Умереть еврейкой

Ее зовут Паулой уже много десятков лет — с тех пор, как в годы Катастрофы она не только скрывалась в итальянском монастыре, но и была крещена там… Сейчас ей 94 года, и после целой жизни, прожитой в чужой вере, она пришла к решению, что хотя бы умереть она хочет как еврейка.

Паула родилась в 1925 году в Венеции, в ассимилированной еврейской семье. В конце 1930-х годов, когда петля на шее евреев по всей Италии — и по всей Европе — стала затягиваться все туже, многие евреи крестили своих детей, надеясь скрыть их еврейские корни и этим спасти их.

Паола не слышала жарких обсуждений на кухне их просторного дома. Все эти споры велись по ночам, когда дети давно уже спали на втором этаже. Сестры отца доказывали, что сейчас не время тыкать всем в нос своим еврейством, и в Италии надо быть итальянцами. Мама, в чьих детских воспоминаниях запах хал и субботние свечи ассоциировались со счастьем и безмятежностью, отстаивала необходимость оставаться евреями во что бы то ни стало — как раз ради детей, ради их счастья.

Тети Паулы в конце концов поняли, что упрямую Эву не переспорить, и спасать ее детей придется им. Однажды весенним утром 1938 года тети вывели Паулу и ее младшую сестру из дома, отвели их в ближайшую церковь и там покрестили.

— Что я тогда думала? Я не верила в Б-га и не видела большой разницы между синагогой и церковью. Это потом, когда мне пришлось читать странные молитвы и петь чужие песнопения, я стала понимать, что католики верят совсем в другое, нежели евреи…

Когда мама узнала о том, что произошло, с ней случилась истерика. Почему-то она потащила меня мыться. Ей, наверное, казалось, что так она может смыть с меня крещение.

Мама умерла в тот год, и семья решила, что мне и сестре лучше спрятаться в монастыре, чтобы немцы нас не обнаружили. Нам дали новые имена: я стала Паулой, а моя сестра — Софией. Мы там прожили около двух лет, почти не видясь с родственниками. Нам жилось тогда лучше, чем им. Приведенный в действие «закон о защите итальянской расы» довел их до того, что часто у них не было ни крошки хлеба. А у меня были платья с большими карманами, и я в них всегда прятала кусочки еды, чтобы отдать тетям всякий раз, когда они нас навещали.

В 1943 году, когда союзники начали занимать Италию с ее южного побережья, многие итальянские офицеры бежали на север — и некоторые даже останавливались в том самом монастыре, где скрывались Паула и София. Паула испугалась, что их могут обнаружить, поэтому они с сестрой быстро переехали в другой монастырь.

Живя в монастыре, Паула усердно изображала христианку, но так и не стала по-настоящему религиозной. Она только знала, что этими постами и бдениями перед иконами спасает свою жизнь.

— Я вдумывалась в слова молитвы — и не могла взять в толк, о чем они. Поэтому я каждый день просто разговаривала с Б-гом своими словами, просила его вернуть мне моего папочку и выпустить меня из этих опостылевших стен.

Когда война, наконец, закончилась, Паула и ее сестра София вернулись домой, а через какое-то время пришел и отец, которого немцы угнали в Германию в начале войны.

— Когда папа вернулся, он был такой худой и истощенный, что мы с сестрой не узнали его. Я видела в его глазах что-то знакомое, а София просто не понимала, кто это.

Жизнь вернулась в нормальное русло. Паула стала фармацевтом, открыла лабораторию в Венецианском университете и долгие годы считалась видной фигурой в сфере здравоохранения города. Она вышла замуж за итальянца, родила двух дочерей.

— Я крестилась в таком молодом возрасте и против воли. Поэтому я всегда чувствовала себя, как одна из анусим, которые тоже были вынуждены отказаться от своей веры и обратиться в другую религию, также тайно оставаясь верными иудаизму — насколько это получалось… У меня были друзья среди еврейской общины Венеции, иногда я заходила и в синагогу, но при этом для всех я была католичкой.

И вдруг недавно я подумала, что уже 80 лет живу двойной жизнью. Война давным-давно закончилась, и мне не надо ни от кого скрываться. Но кто же я? С кем я? Я ведь скоро умру… Где меня похоронят? Что думает обо мне моя дорогая мамочка — там, на небесах? И я решила, что хочу умереть еврейкой — если уж не получилось жить, как еврейка…

Паула обратилась к раву своего города с просьбой «вернуть» ей еврейство. Услышав историю Паулы, рав сразу же начал исследовать архивы. По документам получалось, что Паула действительно была еврейкой, и чтобы получить об этом официальный документ, ничего не нужно, кроме ее решения.

— Когда рав помог мне повесить мезузу на косяке двери и сказать благословение, у меня было такое чувство, что вот теперь в этом доме можно по-настоящему жить. Жаль только, что осталось-то недолго… Почему раньше я не решалась? Из-за мужа, из-за дочерей, из-за внуков. Мужа уже давно нет в живых. А когда я рассказала дочерям, что собираюсь перестать быть католичкой — они поддержали меня, и зря я боялась их осуждения. Иногда мы боимся совсем не того, что на самом деле страшно…

* * *

У каждого человека наступает такой день, когда он неудержимо хочет вернуться к себе, быть самим собой… На иврите это называется «тшува», раскаяние, — полное возвращение к корням, исправление неправильного… Почему мы тянем, почему мы ждем порой слишком долго?