Как смогу я видеть бедствие, которое постигнет народ мой?

Свидетельство её невестки Гутэ Штернбух

«Расскажи мне только один рассказ, только один рассказ и всё, — просила-требовала моя дочь у своей тёти Рэхи. — Я умоляю, тётя Рэха, только один рассказ и всё!»

Рэха не имела обыкновения рассказывать о себе. Я никогда не слышала, чтобы она описывала то, что пережила, и о том, как она героически спасала евреев, рассказывали только другие.

До сих пор не понимаю, почему Рэха поддалась на уговоры племянницы, но тогда, тот единственный раз в своей жизни она рассказала этот «только один рассказ»:

Тихой, холодной зимней ночью неожиданно зазвонил телефон. На том конце — мой «связной»: «Группа евреев, мужчины, женщины и дети, незаконно прибыли в Швейцарию и были схвачены швейцарской полицией. Их всех выдали Гестапо. Я сожалею, но никто из наших людей не решается приблизиться к Гестапо. Мы не можем сделать ничего!».

Через четверть часа я была на границе. На боковой улице ждал «связной», он повторил своё предостережение: «Не пытайся ничего сделать. Евреи уже выданы Гестапо, и их вскоре вернут в Германию. На этот раз ты должна отступить».

Я пошла в сторону германо-швейцарской границы, слыша позади протестующий крик «связного». Он даже сделал несколько предупредительных выстрелов в воздух.

Я проникла в тёмную приграничную зону. И неожиданно была ослеплена сильным светом прожекторов. Откуда-то выскочили четыре немецких пограничника и закричали мне: «Стой! Стой!». С ними были страшные собаки, жаждущие крови, которые без перерыва лаяли. Один из немцев крикнул мне: «Куда ты идёшь? Что ты тут ищешь?».

Секунду я не могла ответить, но в следующее мгновение пришла в себя, почувствовала, что во мне нет ни капли страха, и уверенным голосом сказала: «Я хочу поговорить с вашим начальником о важном деле, не терпящим отлагательства. Пожалуйста, сообщите ему».

Удивлённые таким ответом, солдаты провели меня в дом, который стоял буквально на границе. Там находились задержанные евреи. Когда я вошла, меня окружили ещё три солдата, а напротив, за письменным столом сидел немецкий офицер средних лет. На его груди блестели золотые медали и многочисленные знаки отличия. Возле него лежала страшная собака. Лицо офицера было жестоким и непроницаемым. «Что вам угодно?» — спросил он коротко, холодным и угрожающим тоном.

Я испытывала к нему глубокое отвращение, но отступить не могла. Собрала все силы и ответила: «Я гражданка Швейцарии. Эти евреи прибыли по моей инициативе, и я несу за них личную ответственность. Я прошу передать их мне, я обязана привезти их в Швейцарию».

Глаза офицера налились кровью. Казалось, что он теряет над собой контроль и безуспешно пытается сдержаться. Он встал, шагнул ко мне, посмотрел мне в лицо и истерично заорал: «Ты смеешь требовать от меня освободить этих грязных евреев?! Проклятая еврейка! Если ты сейчас же не исчезнешь отсюда, я заберу у тебя твой швейцарский паспорт, ты… ты…». Он чуть не задохнулся от гнева! Собака начала лаять на меня, ожидая только знака от своего хозяина, чтобы разорвать на куски.

Сердце моё упало, но я набралась мужества и снова повторила тихо и с уверенностью: «Я лично ответственна за них, если вы не передадите их мне, я присоединюсь к ним. Куда они пойдут, туда и я пойду».

В комнате стало тихо. Смертельная тишина и парализующий страх.

То, что случилось дальше, недоступно человеческому пониманию. Офицер приблизил ко мне своё лицо и прогрохотал: «Бери своих двенадцать евреев и убирайся отсюда немедленно, пока я не передумал!!!».

Рэха действительно быстро «убралась» и затерялась в ночной тьме, и с нею вместе — двенадцать евреев, обязанных ей жизнью.

Рэха!

Я вижу её перед собой: её царственную внешность, значительное лицо, тёмные глубокие глаза и голову, повязанную тюрбаном.

Я также слышу её мягкий, прекрасный голос, который мог становиться очень сильным, в случае необходимости.

Когда я впервые приехала в Швейцарию, я была душевно сломлена и отчаянно искала цель, которая оправдает то, что я осталась в живых. То, что в Швейцарии люди жили в таком пасторальном покое, как будто по ту сторону Альп не шло разрушение, убивало меня. Переход из того мира в этот был слишком резким, и я потеряла вкус к жизни.

Тогда я встретила Рэху, и эта встреча полностью изменила мою жизнь.

Я удостоилась быть с ней рядом долгое время, оставаться с ней долгие бессонные ночи. Удостоилась близко знать её, и во мне созрело понимание того, что пока в мире есть такие люди, как она, хотя их и немного, — стоит жить!

Рэха Штернбух была мощной и харизматической личностью, но сердце её было чутко к ближнему. Вопль мучеников её народа зажёг в её сердце неугасимый огонь. Боль тысяч людей была её болью, их страдание — её страданием, и она полностью посвятила себя им, привлекая ради своей цели всех, кто только мог помочь. Швейцарских пограничников или представителя Ватикана в Берне. Самые разные люди стояли рядом с ней, никто не мог ей отказать. Мощь, которую она излучала, завораживала всех. Она чувствовала, что каждое мгновение бездействия ведёт к потере человеческих жизней, поэтому действовала беспрерывно и бесстрашно. Она обращалась к каждому, кто мог что-то сделать, просила, требовала, умоляла, кричала и не отказывалась ни от каких средств, даже самых опасных, чтобы пробудить их совесть. И в самой Швейцарии, государстве закона и порядка, осмеливалась преступать закон и даже подвергалась аресту!

Постоянное напряжение, в котором она жила, не сломило её, а сделало сильнее! Чем хуже становилось положение на фронтах, чем сложнее было спасать евреев, тем сильнее становилась Рэха.

Чудо, как такая тихая и мягкая женщина могла «высвобождать» столько энергии, когда в этом бывала необходимость. Как лава изливалась из жерла вулкана — «холма», казавшегося таким мирным и спокойным.

После войны она организовывала поездки по Европе, по лагерям перемещённых лиц, чтобы помочь в реабилитации спасённых. Ещё один важный вид её деятельности — спасение еврейских детей, помещённых в монастыри, христианские учреждения, к коммунистам и в крестьянские дома. Сцена, повторявшаяся много раз: поляки идут ей навстречу с собаками, топорами в руках и угрожают убить. Рэха не знала страха, и ничто не отвлекало её от цели — разыскивать еврейских детей, даже если шансов найти было очень мало.

Рэха действовала изобретательно, использовала свои немалые ораторские способности и особый талант к ведению переговоров, которым была одарена, — чтобы убедить глав коммунистических государств освободить еврейских детей. Разными средствами она пыталась добиться их согласия, и если честность и прямота не помогали, она не брезговала и другими методами.

Раз в несколько недель она приезжала в Экс-ле-Бен во Франции с новой группой детей, вывезенных из Польши, Чехословакии, Румынии и т.д. Получив известие, что поезд вновь пересёк границу, мы все собирались их встречать.

Однажды я видела, как Рэха выходит из поезда. Одежда её была в пятнах и покрыта слоем сажи. Одной рукой она обнимала одного ребёнка, другой держала за руку другого. Я не помню точно, сколько было детей, но из окон вагонов выглядывали многие десятки испуганных лиц. Рэха размещала их в гостиницах и в покинутых замках, которые подготовляла для них, а на следующий день снова отправлялась в путь — за железный занавес, к новым дерзким акциям спасения.

Каждый раз, возвращаясь с новыми сотнями детей, она выглядела измученной физически, но светилась от радости.

Опасности, которые подстерегали её со всех сторон, не пугали её, Рэха была готова отдать жизнь даже за одного еврейского ребёнка.

Я видела её на заседаниях «Комитета спасения». Все заседания, в которых она участвовала, были особенными. Со стороны казалось, что присутствует только она, а остальные собравшиеся — только тени. Она была открыта для любых — своих и чужих — самых дерзких идей спасения, для неё здесь не было границ — любая идея, которая могла сработать, была приемлема.

Правды ради: даже тогда, когда её планы взмывали в области, весьма близкие к воображению, ей удавалось их осуществить. «Вызов» — спасти как можно больше евреев — «пылал в её костях» (см. Ирмиягу 20, 9), поэтому она удостоилась того, что реальность не тормозила её далеко идущие планы.

В мирное время мне повезло ездить с ней вместе в Леон, во Францию по делам бизнеса. Каждое мгновение, которое я проводила с ней, было мощным духовным переживанием.

Её мышление было оригинальным и особым, темы беседы — широкими, глубокими, всеобъемлющими. Она была абсолютным человеком Торы. Она говорила как талмид-хахам, не произносила слова, а проживала их, облекая в них свой богатый внутренний мир. В каждой поездке мне открывались новые сокровища Традиции. Время, проведённое с ней, даже несколько часов, было подарком Небес.

Не подумайте, что я слышала от неё комплименты. Всегда, когда решалась спорить с ней, охладить немного огонь её «фанатизма», она многозначительно смотрела на меня и говорила: «Твоя голова и твои мысли — ма-лю-сень-ки-е», и показывала, сближая большой и указательный пальцы, насколько они невелики… Она была настолько харизматической, что я принимала её слова немедленно, в немом согласии. Хотя наши беседы были дружескими, я чувствовала себя рядом с ней как ученик рядом со своим равом, испытывала безграничное уважение.

Дорогая Рэха,

Пожалуйста, прости меня, что я нарушила молчание. Я знаю, как тебе противны почести, но и самый обильный поток слов не сможет раскрыть тайну твоей силы и душевного величия.

Я ощущаю своим святым долгом восстановить память о тебе и оживить тебя в наших сердцах, чтобы мы могли почерпнуть немного от твоего великого духа!