непонятные…

Например, был еврей по фамилии Гур-Арье, он был у Любавического Ребе как бы второе лицо в Ростове. И он похоронен с ним — с Любавическим Ребе — вместе, рядом.

Его сын умер, а сыновья не могут собрать миньян! Они все известные люди, дети большого хасида: один — главный хирург такой-то больницы, другой главный оперуполномоченный.

Все главные, а миньяна нет. Нет десяти евреев, чтобы сказать кадиш…

Надо было собрать миньян. Реб Ицхак спросил:

— Как? Не будет миньяна? Где здесь живет еврей?

Ему тут же показали:

— Вот здесь, рядом, но он очень опасный, мы все его боимся…

— Некого бояться!

Перепрыгнул через высокий забор, вытащил этого еврея. Там его раскусала собака как положено — заборы высокие — все закрыто. Что там говорить… В общем, он привел этого еврея. Помолились. Он был счастлив. Потом сразу ушел в больницу, ему делали уколы тридцать дней, на всякий случай, против бешенства. Но он был такой счастливый….

Рассказывает р. Александр Айзенштат

САНДАК

Рав Зильбер рассказывал про близкого ему человека в Казани, и то, как он рассказывал эту историю, интересно характеризует его самого, его взгляд на вещи.

Это было в Казани во время войны. Рав Ицхак говорил, что этот человек, фамилия которого была Сандак, — один из тридцати шести тайных праведников, на которых держится мир.

Во время наступления немцев он вывозил всех на машине, эвакуировал, спасал людей, а свою семью не успел… Их всех немцы убили. Он оказался в Казани, в эвакуации.

Приходит к отцу рава Зильбера и просит пригласить его на Песах.

— Я тебя приглашу, но у меня ничего нет. Ни рыбы, ни картошки…

— Ничего, — отвечает, — я все принесу сам.

Идет война, все страшно голодали.

Он заранее принес картошку, рыбу, муку. Спросили его, какая мука (никто же не знал, соблюдающий он или нет — а на Песах мука должна быть особенная).

Но на Седер Песах он не пришел. Отец рава Зильбера его ждал, ждал, и только потом начал проводить Седер без него.

Были десятки соблюдающих семей. Тот сделал так, чтобы его пригласили ко всем, и он таким образом всем принес продукты.

Откуда у него были продукты? Он работал механиком на мельнице. Туда приходили энкавэдешники. Дать им муку просто так, бесплатно, было нельзя, не дать — тоже опасно. Начальник мельницы посылал его отнести им муку, и за это тоже давал ему муку, а это была огромная ценность.

Как-то он услышал, что какого-то еврея взяли за спекуляцию. По военным законам судили за это строго. Какого-то сефардского еврея, которого он никогда в жизни не видел. Так он узнал об этом, нашел следователя НКВД, спросил, сколько тот хочет, чтобы освободить этого человека. Ему сказали:

— Пятьдесят тысяч рублей.

Это были два мешка муки. Огромное состояние по военным ценам. Он сказал:

— Один мешок я вам дам сейчас, второй принесу через месяц. Только освободите его.

То, как рав Ицхак рассказывал эту историю, характеризует его самого, его взгляд на вещи.