Это Б-г мой 2. Кто мы такие

Что говорит Тора

Еврейскому народу более трех тысяч лет. Археология давно уже проверила и подтвердила те сказания, которые наши деды принимали на веру. Многие мыслители пытались и до сих пор пытаются доказать, что наш народ, наша религия и наша культура сумели выжить и сохраниться благодаря тому, что существовали на то определенные исторические условия. Но возможно ли, что эти столь благоприятные исторические условия неизменно существовали три тысячелетия подряд? Сам факт, что евреи как народ сумели продержаться так долго, так же уникален в истории, как уникальна скорость света в физике. И этот факт требует объяснения.

Библия, которая для наших предков была источником исторических сведений, утверждает, что евреи происходят от месопотамского скитальца по имени Авраам, который давным-давно, на заре истории, явился со своими стадами и со своими шатрами в Ханаан, то есть в то место, которое мы теперь называем Израилем. У Авраама был сын Исаак, а у того — сын Иаков, то есть внук Авраама. Яаков, чтобы избежать голодной смерти, переселился со всеми своими чадами и домочадцами в Египет. Семейство Иакова, а затем его потомки процветали и плодились в скотоводческой провинции на севере Египта.

Египет в то время был красой и гордостью средиземноморской цивилизации — тогдашним Римом или тогдашней Америкой. В Египте процветали науки и искусства, которые обычно чахнут в годы войны. Архитектура и скульптура Египта той эпохи поражают воображение и в некоторых отношениях остаются непревзойденными до сих пор. Египет неизменно тиранически управлялся фараонами и жрецами. Египтяне, как и все народы тех времен, были идолопоклонниками. Их обряды были непристойны, их мифы по-детски наивны, своих богов они представляли в виде чудовищных полуживотных-полулюдей. Страх перед смертью и перед волшебством руководил поступками египтян.

Вместо того чтобы сделаться египетскими скотоводческими баронами, многочисленные потомки Иакова сохранили свою самобытность и стали чем-то вроде нации среди другой нации. От египтян эти люди отличались прежде всего своей религией. Согласно Торе, Авраам передал своим потомкам веру в некий незримый дух, в создателя вселенной, — создателя, который обещал колену авраамову славную жизнь в земле Израиля и историческую роль учителей человечества. Далее Тора рассказывает, что в Египте в ту пору было принято попавших туда иноземцев обращать в рабство. Однако среди потомков Авраама нашелся освободитель по имени Моисей, который чудесным — и в некоторых отношениях сверхъестественным — способом одержал триумфальную победу над фараоном, освободив своих порабощенных соплеменников и проведя их через пустыню к границам земли обетованной. Но величайший подвиг Моисея был не в этом.

На горе Синай, среди пустыни, Моисей испытал — и ведомый им народ до некоторой степени испытал вместе с ним — мистическое откровение, которое изменило историю мира. Что это именно было за откровение на Синае, нам, возможно, никогда не дано узнать. Тора намекает на какие-то неясные явления природы, напоминающие извержение вулкана. Если это так, то это — единственный случай в истории, когда извержение вулкана способствовало появлению закона цивилизации. Когда израильтяне покинули окрестности Синая, дабы продолжать свое путешествие к обетованной земле, они были уже не диким племенем, которых объединяла только религия, — они стали народом, живущим по установлениям Закона, или Торы — Закона, который был вручен Моисею по слову Создателя.

Эта Тора содержала историю народа и его Закон. И завершалась она точным пророчеством будущего еврейского народа. Согласно этому пророчеству, после славного и долгого периода процветания на святой земле евреи будут развращены праздностью и богатством, вера в них ослабеет — та самая вера, которая как раз и сделала их народом, — и это приведет к политическому упадку, поражению на поле брани и национальному уничтожению. Тора предрекала, однако, что евреи не будут уничтожены полностью: остаток народа выживет в долгом и мучительном изгнании, пройдя через скитания и жестокие преследования, и, в конце концов, вернется в Израиль, дабы жить там по закону Моисея и быть светочем человечества.

Большинство актов этой трагедии сейчас уже стало достоянием не пророчества, а истории. Некоторые христиане полагают, что занавес опустился еще две тысячи лет тому назад. Мы же, евреи, верим — и в этом наше кредо, — что последние акты еще не сыграны.

Насколько все это истинно

В конце XVIII и в начале XIX столетий, когда уважение к Библии докатилось до своего перигея и когда лучшие умы человечества делали все, чтобы сбросить с себя кандалы средневековых суеверий, — в эти годы широко распространилось мнение, что библейская история — это сказки старых баб, что Моисей — это вымышленный персонаж, вроде Аполлона, что никакого исхода из Египта и в помине не было, да и вообще все, что с этим связано, — это только красивая легенда. Но в это же самое время появилась наука, называемая археологией. По мере того как множились открытия в этой науке, все более возрождалось уважение к Библии, как к источнику сведений об античных временах. Этот процесс все еще продолжается. Широким кругам людей до сих пор не очень известно, до какой степени исторические факты, о которых сообщается в Танахе, подтверждаются научными открытиями. Модные писатели иногда еще склонны повторять домыслы, родившиеся в девятнадцатом веке; приливы такой моды отступают очень и очень медленно, оставляя за собой много довольно грязной тины. Но уже сейчас археологи поняли, что история восточно-средиземноморской цивилизации изложена в Танахе удивительно точно.

Разумеется, Танах написан не холодным кабинетным языком. Со страниц его к нам обращаются страстные пророки. Они не занимались классификацией, упорядочением и отбором фактов, как это делает современный университетский профессор. И профессор помнит об этом, когда он читает Танах. Он не может просто отмахнуться от этого всеобъемлющего исторического документа. То, что Моисей жил и обучал законам, то, что потомки Авраама завоевали Ханаан, то, что еврейское государство достигло величия и потом пало, — все это уже не опровергает ни один серьезный ученый.

Когда мы читаем исторические хроники Греции и Рима — хроники, которые, по сути дела, и «выкапывать из земли» не пришлось, ибо с момента их создания они были в руках ученых, — то мы, можно сказать (по сравнению с временами Моисея), читаем если не вчерашнюю, то позавчерашнюю газету. Греки и римляне хорошо знали евреев, Моисеевы законы тоже были им знакомы, и они немало написали об этом. После того, как Рим пал, настали времена хаоса и смятения, и восстанавливать книги евреев стало куда труднее, чем при римских императорах. Однако, как мы знаем, и в эти годы евреи жили и соблюдали свой закон.

Итак, короче говоря, все мы — израильтяне, потомки небольшого народа, который через Синайскую пустыню три тысячи лет тому назад пришел в Ханаан, вырвавшись из египетского плена под руководством освободителя и законодателя по имени Моисей. Нас называют евреями, и нашим духовным наследием является иудаизм, потому что в эпоху политического упадка нашего народа тем коленом, которое сумело сохраниться и выжить в изгнании, предреченном еще Торой, было колено Иуды.

Почти все ныне живущие евреи — это потомки глубоко верующих иудеев, которых отделяет от нас не более пяти поколений. В течение всей истории те израильтяне, которые переставали соблюдать Моисеев закон, неизбежно сливались с окружающими их народами и теряли свою самобытность в течение одного-двух столетий. За два тысячелетия от еврейского народа ушло огромное число его сынов. Те евреи, которые остались, — это в основном дети и внуки людей, которые сохранили свою веру, которые сумели не порвать связь, соединявшую их с отдаленными предками, и которые донесли до двадцатого столетия совокупность познаний, рожденных на заре человеческой цивилизации.

Прежде чем начать исследование этой веры, мы можем безусловно признать две вещи: во-первых, сумев выжить, евреи совершили великий подвиг человеческого духа; во-вторых, если только древнее духовное наследие является законным поводом для гордости, то евреи имеют все основания быть гордым народом.

Гордость

«Невозможно творца
Понять до конца:
Шальная идея —
Избрать иудея», —

поется в уличной песенке, и многие христиане, — да и многие евреи, — выслушав ее, охотно сказали бы: «Аминь!» (как ни неприлично в наши дни критиковать национальные меньшинства).

Не успевают встретиться два нееврея, как они, едва познакомившись друг с другом настолько, чтобы каждый уверился, что его собеседник не является недоумком, именуемым антисемит, сразу же сходятся на том, что при всем либеральном отношении к национальному вопросу евреи — безусловно, люди нахрапистые, шумные, высокомерные, беспринципные в бизнесе, манеры у них вульгарные, и они настолько склонны к кумовству, что для христианского мира они действительно как кость в горле. Эти два нееврея сойдутся также и на том, что каждому из них приходилось встречать и совсем других евреев, и вот этих-то других евреев оба они и числят среди своих друзей. Разумеется, на свете много христиан, которые не унизятся до подобных рассуждений. Есть евреи, которые относятся к своему народу и к своей культуре даже хуже, чем христиане-антисемиты. Правда, эти евреи обычно не склонны делиться своим мнением друг с другом, чтобы не оскорбить собеседника.

Но давайте посмотрим, что он за птица — этот хорошо обеспеченный и культурный еврей с таким направлением мыслей. Чтобы облечь его в плоть и кровь, представим себе, что он, например, средний служащий или сотрудник юридической фирмы. Он окончил хороший колледж в одном из восточных штатов. Он живет в пригороде, в красивом и уютном домике, который стоит около 25 тысяч долларов (к тому времени, как моя книга выйдет в свет, инфляция поднимет цену этого домика до 30 тысяч, но это не так важно, главное — дать читателю общую идею). У этого человека — хорошая, со вкусом подобранная библиотека, где есть и классика и современная литература. Его стереофоническая аппаратура — самого высокого качества, и он без ума от Брамса. Он играет в гольф и в теннис, а во время отпуска занимается парусным спортом. Его дед был глубоко религиозным человеком, его родители — менее религиозными людьми, а сам он совершенно равнодушен к религии. Он с одинаковым удовольствием ест и бифштексы и свиные отбивные, и его нисколько не беспокоит то обстоятельство, что свинина — это свинина. Возможно, он все же иногда посещает синагогу, но только потому, что боится, как бы его дети без религиозного воспитания совсем не отбились от рук; или же, напротив, он доказывает своей супруге, что посещать храм, коль скоро он чужд религии, аморально и беспринципно. Это мягкий, добрый, великодушный и исключительно интеллигентный американец.

И вот мы видим, как после тяжелого трудового дня, проведенного в какой-нибудь конторе Рокфеллер-центра, этот человек шагает по Пятой авеню, наслаждаясь вечерней прохладой и не торопясь нырять в метро или хватать такси, чтобы мчаться на вокзал. Мимо него по улице проходят двое людей: пожилой и молодой. Они явно из тех, кто сумел чудом выжить в гетто или в концлагере, где сотни тысяч других людей были уничтожены Гитлером. Тот, кто постарше, носит бороду, у него вьющиеся пейсы, на нем поношенная шляпа с широкими полями, длинный черный сюртук и черный галстук, хотя погода стоит теплая. Тот, кто помоложе, чисто выбрит и одет в обыкновенный костюм, какой носит большинство американцев, и все-таки он выглядит на этой улице не меньшим чужаком, чем его собеседник. У его шляпы — слишком широкие поля, и носит он ее как-то странно, сдвинув на затылок. На нем двубортный пиджак — и это в наше-то время, когда ни один человек, хоть сколько-нибудь отдаленно следящий за модой, даже в гроб не ляжет в двубортном пиджаке (если только это не чудак-англичанин, чей двубортный пиджак представляет собой последний писк лондонской моды, а наш молодой человек — отнюдь не англичанин). У него помятые брюки, и они пузырятся на коленях. У него какой-то отсутствующий, блуждающий взгляд. Эти двое прохожих беседуют между собой на идиш и изрядно жестикулируют. И вот, когда эти два человека, которые, несомненно, евреи, проходят мимо нашего героя, все его существо возмущается. Он вопиет в душе (ибо громко вопить на улице неприлично): «Нет, я не один из вас! Если вы евреи, то я — не еврей!» И он чувствует себя особенно несчастным, ибо он знает, что даже если бы он затрубил в рог и прокричал это на весь свет, ничего бы не изменилось: он все-таки один из них.

Но, кстати, почему? Что у него общего с этими людьми, принадлежащими к племени, о котором он знает очень мало, а хотел бы знать еще меньше? В нем сохранились какие-то детские воспоминания об атмосфере в доме его деда, и эти двое прохожих неприятно напоминают ему о суровости и скуке, которые царили в доме его деда. Его дед и бабка барахтались в паутине запретов, которые не позволяли им жить так, как все. Они соблюдали курьезные обычаи, которые даже не могли толком объяснить. Ну не глупо ли, что они не могли в субботу чиркнуть спичкой или щелкнуть выключателем, что они постоянно остерегались нежелательных ингредиентов у себя в пище, что они не доверяли и противопоставляли себя тем людям, которые жили не так, как они, или верили в другого бога. Наш герой очень неохотно ходил в детстве в гости к деду; а когда он уходил от деда, то выходил на улицу с тем же чувством, которое испытывает человек, выпущенный из тюрьмы. И если есть что-нибудь в этом изменчивом мире, в чем он уверен, так это то, что у него нет и никогда не будет ничего общего с этим мрачным призраком умершей культуры.

Эти двое прохожих, которых он случайно ветре тип на Пятой авеню, оскорбляют его чувства не потому, что заставляют его чувствовать себя чуть-чуть чужаком в этом мире. Они оскорбляют его тем, что живут во второй половине двадцатого столетия, тем, что сохраняют свою мертвую культуру и демонстрируют ее ему, прогрессивному современному человеку, а также тем, что само их присутствие здесь, на Пятой авеню, есть доказательство его попыток похоронить какую-то часть своего наследия, хотя похоронить ее ему все равно не удастся. Они — его страшная тайна, которая постоянно напоминает ему о себе и не дает ему спокойно спать.

Возможно, наш герой слыхал, что есть в современном мире люди, которые действительно «правоверны»; часто это интеллигентные люди: врачи, адвокаты, бизнесмены и так далее. Может быть, он даже иногда встречал таких людей, и его поражало, что они, как ни странно, любят те же книги, какие любит он, и ту же музыку, какую любит он, что они так же одеваются, как он, и ведут себя так же, как он, — и тем не менее они привержены ко всей этой чепухе: к кошеру, соблюдению шабата и прочим нелепостям. По его мнению, эти люди невыносимы, они просто психопаты, у которых «не все дома».

Попробуйте начать убеждать нашего героя гордиться тем, что он еврей, и он подымет вас на смех. Скажите ему, что он принадлежит к избранному народу, и он скинет пиджак и начнет засучивать рукава, чтобы дать вам хорошую взбучку, настолько глубоко вы задели принципы, в которые он, по его мнению, верит. Самый красноречивый писатель в мире не заставит его ни на йоту усомниться в своей правоте, за исключением разве одного обстоятельства.

Дело вот в чем. Глубоко в сердце и у критически настроенного христианина, и у еврея, отчужденного от своего еврейства, имеется нечто — я не могу сказать, что именно —может быть, чувство, или даже тень чувства, — имеется нечто, говорящее нам, что в евреях скрыто гораздо больше того, что видно на первый взгляд. В евреях скрыта какая-то тайна. Эта тайна заставляет само слово «еврей» звучать как-то иначе, чем название всех других национальностей. Именно из-за этой тайны многие читатели возьмут в руки эту книгу и прочтут ее от доски до доски, возможно, не соглашаясь со многим, что в ней сказано, но все же надеясь найти в ней хоть какой-то ключ к разгадке этой тайны. Этой тайной объясняется, почему евреи гордятся тем, что они потомки Авраама. Эта гордость все-таки существует, невзирая на горестную покорность и часто униженный облик еврея, в течение веков подвергавшегося гонениям, невзирая на отсутствие у евреев внешнего лоска, гордость, которая — хотя это уже крайность — выражается иногда хотя бы в серьгах и меховых шапках, — гордом вызове евреев миру, нацепившему на них желтые звезды гетто.