Праздники Шмини Ацерет и Симхат Тора

Шмини Ацерет и Симхат Тора

ШМИНИ АЦЕРЕТ

В связи с праздником Шмини Ацерет (Восьмой День Сбора) наши мудрецы рассказывают удивительную притчу: Когда-то жил царь, который устроил большой пир и пригласил на него в свой дворец принцев и принцесс. Проведя вместе несколько счастливых дней, гости стали готовиться к отъезду. Но царь им сказал: «Пожалуйста, останьтесь со мною еще один день, — мне очень трудно с вами расстаться».

Также и с нами, заключают Мудрецы свою притчу. Мы провели много счастливых дней в доме Г-спода — синагоге. Некоторые из богомольцев являются, к несчастью, очень редкими посетителями. Поэтому Б-г хочет нас видеть еще один день в шул и ради этого Он дал нам еще один праздник — Шмини Ацерет.

В некоторых общинах принято устраивать «Акафот» в ночь на Шмини Ацерет, так же, как и в следующую ночь на Симхат Тора (см. дальше).

На Шмини Ацерет мы (имеются в виду евреи, живущие за пределами Земли Израиля) все еще едим в Сукке, но без благословения «пребывать в Сукке» (Лейшев бе-Сукка).

Во время утренней службы на Шмини Ацерет из Торы читается отрывок «Ассер Теассер», касающийся заповеди об отдаче десятой части. Суккот является Праздником Жатвы (Хаг Хаасиф), когда урожай собирается на полях. И тогда было как раз время, когда нужно было отделять «десятую часть» согласно заповеди Торы и отдавать ее Левитам и беднякам.

Служба «Мусаф» отмечается специальной Молитвой о дожде (Гешем).

СИМХАТ ТОРА

А затем наступает самый веселый из всех дней — день Симхат Тора — празднование Торы.

После вечерней молитвы и Киддуша в синагоге, совершается «Акафот», когда произносится «Атто хорейсо» и из ковчега вынимаются все свитки Торы, которые затем обносят вокруг Бимы семь раз (Хакафот). Каждому предоставляется честь нести Тору. Между отдельными Хакафот, происходят танцы и пение с Торой. Маленькие мальчики и девочки тоже присоединяются к празднованию и веселью и участвуют в процессии вокруг Бимы, держа в руках флажки Симхат-Тора с горящими свечами наверху. Некоторые из этих флажков очень искусно сделаны. К ним прикреплены миниатюрные ковчеги, которые открываются и закрываются с изображениями Моисея, Аарона и Давида, веселящихся с Торой.

«Акафот» повторяется опять во время утренней службы с теми же увеселениями. По окончании «Акафот» из ковчега вынимаются три свитка для чтения. Первый — последняя часть Торы — «Везот абраха» — читается и перечитывается много раз, пока всех не вызовут к Торе. Затем вызываются вместе с одним почтенным членом шул («Им кол анеарим» — со всеми мальчиками) все мальчики, которые не стали еще Бар-Мицва. После этого произносится от имени мальчиков благословение «Амалах хагоел» (ангел искупления), которым Яков благословил детей Иосифа.

Для чтения последней части вызывается видный член общины и его называют «Женихом Торы». Другого видного члена вызывают для чтения первой части Берейшит, которая содержится во втором свитке Торы. Его называют «Женихом Берейшит». После этого вызывают Мафтира и читается третий свиток Торы, сама Афтора, извлеченная из первой главы Иошуа, преемника Моисея.

Таким образом, чтение Торы происходит одна часть за другой, в течение года, в течение веков и происходит вечно. Тора заканчивается на Симхат Тора, но чтение ее немедленно начинается с самого начала. Это значит, что у Торы нет конца и что она должна постоянно читаться и изучаться, снова и снова. Потому что Тора, подобно самому Г-споду, Который даровал ее нам, вечна. Соблюдая заветы Торы, наш народ Израильский образует третье звено вечного союза между Б-гом, Торой и Израилем.

Дождь и роса

ГЕШЕМ И ТАЛЬ

На праздник Шмини Ацерет служба Мусаф начинается со специальной молитвы о дожде («Гешем»). С этого момента и в течение всех зимних месяцев до первого дня Пасхи, мы произносим в Шмоне-Эсре (во втором благословении, называемом Гвурот — великие дела), слова «Машив аруах уморид агешем», — «Кто заставляет дуть ветер и идти дождю». В первый день Пасхи подобная молитва произносится о Росе («Таль») и с первого дня Пасхи, в течение всех летних месяцев, опускаются слова Машив аруах, и т. д., а в некоторых общинах заменяются словами «Морид аталь», — Кто заставляет падать росу.

Молитва о Гешем на Шмини Ацерет (так же, как и молитва о Таль на Пасху) производит сильное впечатление. Баал-Тфила, или Хазан, надевает белый китель и произносит молитву в торжественном тоне, соответствующем Торжественным Дням.

Повод для чтения этих специальных молитв вполне понятен. Зимние месяцы в Святой Земле являются дождливым сезоном, и вся жизнь страны зависит от дождя. Если дожди идут в сооветствующее время и в соответствующем количестве, оплодотворенная земля даст обильный урожай хлеба и фруктов; если этого не случится, страна обречена на голод и мор.

В течение летних месяцев дождей не бывает; это — сухой сезон. В течение этих месяцев без дождей, земля будет совершенно иссушена, верхний слой превращен в пыль и развеян ветром; земля превратится в совершенную пустыню. Но этого не произойдет из за росы, которая ночью оседает на землю и пропитывает почву влагой и которая при первых лучах солнца блестит подобно жемчугу.

Таким образом, дождь зимою и роса летом, совершенно необходимы для поддержания жизни. И так как мы — Евреи признаем, что Г-сподь — Повелитель вселенной, является также Повелителем ветра и туч, т. е. по повелению Которого идет дождь, где и когда Он желает, мы обращаемся в соответствующие сезоны с молитвами о дожде и росе к Б-гу. Мы произносим Гешем на Шмини Ацерет, в начале зимнего сезона; Таль во время весеннего праздника Пасхи, в начале летнего сезона.

Молитва о Дожде

Молитва о Дожде состоит из двух прекрасных и трогательных молитвенных поэм, сочиненных знаменитым поэтом Рабби Элазаром а-Каллиром, который жил примерно 1300 лет тому назад.

Первая из поэм начинается со слова Аф-Бри — это имя ангела дождя:

«Ри» означает имя ангела дождя.

Он наводит облака и тучи и дает им разливаться дождями.

Дожди же украшают землю плодами.

О, да не задерживаются они за наши долги!

Окажи доверие и будь покровителем просящих о дожде!

Он заставляет поток превращаться в дождь, Чтобы разрыхлять почву прозрачными жемчужинами.

Дожди же Ты определил для произведений земли;

Для утоления всякого дыхания;

Для питания вспоминающих о силе дождя.

Вторая часть Молитвы о Дожде состоит из поэмы, начинающейся словами Зехор-Ав, Помяни нашего Праотца Авраама. Поэма эта написана в виде азбучного акростиха и каждая строка ее начинается с буквы древнееврейского алфавита (за исключением слова «Помяни» в начале каждой строфы) и заканчивается словом «Маим» — Вода. Она касается хороших деяний наших праотцев Авраама, Исаака, Якова, Моисея и Аарона и к концу — двенадцати колен и чудес, показанных им в связи с водою. За их заслуги и в память их мы молим Г-спода о дожде:

Б-же наш и Б-же отцов наших. Помяни праотца нашего Авраама, следовавшего за Тобою, как струя воды, Ты его благословил, чтобы он был как дерево, посаженное у потоков воды.

Ты его охранял и спасал от огня и воды. Ты являлся к нему, когда он сеял у всякой воды.[1]

Община: — Ради него не откажи в воде!

Помяни Исаака, чье Возвещение о рождении было

сказано при словах: «Пусть подадут немного воды».[2]² Ты велел его родителю заклать его и пролить кровь его, как воду;[3]

Он же готов был излить свою душу, как воду; Он рыл и нашел источники воды.

Община: — Ради заслуг его даруй нам обилие воды![4]

Помяни Якова, кто взял посох и перешел Иорданскую воду;[5]Кто собрался с духом и отвалил камень от отверстия источника воды;[6]

Кто боролся с ангелом, созданным из огня и воды[7]Почему Ты и обещал ему быть с ним в огне и воде.

Община: — Ради него не откажи в воде!

Помяни Моисея, кто в папирусовом ковчеге был извлечен из воды;[8]

О ком говорили: «он начерпал и напоил овец водою»; Когда любимицы Твои томились жаждой[9]Ударил он по скале и потекла вода.[10]

Община: — Ради заслуг его даруй обилие воды!

Помяни служителя храма, который делал пятикратные окунывания в воду;[11]

Который очищал и омывал руки свои святою водою;[12]Который, возглашая устав,[13] вспрыскивал очистительную воду; Который уединялся[14] от народа, стремительного как вода.

Община: — Ради него не откажи в воде!

Помяни двенадцать колен, которые Ты провел среди расступившихся вод;[15]Для которых Ты усладил горечь воды;[16]Потомки которых проливали за Тебя кровь свою как воду; О, обрати взоры Свои: бедствия одолевают нас расступившихся вод;[17]

Община: — Ради заслуг их даруй обилие воды!

(Кан.): Ибо это Ты, предвечный Б-г наш, навеваешь ветер и ниспосылаешь дождь!

Община: Община и кан.:

На благо, а не на проклятие! Аминь! На жизнь, а не на смерть! Аминь! На изобилие, а не на оскудение! Аминь!

Давай и выигрывай

Тора приказывает Еврейскому фермеру отдавать десятую часть своего урожая Левитам и беднякам. Эта десятая часть называется «Маассер» (десятая часть). На Шмини Ацерет мы читаем знаменитый отрывок из Торы, начинающийся словами «Ассер тассер», что значит — Ты обязательно должен отдавать десятую часть.

Мы поймем смысл чтения этого отрывка на Шмини Ацерет, если вспомним, что Суккот является Праздником Жатвы, а Шмини Ацерет — восьмой день Суккот (в диаспоре) (хотя он в действительности самостоятельный праздник). Это значит, что наступило время, когда производится сбор всех земных продуктов. Поэтому это было временем, когда следовало отдать то, что приходилось на долю Священников и Левитов и других безземельных и бедных людей.

Наши Мудрецы усматривают в словах «Ассер теассер» указание на обещание богатства тому, кто праведно соблюдет закон Маассер. Потому что по еврейски слова ассер (отдать десятую часть) и ошер (богатства) происходят от одного и того же корня. Поэтому сделалось знаменитым следующее их изречение: Ассер, бишвил шетисашер, означающее — Отдай десятую часть и ты можешь стать богатым.

В Талмуде имеется много историй о том, как богато были вознаграждены люди, которые соблюдали закон Маассер. Здесь мы расскажем вам одну историю.

Однажды в древнем Израиле жил фермер, земля которого приносила ему из года в год тысячу бушелей пшеницы. Будучи набожным Евреем, соблюдавшим Мицвот Торы, фермер первым делом после сбора урожая откладывал в сторону десятую часть своих продуктов в качестве Маассер. В его случае это составляло сто бушелей пшеницы, которые представляли значительное состояние. Но фермер очень охотно отдавал эту пшеницу слугам Г-спода в Бет Амикдош и беднякам. Остававшихся у него девятьсот бушелей было вполне достаточно для покрытия всех его нужд и он сберегал еще значительную сумму денег. С каждым годом фермер становился все богаче и богаче.

Перед своей кончиной набожный и мудрый фермер призвал к смертному одру своего сына:

«Мой дорогой сын», сказал умирающий, «Б-г зовет меня к Себе и я счастлив покинуть этот мир, потому что я прожил хорошую жизнь, в согласии с заветами нашей святой Торы. Теперь все, что я имею будет принадлежать тебе и ты сможешь распоряжаться, как тебе угодно. Я хочу тебе дать только один совет. Наша земля производит ежегодно тысячу бушелей; никогда не забывай давать Маассер, и это не разочарует тебя».

Старый фермер умер и его сын стал теперь собственником фермы. Когда наступило время урожая, земля принесла ему, как обычно, тысячу бушелей пшеницы. Следуя примеру отца, сын отделил в качестве Маассер сто бушелей.

Прошло двенадцать месяцев и снова наступило время дать Маассер. За это время богатство плохо повлияло на молодого человека. Он решил, что стыдно отдавать такое состояние и сократил со ста до девяноста бушелей.

В следующем году, однако, земля фермера дала уже не тысячу бушелей, а девятьсот.

Увидев сокращение своего дохода, фермер решил сэкономить эту потерю на Маассер и сократил его. Вместо девяноста бушелей он отдал только восемьдесят.

С большим нетерпением он ожидал урожая следующего года. К его огорчению, земля дала ему только восемьсот бушелей!

Думаете ли вы, что молодой человек понял, что он играет опасную игру? Конечно, нет. Он заупрямился и стал сокращать количество своего Маассера. В конце концов наступил момент, когда его земля дала всего сто бушелей, т. е. столько, сколько составлял Маассер в доброе старое время, когда был жив его отец.

Глупый молодой человек обозлился и опечалился. Он пригласил в свой дом друзей и родственников, чтобы они утешили его в постигшей неудаче.

Приглашенные явились в назначенное время. Но вместо того, чтобы ободрить и утешить его, вид у них был такой, как будто бы они явились праздновать.

Молодой человек чуть не потерял самообладания. «Что, вы пришли оскорблять меня и издеваться над моим несчастьем?» — закричал он с печалью в голосе.

«Мы не собираемся этого делать», весело ответили гости. «Мы пришли праздновать переход твоей земли из твоих рук в руки Г-спода. До сих пор, ты видишь, тебе принадлежали поля и ты отдавал десятую часть урожая Г-споду. Теперь, однако, земля принадлежит Г-споду и ты находишься на Его иждивении, и получаешь десятую часть того, что земля может родить. Таким образом ты присоединился к рядам Левитов и мы пришли, чтобы поздравить тебя…»

Молодой человек хорошо понял урок, который он получил от друзей. Он решил переменить свой плохой образ жизни. Как правы были Мудрецы, когда они говорили: «сер, бишвил шетисашер».

Цдака (благотворительность)

На Большие Праздники, когда мы появляемся пред Господним Судом над нашими поступками, нам напоминают, что как бы не выглядело наше прошлое, мы всегда можем избежать печальной судьбы при помощи Тшува, Тфила и Цдака — раскаяние, молитва и благотворительность.

Раскаяние означает — искреннее сожаление о содеянных поступках в прошлом и решение — делать только хорошие дела в будущем.

Молитва является средством общения с Г-сподом; наши три дневных молитвы — утренняя, послеобеденная и вечерняя — приведены в Сидуре.

Теперь поговорим более подробно о Цдаке.

Наши Мудрецы часто говорят о Цдаке, как о великой Мицве, которая в некоторых случаях может спасти даже от смерти. Причина, по которой Цдака заслуживает столь большого внимания, заключается в том, что она представляет «абсолютное» усилие со стороны дающего. Под этим мы понимаем следующее: в то время, как любая другая Мицва выполняется только определенной частью тела, как например, Тфиллин надевается на руку и голову, изучение Торы требует умственного напряжения и т. д., Цдака является актом, совершаемым всем телом, так как для работы и заработка требуется участие всех физических и умственных сил человека. И любая часть этого, отданная на благотворительность, является частью этого абсолютного усилия. Кроме того, помощь оказанная бедному человеку часто спасает его жизнь, или, по меньшей мере, дает ему возможность некоторое время существовать. Вот почему Цдака имеет свойство — «спасения жизни».

В Талмуде имеется много историй о том, как Цдака спасала жизнь дающему от верной смерти. Ниже приводим одну из этих историй.

В древнем Израиле на рыночной площади какого-то города сидел знаменитый астролог, который, благодаря своим познаниям о звездах, мог предсказывать судьбу народа. Мимо астролога прошли два ученика рава Ханины с топорами в руках. Они, очевидно, направлялись в леса, чтобы нарубить дров для Дома учения.

Астролог заметил их издали и, обратившись к окружавшему его народу, сказал: «Посмотрите на этих двух молодых людей, которые так мило и счастливо между собою беседуют. Они не подозревают, что смерть поджидает их в лесу. Посмотрите, и вы увидите, что они не вернутся из леса живыми».

Ученики продолжали свой путь, не имея представления о том, что они явились темой для разговора, и притом страшного разговора.

На окраине города они повстречали нищего, который попросил у них еду.

«Смилостивьтесь надо мною, почтенные люди. Я умираю от голода; пожалуйста, дайте мне поесть», попросил нищий.

Несмотря на то, что ученики захватили с собой только по куску хлеба, чтобы утолить голод в течение дня, они охотно поделились своим хлебом с нищим и продолжали свой путь, обсуждая то, с чем их сегодня познакомил на уроке их великий учитель.

Перед самым заходом солнца ученики собирались пуститься в обратный путь и собрали дрова, которые они понесут в город.

Двинулись они в путь в таком же радостном настроении, в каком были с утра и продолжали весело разговаривать. Когда они приблизились к рыночной площади, где все еще сидел астролог и занимал толпу, в народе поднялся ропот. Некоторые стали издеваться над астрологом: «Ты — всезнающий пророк! Посмотри на два трупа, которые шагают! Твои звезды тебя надули. Оба ученика совершенно целы и невредимы!»

Астролог, который не мог не заметить двух молодых людей, был очень смущен, но не лишился дара речи.

«Я по-прежнему утверждаю», он сказал, «что судьба каждого человека ясно написана на звездах, если вы в состоянии прочесть их язык. Я заявляю вам, что эти два молодых ученика были сегодня определенно обречены на смерть и должны были погибнуть в страшном несчастьи. Но каким-то образом они сумели обмануть смерть. Мы скоро узнаем, как это случилось».

Говоря это, астролог повысил свой голос и подозвал к себе двух учеников. Когда они подошли, он им сказал: «Вы не будете протестовать, если я посмотрю, что у вас в узлах?»

Ученики очень охотно сбросили на землю свои узлы. Астролог стал копаться среди веток и лицо его вдруг озарилось. Он нашел мертвую змею, разрезанную на две части. Одна часть была в одном узле, другая — в другом.

«Вы видите», — с торжествующим видом сказал астролог окружившим его людям, — «Вы видите, как близко они были к смерти». «Эти змеи — самые ядовитые; укус их означает верную смерть. Но посмотрим, что случилось», — заметил он и повернулся к ученикам, которые стояли с очень бледными лицами и выглядели явно напуганными и пораженными своим чудесным спасением. Астролог предложил им рассказать все, что с ними случилось в течение этого дня.

У учеников было мало что рассказывать, кроме встречи с нищим, которого они накормили на своем пути в лес.

«Понимаете ли вы, мои друзья?» воскликнул астролог. «Звезды не ошиблись. Но Еврейский Б-г может быть умилостивлен корочкой хлеба, данной бедному человеку! Этот милосердный поступок, каким бы незначительным он ни был, спас их жизни от верной и страшной смерти!»

Это — одна из многих историй, которые нам рассказывают Мудрецы о величии Цдаки.

Если мы переводим Цдака словом «благотворительность», то это происходит потому, что трудно найти другое слово, которое передало бы истинное значение Цдака. Потому что Еврейский взгляд на Цдака совершенно не то, что мы понимаем под «благотворительностью». Люди обычно думают, что, жертвуя бедному человеку или благотворительной организации, они дают то, что принадлежит только им и поэтому совершают поступок милосердия, за который они заслуживают благодарность. Но слово Цдака по древнееврейски в действительности означает акт справедливости. Дать Цдаку не является вовсе актом сердечной доброты. Это является нашим долгом и обязанностью, подобно уплате долга.

Мы — евреи — верим не только в то, что Б-г создал мир, но также и в то, что Он им руководит и управляет и от Него зависит судьба каждого человека, животного и даже неодушевленных вещей (цветов, листьев и даже песчинки на берегу моря). Все, что мы имеем дано нам Господом, потому что все принадлежит Ему. Когда мы даем что-нибудь бедному или нуждающемуся, мы не даем наше собственное, но то, что принадлежит Г-споду; мы являемся «доверенными» Б-га или Его «агентами». Поэтому это не является актом милосердия с нашей стороны, который мы делаем от доброты сердца, но это является нашим долгом и обязанностью. Это подобно тому, как если бы кто-нибудь дал нам сумму денег и сказал: «Возьмите сколько хотите себе и остаток отдайте бедному».

Тем не менее, отдача денег является своего рода испытанием и мы обычно стремимся отдать как можно меньше. Г-сподь вознаграждает нас очень щедро за Цдаку, которую мы даем «за Его счет», и Цдака является поэтому очень хорошим вкладом, с какой бы стороны на нее ни смотрели.

Теперь нам следует еще остановиться на этой великой заповеди. Вопрос сводится к тому, как велика должна быть Цдака?

Как вы знаете, имеются специальные правила о величине и количестве каждой заповеди. Цицит, например, должен иметь четыре двойных нитки на каждом из четырех углов, и сама одежда должна быть определенного размера; также и Тфиллин должен быть определенного размера; Сукка имеет свои размеры; и так далее. Цдака тоже имеет определенные правила. Согласно нашим законам, полагается давать по меньшей мере одну десятую наших доходов на Цдаку. Если мы чувствуем, что можем дать больше, мы можем удвоить эту сумму и довести ее до одной пятой наших доходов. В процентах это составит между 10 и 20 процентами.

Один известный мудрец,[18] однако, сказал, что если мы желаем дать больше одной пятой нашего дохода на Цдаку, мы можем спокойно «нарушить» этот закон и стать за это еще лучше. Если какой нибудь человек может правдиво заявить, что он никогда не нарушил никакого закона, и вести свою жизнь, строго придерживаясь Шулхан-Арух (свод еврейских законов), он может также строго придерживаться правил о Цдаке и давать от 10 до 20 процентов своего дохода. Но кто это может честно заявить? Конечно, очень мало людей. Поэтому большинству рекомендуется не обращать внимания на ограничение 20 процентами и давать больше. Конечно, давать больше ограниченной суммы на Цдаку может пойти только на пользу, особенно если это делается для того, чтобы загладить свои плохие поступки. Кроме того, говорит этот мудрец, когда мы молимся Г-споду, мы не просим ограничить Его милости определенной мерой; мы просим Его о доброте и милосердии, которые бесконечны и не поддаются измерению. Мы молим Б-га быть добрым и щедрым по отношению к нам, даже если мы того не заслуживаем. Во всяком случае, Б-г нам ничего не должен и щедро нас одаряет все время. Таким образом, мы по меньшей мере должны также поступать по отношению к другим, которые нуждаются в нашей помощи.

Это особенно важно помнить во время Десяти Дней Раскаяния, Судных Дней Рош-Ашана и Йом Кипур в особенности, когда наши хорошие и плохие поступки кладутся на весы правосудия. Если бы Божеский суд покоился на точном рассчете, кто мог бы быть уверенным в приговоре? Мы не желаем брать на себя этот риск. Скорее мы молим Б-га отложить в сторону весы и меры, и дать нам без рассчета жизнь, хорошее здоровье и все хорошие вещи. Поэтому для нас будет хорошо поступать также — забыть о величине Цедака, и давать больше, чем закон требует от нас.

Теперь — о способах давать Цдаку. Независимо от нашей причины, всегда хорошо давать Цдаку, потому что бедный должен быть накормлен и одет, и заповеди Торы должны быть исполнены. Поэтому если кто-нибудь дает Цдаку, потому что он хочет, чтобы о нем хорошо думала община, или потому что он хочет быть богатым или по причине болезни в семье, или потому что он просто не может видеть бедного человека — все это будет Мицва. Однако высшей формой Цдаки является такая, когда Цдака дается, потому что Г-сподь приказывает нам это делать, не имея при этом никаких задних мыслей или личной выгоды. Вот почему высшей формой Цдаки является «Цдака бесетер» — анонимное пожертвование, когда тот, кто ее получает, не знает того, кто ее дает, и не знает даже, кого он должен благодарить за нее, за исключением Б-га.

Но не только богатые должны давать Цдаку. Закон этот относится и к богатым и к бедным. Даже нищий, существующий на Цдаку, должен давать Цдаку. Даже мальчик, получающий карманные деньги от своего отца, должен отдавать часть их на Цдаку.

Затем следует запомнить, что Цдака не является обязательно пожертвованием денег. Можно оказать помощь и другими средствами: предоставить свое время и усилия, помочь другому словом ободрения. Выше всего стоит «духовная» Цдака, т. е. оказать Цдака духовной помощью.. Существуют люди, богатые не деньгами, а своими знаниями, и люди, бедные не в деньгах, а в знаниях. Когда знающий лучше Тору обучает ей плохо знающего, он дает духовную Цдаку, которая может быть даже является большей Мицвой, чем денежная помощь. Здесь опять имеется много возможностей, особенно для мальчиков и девочек из йешивы делать Цдаку в отношении мальчиков и девочек, знания которых в Торы очень «бедны».

В то время, как Цдака очень важна и может быть настоящим спасением жизни, не следует делать ошибку, полагая, что давая Цдаку, мы выполнили все наши обязанности, в качестве евреев. Цдака является только одной ногой «треножника», на котором покоится мир, потому что, как говорят наши Мудрецы, мир покоится на трех вещах: на Торе, поклонении Г-споду (молитва) и Гмилут-Хасадим (практике доброты, к которой относится Цдака). Цедака превращает в хорошего человека и частично — еврея; для того, чтобы стать хорошим цельным евреем, необходимо иметь и два других основания — проводить Тору, изучая и поддерживая установления Торы, и служить Г-споду через молитву и выполнение религиозных предписаний.

Сефер Тора

Симхат Тора означает увеселение с нашей Торой.

Посмотрим сколько подробностей мы знаем о «Софер Тора» (Свиток Торы), который мы так часто видим в синагоге, и из которого, так часто читаются отрывки.

Мы не собираемся рассматривать здесь содержание Торы или 613 заповедей, которые она содержит. Мы хотим только, мимоходом, сказать следующее: Тора значит обучение, потому что она учит нас образу жизни, тому образу жизни, ведение которого требует от нас Г-сподь.

В настоящий момент мы заинтересованы только в том, что мы знаем о внешнем виде «Сефер Торы» и о материале, из которого она сделана: Напечатана ли Тора или написана рукою? Каким материалом пользуются для писания Сефер Торы? Как часто Тора читается в синагоге? и другие подробности.

С момента, когда мы получили Тору на Горе Синай, точно 3268 лет тому назад, она оставалась для нас нашим светом и жизнью в течение веков. Ни одна буква в ней не была исправлена или изменена. Много раз ее переписывали: для синагоги в форме свитков; для дома — в форме книг, Пятикнижия — Хумаш.

Проследим полную службу «Крият Тора» (чтение Торы) с момента, когда достается свиток из «Арон акодеш» (Святого Ковчега) до тех пор, пока он не кладется обратно в Ковчег.

Во время Утренних Служб на Шаббат и Йом Тов это происходит примерно посередине службы, между Шахарит (Утренняя Служба) и Мусаф (Дополнительная служба).

Представим себе, что это Шаббат и служба достигла этого момента. Хазан (Чтец) стоит у открытого Ковчега. Соответствующие молитвы были произнесены. Тора была почтительно вынута из Ковчега и передана чтецу. Он произносит первый стих Шма и некоторые другие стихи, которые повторяются общиной, и затем несет Тору в направлении Бимы. Когда он проходит мимо нас, мы склоняемся вперед и целуем покрышку Сефер Торы и бросаем на нее взгляд с близкого расстояния. Покрышка покрывает свиток совершенно: видны только наверху и внизу две деревянные ручки. Часто на концы обеих ручек надеты серебряные короны и кроме того Сефер Тора украшена серебряной пластинкой, висящей перед ней, что является напоминанием о Пластинке на груди, которую носили Первосвященники в старину в Святом Храме. Часто к ней привешивается также серебряный указатель, которым пользуется чтец.

Покрышка сделана из дорогого материала, на котором вышиты всякие символы, как например корона, Десять Заповедей и т. п.

На Биме с Сефер Торы снимаются ее украшения и ее покрышка.

Под покрышкой имеется завязка из шелка или другого тонкого материала, которая поддерживает свиток. Ее развязывают и раскрывают Сефер Тору.

Когда чтец убеждается в правильности места, с которого должно начаться чтение, т. е. той части, которая относится именно к этому Шаббос (или часть, которая читается из нее на Йом Тов), он снова складывает свиток и покрывает его покрышкой. После этого вызывается первый из молящихся для чтения Торы. Это — Коэн. Он произносит благословения. Читается первая часть, и затем он ее благословляет. Затем вызывается второй человек. Это — Левит. После него — следует третий, который не является ни Коэном, ни Левитом, но обыкновенным Ираэль. На Шаббат вызываются семь человек и восьмой, называемый «Мафтир» (который тоже читает главу из Пророков).

Когда чтение недельной порции закончено, вызываются два человека, один из них — на Агбаа — чтобы поднять Тору так, чтобы ее видела вся община, и другой — на Глила — для того, чтобы свернуть и завязать Сефер Тору, и «одеть» ее до того, как она кладется в Ковчег. Когда «Агбаа» занимает свое место, вся община встает и говорит: «Это — Тора, которую Моисей положил перед сынамиИзраиля» и т. д.

Свитки Торы сделаны из пергамента, т. е. из кожи кошерного животного, особенно препарированной для этой цели. Бесполезно говорить, что не существует на свете такой большой кожи, на которой могла быть написана вся Тора. Поэтому несколько свитков (называемые Йериот),каждый из которых имеет квадратную форму, сшиваются вместе. В качестве ниток нельзя употреблять бумагу или шерсть или что-нибудь другое, а только «нитки», выработанные из животных жил.

Чернила, которыми пользуются для писания Торы, не являются обыкновенными, а специально долго сохраняющимися. Можно пользоваться только черными чернилами и никаким другим цветом, даже золото не может быть использовано.

Инструмент, которым Тора пишется, не является обыкновенным металлическим пером, но делается из пера кашерной птицы (в большинстве — из пера индюшиного крыла, по причине его упругости), но оно заострено в такой форме, чтобы можно было писать, согласно нужде, толстые и тонкие линии.

Пергамент должен быть разграфлен острым инструментом, который оставит на нем отпечаток, но никаких цветных следов. Это гарантирует прямые линии.

Писание должно быть сделано квадратными еврейскими буквами, которыми обычно пользуются при писании Сефер Тора с незапамятных дней. Никакой другой шрифт, даже артистический, не может быть использован. Некоторые из букв украшены коронами, сделанными короткими линиями. Но ничего не остается для артистического вкуса писца, потому что все должно быть точно скопировано в традиционной манере, которую унаследовали мы из поколения в поколение со дней Моисея.

Писец называется по еврейски Софер. Слово это происходит от Сефер — книга.

Перед тем, как приступить к писанию Сефер Торы, Софер должен себя соответственно подготовить. Он идет в Микву для ритуального погружения, чтобы очистить как свое тело, так и ум. Некоторое время он должен провести в раздумьи и самоизученьи и должен сосредоточить все свои мысли на своей священной задаче писания Сефер Торы ради Г-спода.

Каждое слово, которое пишет Софер, должно быть скопировано с первоначального текста. Он не должен писать по памяти.

Почерк (письмо) должен быть ясным и простым, одна буква не должна прикасаться к другой. Он должен быть таким простым, чтобы каждый ученик, который умеет читать, мог бы его прочесть.

Письмо не имеет гласных (некудот), в отличие от Хумаш или Сидура, где чтение облегчается гласными и знаками препинания. В Торе нет запятых, точек и других знаков препинания. Части отделены пустыми промежутками, и эти промежутки в свою очередь должны быть определенной величины, согласно традициям. Так как Тора не имеет никаких знаков препинания, читать ее нелегко для неопытного читателя, и особенно принимая во внимание, что она должна читаться согласно особым правилам. Каждый мальчик, справляющий Бар-Мицву, знает на себе все трудности изучения, как ему следует читать свой отрывок из Торы. При этом есть много мальчиков, которые читают не только краткие отрывки, но всю недельную главу Торы. Это является настоящим достижением.

Здесь невозможно перечислить все законы и правила, которые следует соблюдать при написании Сефер-Тора, потому что их очень много, и они касаются главным образом профессионального Софера.

Когда писание Торы почти закончено, устраивается торжественное празднование, называемое «Сиюм А-Тора», окончание Торы. Остается вписать только несколько букв, и это происходит во время «Сиюма».

Для каждого Еврея является заповедью написать Сефер Тору, или заказать его написание для себя.

Свитки прикрепляются к деревянным «катушкам», называемым «Эц Хаим» (Древо Жизни), потому что Тору называют «древом жизни для них, к которому они тесно привязаны». «Катушки» эти являются специально изготовленными деревянными роликами с плоскими дисками на каждом конце. Эти диски часто украшаются маленькими зеркалами, вделанными в дерево, и т. п. Каждая Сефер Тора имеет, конечно, два Эц Хаим. Во время Глилы правый Эц-Хаим должен быть положен над левым, потому что к правому прикреплен свиток, на котором написано начало Торы (Берейшит).

Сефер Тора является святейшей вещью для еврея. Евреи часто рискуют своими жизнями для спасения Сефер Торы в случае пожара. К свитку Торы нельзя прикасаться голыми руками, но посредством талита или другого священного объекта. Когда его кладут на стол для чтения, стол должен быть покрыт скатертью или талитом.

Из уважения, которым пользуется Сефер Тора, можно легко понять уважение к знатоку Торы, потому что он подобен живой Сефер-Торе!

До окончания этого «разговора» о Сефер Торе, следует разъяснить некоторые вопросы о числе людей, вызываемых для чтения Торы в разных случаях, и почему имеются различные Сифрей-Тора.

Мы уже упомянули выше, что на Шаббат вызываются семь мужчин и один для «Мафтир». Во время трех Праздников (Песах, Шавуот и Суккот) вызывают пять мужчин и один для «Мафткр». Если праздник совпадает с Субботой, вызываются в общей сложности восемь человек, так же, как и в обычную Субботу. В Рош-Ходеш и в будние дни Праздника (Хол-амоэд) вызываются четыре человека. На Иом-Киппур — шесть, и один для «Мафтир». При всех других случаях — три. Следующия таблица будет полезной:

Шаббат — семь и Мафтир

Иом-Киппур (если не шаббат) — шесть и Мафтир

Праздники (если не Шаббат) — пять и Мафтир

Хол-амоэд (если не Шаббат) — четыре

Рош-Ходеш (если не Шаббат) — четыре

Ханука, Пурим, Постные Дни, Понедельники и Четверги, и Шаббат в Минху — три.

В некоторых случаях в добавление к недельной главе должна читаться специальная часть, как например о Новой Луне (если это приходится на Шаббат), или любая из Четырех Паршиот (Шкалим, Захор, Пара, Аходеш). В этом случае из Ковчега вынимается не одна, а две Сефер Торы, для того, чтобы не разворачивать и не сворачивать свитка в поисках второго отрывка, и не заставлять общину выжидать. Для этой цели мы вынимаем два свитка на Йом-Тов, потому что «Мафтир» постоянно читается из разных частей (Пинхас). В некоторых случаях достают три Сефер Торы, как например, на Субботу — Рош-Ходеш в Хануку.

Необходимо отметить, что на каждую Субботу или праздник, или даже по понедельникам и четвергам, читается одна и та же часть в каждой общине во всем мире! Каждый еврейский календарь приводит название недельной главы, и это стало такой неотъемлемой частью Еврейского календаря, что очень часто евреи пользуются днем и названием недельной главы вместо указания еврейской даты (дня и месяца)!

Великое сокровище

И умер там Моисей, раб Господень. (Второзаконие, 34:5)

Когда то жил очень бедный человек. Он имел только лошадь, маленькую телегу и лопату. Он отправлялся на холмы копать песок. Песком он наполнял несколько мешков, грузил их на телегу и отвозил в город на продажу. Копание песка было очень тяжелой работой, а заработок был маленький. Но бедный человек был всегда в хорошем настроении, пока он мог накормить своих голодных детей и привести что-нибудь для своей жены.

Однажды, копая землю, лопата его наткнулась на что-то твердое. «Это конец песка», подумал про себя бедняк, и решил, что он наткнулся на скалу. Представьте себе его восторг, когда он вытащил лопату и увидел на ней вместо камней золотые самородки! Очистив их от песка, он увидел перед собою настоящую гору золота! Бедный человек не верил своим глазам.

Придя в себя после этого сюрприза, бедняк высыпал песок из мешков и наполнил их золотом. Он взял столько, сколько он мог увезти, и принял при этом во внимание свою несчастную вечно голодную лошадь. «Теперь, моя верная лошадь», сказал он животному, «ты сможешь уйти на покой. Больше тебе не придется таскать тяжелые мешки с песком. Ты будешь отдыхать и получишь овса, сколько пожелаешь. Знаешь ли ты, что такое овес? Ты не будешь получать больше сухого сена и будешь самой счастливой лошадью во всем городе». Когда он это говорил своей лошади, бедняк думал о своей семье. Его семья никогда больше не будет голодной; дети пойдут в школу, жена его будет заниматься только домашним хозяйством, а он будет спокойно сидеть и заниматься весь день и петь хвалы Господу.

Когда он погрузил золото на телегу, ему стало страшно перевозить этот груз при дневном свете. Народ увидит, что он не перевозит песок; ведь в городе имеются воры и грабители. И он подумал, что теперь не безопасно пускаться в путь, и решил подождать наступления сумерек.

Тем временем в доме бедного человека царило большое беспокойство. Жена его и дети с нетерпением ожидали его; они были голодны и волновались, что солнце уже зашло, а его все еще не было дома. Жена была уверена, что с ним случилось что-то ужасное; может быть он оказался погребенным под грудой песка, Боже упаси?

Становилось все темнее и темнее. Она зажгла маленькую лампу и продолжала ожидать, моля Г-спода уберечь от несчастья ее мужа.

Как раз в этот момент она услышала скрип его телеги. Через момент в дом вошел задыхаясь и спотыкаясь ее муж с мешком на плечах. Он сбросил на землю,мешок который разорвался и из него на пол посыпались с шумом золотые самородки.

Жена широко открыла глаза, вздохнула, затем послышался стон и она упала на пол. Бедная женщина была мертва.

Позднее нашего человека спросили: «Почему ты не умер от сюрприза и волнения, когда ты наткнулся на золото и столько его нашел, а жена твоя умерла?»

Человек ответил: «Когда я наткнулся на золото, я увидел гору его, и понял, что не смогу все это забрать. Эта мысль опечалила меня, потому что я мог взять только то, что мог довести мой старый конь и я забрать на себе. Мои чувства были поэтому притуплены, и мое волнение было смешано с огорчением. Но когда я принес мешок, наполненный самородками в дом, моя жена не имела представления о происхождении этого золота и о том, что там осталось много золота, которое никогда не будет нашим. Она увидела столько богатства, о котором никогда не мечтала. Ей показалось, что золото всего мира принадлежит ей. И волнение для моей бедной жены оказалось роковым».

**

Когда учитель окончил рассказывать, он сказал: «Дети, знаете ли вы, почему я рассказал вам эту историю? Я рассказал ее для того, чтобы вы лучше поняли нашего великого Учителя Моисея. Моше Раббену был величайшим пророком, когда либо жившим, как сказано в заключительных стихах Торы. Он был человеком, наиболее приблизившимся к Г-споду, и он был самым образованным и мудрейшим человеком. Кроме того, Тора говорит нам, что он был смиреннейшим человеком, когда-либо жившим! Знаете ли вы, что это значит? Это значит, что Моисей считал себя недостаточно мудрым, недостаточно богобоязненным, недостаточно ценным. Он действительно полагал, что каждый из шестисот тысяч взрослых евреев, пастырем (т. е. вождем) которых он был, был ценнее его самого.

Но как же возможно, что величайший и мудрейший из всех людей думал на самом деле, что он не мудр или недостаточно ценен? Ответ очень простой.

Именно потому, что Моисей так приблизился к Б-гу он знал, что мудрость его так мала по сравнению с Источником Мудрости. Подобно этому счастливому копателю песка, который нашел гору золота, и взял с собою только немного, также и Моисей увидел великие сокровища мудрости у Г-спода и понял, что большинство этих сокровищ находится вне его достижения, за исключением малой части, которую он постиг, но часть эта, как капля воды в океане.

Так происходит, дети, со всеми по настоящему мудрыми людьми. Они понимают, что знают очень мало и что существуют бесконечные сокровища мудрости, Божественной мудрости, которые находятся вне их достижения. Глупым человеком является тот, кто думает, что он знает все и полагает, что то незначительное знание, которым он располагает является знанием всего мира».

«Акафот» под огнем

(История)

«Акафот» были в полном разгаре. В маленькой синагоге веселились молящиеся, распевая бодрые мелодии Симхат-Торы и танцуя под эти звуки. Танцевали они кругами, держась за руки или положив руки своему соседу на плечи, и когда один танцор в изнеможении выходил из круга, на его смену приходил другой. То и дело начинали петь новый мотив и менялись темпы танца — он становился то быстрее, то замедленнее. Те, кто переставали танцевать, все еще участвовали в веселии, хлопая в ладоши и подбадривая танцующих.

Я пришел только, чтобы наблюдать. Но слишком близко подошел к танцующим. Кто-то схватил меня за руку и втолкнул в массу танцующих. Сначала немного растерянный, я скоро поймал ритм, и мне передалось волнение танцоров. Я почувствовал себя частью этого приятного народа, танцевавшего и веселившегося с величайшим подарком Г-спода — Торой. Это было изумительное чувство.

Когда круг увеличился, я почувствовал, что меня толкают все больше и больше в центр, и повернул голову, чтобы взглянуть на человека «увлекшего меня». Его рука все еще лежала на моем плече. Он показался мне пожилым человеком, и я удивился, откуда у него берется столько сил танцевать и танцевать без конца. Глаза он держал закрытыми и поэтому я мог более внимательно изучить его лицо, не опасаясь излишнего любопытства. Губы его двигались, но не издавали никаких звуков. Капли пота блестели на его лбу и лице, и я был удивлен, видя на его щеках текущие слезы. Внутреннее счастье и экстаз были написаны на его благородном лице. Он притягивал меня к себе, и мне было стыдно чувствовать себя совершенно изможденным и видеть столько живой энергии в этом пожилом человеке.

В конце концов «Акафот» закончились и танцы прекратились. Они сели отдыхать и отдышаться. Я пошел за танцевавшим рядом со мною человеком и сел рядом с ним.

«Уже очень давно я не имел таких вдохновенных “Акафот”», — сказал он, вытирая пот с лица.

«Да, это хорошо на вас действует», ответил я, пытаясь поддержать разговор. Я чувствовал, что если этот человек будет продолжать говорить — его интересно будет слушать.

«Хорошо!» — воскликнул мой сосед. «Молодой человек, знаете ли вы, что значит “хорошо”? Чувствовали ли вы себя когда-нибудь таким счастливым, что плакали от радости?»

«Может быть…»

«Дайте мне рассказать о тех “Акафот” много лет тому назад, и вы поймете, что я хочу сказать…»

Никогда в моей жизни я не был более заинтересован. Мой сосед, очевидно, заметил мое любопытство и не заставил меня долго ждать.

«Случилось это примерно тридцать лет тому назад. Обождите… да, сегодня ночью — ровно тридцать лет тому назад. Это было ужасное время после первой мировой войны. Тогда я жил в Риге, столице новосозданной независимой Латвийской республики.

Эту ночь “Акафот” мы провели в погребе в старом городе. Гул канонады и треск пулеметов были слышны с недалекого расстояния. На другом берегу реки Двины находились немецкие повстанцы под командованием Вермонта, а сам город отчаянно защищали национальные войска. Положение национальных войск было не очень блестящим. Им пришлось отступить, солдаты нервничали, а командование опасалось измены и шпионажа. Того, кого подозревали ставили к стенке и расстреливали на месте, не производя даже расследования.

Теперь представьте себе эту ночь, когда слышна бомбардировка врага, находившегося по ту сторону реки, небо в тучах и совершенно затемненный город. Внезапно, часовые замечают свет в окне квартиры в одном из верхних этажей. Сперва свет мигает и затем исчезает. “Наконец удалось обнаружить гнездо шпионов!”, — думают часовые и бросаются к дому, чтобы арестовать шпиона. Они поднимаются по лестнице и спускаются вниз. Мы слышим их тяжелую обувь. В конце концов они ворвались в наш погреб с криками: “Где этот грязный шпион?!”»

Я с непонимающим видом поднял глаза и увидел улыбку на лице пожилого человека.

«Вы не понимаете, что могли делать часовые в нашем погребе на “Акафот”? В таком случае я должен вам рассказать о Залмане. Его второе имя было Михельсон, но это имя почти никто не знал. Он был известен под именем Залмана и делал матрацы. Он был беден, как церковная мышь, но веселым и беззаботным, как жаворонок. Само собою разумеется, что он был очень набожным человеком. Он не знал, что значит быть в плохом настроении, когда следовало веселиться. Но забот у него был полон рот: ему нужно было кормить много ртов, он имел на выданье дочь и больную жену. Но Г-сподь наградил его счастливым характером и казалось ничего не могло испортить его настроения.

В эту ночь Залман был вместе с нами в погребе. В эту ночь из всех ночей, когда евреи должны веселиться вместе с Торой, танцевать с Торой, мы сидели на полу, подавленные и всякий раз, когда взрыв снаряда нарушал тишину у нас мороз проходил по коже.

Залман не мог больше это выдержать. “Братья!”, — воскликнул он, — “Сегодня ночью Симхат Тора! Мы должны веселиться!” Но его слова не возымели на нас никакого действия. Момент он почувствовал себя оскорбленным, но затем внезапно что-то вспомнил. “Я вижу, мои друзья, что без капли водки у нас ничего не выйдет. Так я как раз вспомнил, что имею бутылку водки дома в буфете, которую Я припрятал для сегодняшней ночи. Совершенно забыл! Но я через минуту буду обратно”.

Мы смотрели на него в изумлении. “Залман, ты сошел с ума? Ты ведь не полезешь на шестой этаж, когда кругом летает шрапнель и пули, и осколки стекла и штукатурка — за бутылью водки! Не будь дураком, Залман”.

Но Залман сказал: “Не беспокойтесь, братья. Мы имеем великаго и могущественного Б-га. Я вернусь назад и тогда мы отпразднуем Акафот”. И мы не успели его задержать, как он исчез и забрал с собою свечу…

Залман поднялся на шестой этаж, где он жил. Он зажег свечу и нашел бутылку. Он был так счастлив, что принялся танцевать с горящей свечой в одной руке и с бутылкой в другой, совершенно позабыв о войне, бомбардировке и всех правилах. В таком настроении он вернулся к нам в погреб.

Теперь, мой молодой друг, вы поняли, что увидели часовые в темноте ночи…

В тот момент, когда мы собирались начать празднование “Акафот”, ворвались часовые с криком: “Где грязный шпион?!”

Мы сидели в ужасе, не в состоянии произнести ни слова. Мы знали, что значило быть обвиненным в шпионаже. “Немедленно выдайте нам шпиона, или вы все будете застрелены!” — кричали часовые. “Несколько моментов тому назад, кто-то подавал знаки врагу, а арсенал находится всего в одном блоке отсюда. Вы, грязные евреи, хотели, чтобы мы все взлетели в воздух, не правда ли? В последний раз спрашиваем, кто давал сигналы врагу?”

В этот момент Залман выступил вперед, держа бутылку в руке и спокойно сказал: “Офицеры, это был я и меня вы видели со светом наверху, но я не давал сигналов врагу. Я…”

“Нас это не интересует, иди за нами!” — грубо ответили солдаты и вывели несчастного Залмана под тяжелой стражей.

Если раньше мы были в подавленном настроении, то теперь мы переживали настоящее горе. Несчастный Залман! Его немедленно поставят к стенке и расстреляют. Вопросов никаких не будет. Всякий раз, когда мы слышали пулеметный или ружейный залп, мы думали, что он предназначен для Залмана. Многие из нас плакали. Мы немедленно дали обет поддержать вдову Залмана и сирот и поставить памятник на его могиле, если власти выдадут нам его труп.

Время текло очень медленно. Нам казалось, что ночь никогда не кончится. Все время мы говорили о покойном Залмане и о его несчастной семье. Все имели хорошее слово о Залмане; вспоминали, как он всех подбадривал постоянно, что он был центром на каждой Симхе, каждой свадьбе, на каждой счастливой церемонии. Он был всегда желанным гостем, был ли он приглашен или нет…

Внезапно мы услышали шаги и вошел — кто вы думаете? Залман! Мы не верили своим глазам. Мы думали, что это призрак. Но нет, бутылка в его руке выглядела настоящей. Залман был смертельно бледным, но, как всегда, счастливым и улыбавшимся.

Мы бросились к нему и чуть не сбили его с ног. Каждый пытался поцеловать и обнять его. На глазах у всех стояли слезы. Некоторые из нас пробормотали: “Да благословен будет Тот, Кто воскрешает мертвых…”

“Прекратите это! Прекратите!” — кричал Залман. — “Я вас тоже люблю, но у нас сейчас нет времени для этого. Давайте праздновать Акафот”.

Но мы не начали празднование до тех пор, пока он не рассказал нам, что с ним случилось и каким чудом он избежал верной смерти.

“Разве я вам не сказал, что мы имеем великого и могущественного Б-га?” — начал Залман. — “Когда меня привели в штаб и поставили перед дежурным офицером, тот даже не посмотрел на меня. “Расстрелять!” — крикнул офицер. — “Нет времени для расследования”.

В этот момент я взглянул на офицера, и голову мою пронзила неожиданная мысль и я сказал: “Степка! Что ты тут болтаешь?!”

Офицер поднял глаза, внимательно на меня посмотрел и затем разразился смехом. “Что за шутка! Ты, Залман, шпион! Ха, ха, ха! И с этой бутылкой в руке… Ха, ха, ха! Хорошо, хорошо, садись и поговорим о старых временах. Помнишь ли ты, как я любил приходить в твой дом и убирать подсвечники по субботам утром и зажигать огонь зимою? Я постоянно получал хороший ломоть белого хлеба, который вы называли Халой. Я был тогда ребенком, но ты обращался со мною, как со взрослым. Я любил тебя, Залман. Это были счастливые дни в нашем маленьком городке, тихом и мирном. А теперь мы переживаем ужасные дни… Тебе повезло, что сегодня ночью я оказался на посту. Это не была даже моя очередь, но я вызвался заменить приятеля. В противном случае тебя бы уже не было в живых. Но, скажи мне, что значит эта — бутылка? Разве сегодня Пурим?”

“Вам следовало бы лучше знать, Степан Иванович”, — сказал я ему. — “Пурим празднуется в конце зимы, а теперь — осень. Нет, сегодня ночью — Симхат Тора”.

“Конечно, я помню. Вы танцуете, кругом и кругом и кругом…”

“Вот, что мы собирались делать этой ночью, когда нас “немного” прервали…”

“Хорошо, вернись к твоим танцам и произнеси за нас молитву, Залман. Вы — Евреи замечательный народ, рискуете своей жизнью за вашу религию и танцуете под тенью смерти…”

В этом заключалась простая истина Залмана. Он получил специальный пропуск вернуться назад и пользоваться этим пропуском в будущем при осадном положении. И затем мы начали “Акафот”. О, эти “Акафот”. Я их никогда не забуду. Каждый раз, когда я праздную “Акафот”, я вспоминаю их; за последние тридцать лет!” Затем он принялся напевать мелодию:

“Раскачивай свои ноги и подними свой голос”.

“И да веселися с нашей Торой!”»

Симхат Тора Кантониста

1.

Симхат Тора в «Солдатской Синагоге» в городе С. в старой России имела удивительный вид. В этой маленькой синагоге царило настоящее и искреннее веселье с Торой; большинство членов этой синагоги были одно время Кантонистами.

Самое большое впечатление производило зрелище, когда в самый разгар веселья, один из старых солдат, танцуя со Свитком Торы в руках, неожиданно раскрывал свою рубаху, показывая глубокие рубцы на груди и плечах и пел при этом: «Тора, Тора, я люблю тебя». После окончания «Акафот» мы, молодежь маленькой синагоги, окружали этого старого солдата и просили его рассказать историю этих рубцов. С напряженным вниманием, выслушивали мы эту историю, хотя мы много раз слышали ее уже до того. Вот что он нам рассказывал:

«Мне было восемь лет, когда мой отец, Раввин Шломо, да будет благословенна его память, получил страшный приказ передать двадцать мальчиков из нашего города армии царя.

В нашем маленьком городе стоял стон. Для всех тех родителей, которые имели мальчиков моего возраста, включая моих родителей, это было днем суда. Если бы все дети этого городка умерли в один день от какой либо эпидемии, то трагедия в городе не была бы такой большой, какой она была тогда.

В доме моего отца собрались все виднейшие члены нашей общины. Некоторые из богатых членов предлагали значительные суммы общине, чтобы дети их не были забраны. Но мой отец не хотел и слышать об этом. Он потребовал, чтобы со всеми детьми обращались одинаково и что набор должен быть произведен путем жребия.

Несмотря на мою молодость, я отдавал себе отчет об ужасной трагедии и, лежа в постели и притворяясь спящим, я слышал много возбужденных голосов в соседней комнате, где происходило собрание.

“Ну, а что относительно вашего Довиделя?” — Я вздрогнул, когда услышал мое имя.

“Конечно, он не будет исключением”. — Я услышал серьезный голос моего отца.

Собрание продолжалось чуть ли не всю ночь, но я заснул до его окончания.

2.

Когда я проснулся утром я нашел мою мать, сидящей у кровати. Глаза ее были красными от слез и бессонницы.

Она меня поцеловала, как только я открыл глаза и я почувствовал ее горячие слезы на моей щеке.

Слова были совершенно бесполезны. Я понял, что был одним из тех мальчиков, которые будут забраны из дому и может быть больше никогда не увидят своих родителей.

“Не плачь, мать”, — сказал я. — “Я вернусь домой”.

“Что меня особенно беспокоит, Довидель”, — ответила мать, — “вернешься ли ты обратно евреем”.

“Мать, я всегда останусь евреем”, — сказал я в решительном тоне.

Та же сцена повторилась опять, когда я сидел на коленях отца в его маленьком кабинете. Он со мной долго разговаривал. На его глазах не было слез, но я знал, что сердце его разрывалось на части.

После этого отец долго не прожил. Он умер примерно за неделю до того, как должны были забрать мальчиков. Несколько дней спустя, в город пришли два незнакомца. Они сказали, что приехали покупать скот на соседних фермах. По городу распространились слухи, что они были похитителями детей. В народе говорили, что они подкуплены богатыми семьями и собираются украсть мальчиков бедных семей, чтобы ими пополнить квоту вместо богатых. О плане моего отца никто больше не говорил.

Когда приехали похитители, в нашем городе как будто бы пропали все мальчики. Мать спрятала меня в погребе.

Затем похитители пришли в наш дом. Я услышал грубые голоса, слабый кашель, вздох и затем треск, как будто бы безжизненное тело упало на пол. Я не мог больше прятаться, взобрался по лестнице наверх к двери, которая вела наружу и крикнул: “Мать, все ли в порядке? Выпусти меня отсюда!”

Через момент какие-то крепкие руки схватили меня и унесли. Я видел мою мать, лежавшую на полу. Я отчаянно сопротивлялся, но все было напрасным. Я мог только крикнуть: “Вы скоты убили мою мать”.

“Твоя мать будет в полном порядке”, — они сказали. — “А ты будь теперь хорошим мальчиком, иначе будет плохо”.

Нас мальчиков увезли в двух вагонах. Мы были привязаны один к другому и конец веревки был прикреплен к вагону.

Весь город пришел нас провожать, и среди народа была и моя мать. Я никогда не забуду это расставание. Вооруженная стража окружила наши вагоны и держала народ на расстоянии. Но внезапно мать моя прорвалась вперед и бросила мне маленький пакетик. “Не забудь свою Бар Мицву” — были ее последние слова.

Это была пара Тфиллин и маленький молитвенник, но до моей Бар Мицвы было еще так далеко…»

3.

Я не стану вам рассказывать, что я пережил в течение последующих трех лет «тренировки». Это не было военным обучением, а систематической подготовкой к крещению, с бесконечными побоями и пытками, когда мы отказывались есть с непокрытой головою или целовать крест; но мы всегда отказывались.

В течение этих лет на меня стали смотреть как на вождя этой группы. Поскольку я был сыном раввина и знал значительно больше других, они искали во мне руководства и ободрения. Я знал, что если покажу малейшую слабость, дух мальчиков будет разбит жестокой и ужасной «тренировкой», которой мы подвергались.

Это сообразил как-то унтер-офицер, которому была поручена наша группа. С этого момента он сосредоточил на мне свою «тяжелую артиллерию». Я должен был показать пример другим мальчикам, отказавшись от своей веры…

Им было нелегко со мной, а глубокие рубцы свидетельствуют о том, что и мне не было легко с ними.

Однажды, после ужасного избиения, меня привели к унтер-офицеру. При этом присутствовал священник и он пытался быть очень любезным и внимательным. Последовал длинный разговор, и когда один из них переставал говорить, его заменял другой. Мне обещали блестящее будущее, великолепную карьеру в военной академии, красивую форму генерала, и честь и власть губернатора; но в случае моего отказа, мне грозили смертью и сказали, что я больше никогда не увижу своей матери.

Они все продолжали говорить, но я с трудом следовал за ними. Я чувствовал только острую боль в моем теле, и ужасную жажду.

Я попросил глоток воды.

Унтер-офицер наполнил стакан искрящейся водою, но когда я хотел его взять, он отодвинул его.

«Не торопись, мой мальчик, дай сперва твой ответ».

«Пожалуйста, дайте мне воды. Мой ответ я дам в течение трех дней», — ответил я в полном отчаянии.

Унтер-офицер и священник обменялись взглядами, и затем мне разрешили выпить воду.

Следующие три дня были наихудшими в моей жизни. Я лежал на койке и все тело мое болело, но еще хуже была моя умственная агония. Смогу ли я выдержать дольше? Должен ли я сдаться? И затем я подумал о моих обязанностях по отношению к другим мальчикам моей группы, о моих родителях, и я покачал головою и закричал: «Нет, нет, нет!» И так это было — да и нет, все время.

Наконец, наступила последняя ночь перед решительным днем. Меня навестил унтер-офицер. «Ты хорошо выглядишь, мой мальчик. Не будет ли завтра большим днем в твоей жизни?»

«Конечно, будет», — я ответил. Он ушел в очень хорошем настроении, совершенно уверенный, что завтрашний день будет для него триумфом и что он получит повышение, когда генерал похлопает его по спине и скажет: «Молодец Иван, хорошо сделал», — и священник благословит его вечной жизнью за «спасение души».

Этой ночью я имел странный сон. Я находился опять в моем маленьком городе на берегу нашей реки, я нырял и плавал. Внезапно я почувствовал судороги и не мог больше плавать. Я испугался и стал искать воздуха. Я хотел кричать о помощи, но не мог произнести ни звука. Я тонул… Затем я увидел рядом плававшую солому и в отчаянии схватился за нее. Внезапно солома превратилась в толстую золотую цепь, дальний конец которой был основательно прикреплен к дереву, росшему на берегу реки. Когда я поймал ближайший ко мне конец цепи, я увидел, что она состояла из большого числа колец, становившихся все больше и больше, чем дальше они от меня удалялись. Затем я увидел золотые слова, выгравированные на кольцах и когда я всмотрелся, я сумел прочесть — «Авраам, Исаак, Яков» на самых больших и находившихся дальше всего от меня трех кольцах, за которыми следовали другие имена, столь знакомые мне по Библии. Когда я взглянул на мое собственное кольцо я увидел мое имя выгравированное на нем, и оно было прикреплено к другому кольцу с именем моего отца.

На мгновение я почувствовал себя в безопасности и счастливым, но затем, к своему ужасу, я заметил, что мое кольцо ломается на части. Еще одна минута и оно окончательно отломается от цепи и я утону…

«Нет, нет!» — закричал я, — «Не ломайся!»

«Я внезапно проснулся и сердце мое готово было выпрыгнуть. Остальную часть ночи я провел в слезах.

4.

Зал был набит людьми до отказа. На возвышении сидело много военных и среди них мой унтер-офицер и священник. В зале сидело много молодых Еврейских новобранцев из моей группы, так же, как и из других частей. Мое “крещение” должно было сопровождаться церемонией.

Когда меня подвели к возвышению и торжественно спросили, готов ли я стать христианином, я не ответил сразу. Я взглянул вокруг себя, взглянул на моих товарищей — Еврейских новобранцев, сидевших у стены и украшенных различными мечами и саблями, и через окно — на голубое небо.

За столом на возвышении стали проявлять беспокойство и принялись торопить меня с ответом о моей готовности перейти в их веру.

После этого я подошел к стене и снял с нее маленький топорик. Вернувшись к столу, я положил на стол три пальца, кроме указательного, который, как я надеялся, понадобится мне, чтобы надеть на него Тефиллин, и прежде чем, кто либо успел сообразить, что я собираюсь сделать, я взмахнул топориком и со всей силой ударил им по моим пальцам.

“Вот вам ответ за эти три дня!” — сказал я, махая моей окровавленной рукой перед их физиономиями. В следующий момент я потерял сознание».

***

После этого старый кантонист остановился и с гордостью посмотрел на свою левую руку, на которой недоставало трех пальцев. Больше ничего он нам не рассказал, но мы знали, что поступок этого старого солдата заставил царя отменить свой жестокий декрет. Потому что история о героизме и преданности своей вере со стороны молодого мальчика явилась темой для разговора в кругах императорского дома. Когда царь Николай услышал эту историю, он понял, что пока существуют мальчики среди его еврейских подданных, подобные этому Давиду, все его декреты обречены на неудачу.

Мы с восхищением смотрели на престарелого кантониста, но он не мог вынести культа героя. Он вскочил со своего места и принялся танцевать и петь:

«Тора — наш единственный выбор.

На Симхат Тора — веселись, веселись!»

Чтение из Торы на Шемини-Ацерет

ЧАСТЬ: ВТОРОЗАКОНИЕ 14:22—16:17

ХАФТОРА: I ЦАРСТВ 8:54—8:66;

В НЕКОТОРЫХ ОБЩИНАХ — 9:1

На Шмини-Ацерет читается известная часть Ассер-Теассер, о которой мы уже упоминали[19]. Она начинается с закона о десятой части (Маассер — десятая часть урожая, которая отдается). Суккот, Праздник Жатвы, был тем временем, когда различные десятые части отдавались Левитам и беднякам. Каждый год было две десятых части. Первая десятая часть предназначалась для Левитов и вторую десятую часть следовало брать с собою в Иерусалим и использовать ее на увеселения. Каждые третий и шестой год Вторая десятая часть заменялась Десятой для Бедного Человека. (Никаких десятых частей не полагалось от того, что выросло в течение седьмого («Шмита») года, потому что все это не принадлежало собственнику, а принадлежало всем).

В части этой говорится также о Субботнем Годе (Шмита) и об освобождении (прощении) от долгов, так же, как и об освобождении рабов в тот год.

Для Мафтира, из второй Торы, читается короткий отрывок из Чисел 29:35-39 о жертвоприношениях на Восьмой День, Шмини Ацерет.

Афтара является продолжением темы из Афтары на первый день Суккот. После того, как Царь Соломон закончил свою трогательную молитву, излив свое сердце перед Г-сподом в только что законченном Храме, он поднялся и благословил народ Израиля. Здесь мы цитируем его заключительные слова, потому что они являются очень вдохновенными:

«Благословен Г-сподь, Который дал покой народу Своему Израилю, как говорил, не осталось неисполненным ни одного слова из всех благих слов Его, которые Он изрек через раба Своего Моисея. Да будет с нами Г-сподь Б-г наш, как был Он с отцами нашими, да не оставит нас, да не покинет нас; наклоняя к Себе сердце наше, чтобы мы ходили по всем путям Его и соблюдали заповеди Его и уставы Его, которые Он заповедал отцам нашим.

И да будут слова сии, которыми я молился пред Г-сподом, близки к Г-споду Б-гу нашему день и ночь, дабы Он делал, что потребно для раба Своего.»