Еврейская бабушка

Мудрецы Талмуда говорят: — «Благодаря заслугам праведных женщин — жен, которые рожали в тяжелейших условиях рабства в Египте, повитухам, которые не убивали детей — евреи были освобождены из египетского рабства. А благодаря заслугам женщин, что не отдали свои драгоценности на создание золотого тельца, а затем отдали все, даже зеркала, на строительство Мишкана — еврейский народ получил Т-ру, выжил и живет по сей день»

Судьба этой маленькой хрупкой женщины очень сложна и необычна, но каким характером, силой воли обладала эта «а фрумэ идишка»! В том далеком 1886 году в г. Бердичеве на Украине в семье мануфактурщика родилась «слабая» девочка («слабость», впрочем, опровергается всем дальнейшим повествованием). И, чтобы увеличить ее силы (на такую непростую и долгую жизнь), согласно еврейской традиции ей дают двойное имя — «Шейне-Малле». Папа ее был раввином, и в доме поддерживался Шлом-байт. И все воспитание было религиозным, в подчинении Всевышнему. О том, какую долгую и богатую событиями жизнь она прожила, говорит тот из миллионов многочисленных сипуров — «майсев», что она рассказывала нам, внукам, — о том, как видела еще аж царя России. Правда, она рассказывала, смеясь, что была больше увлечена золотыми рыбками, плававшими в царском фонтане, чем высокопоставленной персоной. Хотя ее отец и пытался убедить ее «уделить» больше внимания царю…

Проходят годы, и фашистские полчища вторгаются на территорию СССР, подминая под собой всё. Люди «поднялись» и побежали из Белоруссии, с Украины… Вот так и оказалась Шейне-Малле бат Пинхас Харкац (да будет благословенна ее память) одна в Узбекистане, в г. Самарканде. Похожими путями там-же в Самарканде оказались два брата Ноделя, растеряв всех своих родных во время эвакуации. Один из братьев Нодель — и был мой дед Шмуль Бен Нохам (будет светла их память). Удивительная история встречи Шейне-Малле со Шмуликом (моим дедом) в трамвае — (да, было еще такое время, когда по улицам этого старинного города Самарканда гремел трамвай), кто-то кому-то рассказывал грустную историю и мой дед всплакнул, чем и вызвал интерес Шейне-Малле. Так и возник союз этих двух немолодых людей, потерявших своих близких в годы войны, и Шейне-Малле «вошла» в нашу семью. И стал мой дед вторым мужем Шейне-Малле, а моя бабушка второй женой Шмуля Бен Нохама. Ну а затем семья Нодель соединилась с семьей Гуслицер — моего папы — и родился я…

Сейчас я понимаю — все еврейское, что было заложено во мне, — это заслуга моего деда, а ещё в большей степени моей бабушки.

«Шма Исраэль» я учил не по книгам, а повторяя за бабушкой по слогам. У бабушки в нашем доме в Ташкенте был свой уголок кашрута (мои родители этого не придерживались). Но было так: когда отец приносил с базара арбуз, или дыню, или еще что-то такое, что она могла есть — первый кусок отрезался именно ей, и ее ножом. И еще были периоды, когда в нашем доме «властвовала» — была «генералом» бабушка. Это были дни еврейских праздников. Пейсах (здесь и далее пишу названия праздников и другие слова на идиш, как их произносили в нашем доме) — и, как всегда, папа покупает новый недорогой фарфоровый сервиз. Остальное — вилки, ложки, ножи, «бэхэрлах» — мы кошеровали. Мама, уходя на работу, просила нас во всем помогать бабушке, но просить не требовалось. О, как мы с сестрой ждали этого момента. Я с бабушкой ставил огромную кастрюлю на газ. А рядом уже грелся огромный камень, который затем опускался в кипящую воду, заставляя её еще больше кипеть, бурлить. И начиналось волшебство… В этом «вулкане страстей» постепенно исчезало все то, что было намечено кашеровать. Всё было очень серьезно, но мы все втроем были веселы и довольны. И в течении восьми дней в нашем доме не было никакого «Хумеца», последние его частички были собраны все той же бабушкой со свечкой и гусиным пером (только ей известно, где найденным) и затем сожжены. Сейчас, когда я в своей иерусалимской квартире перед Песахом собираю десять разложенных заранее кусочков хлеба, слезы застилают глаза и вспоминается наши тогдашние праздничные приготовления… — спасибо тебе дорогая бабушка!

А вечером ждал шикарно накрытый стол со всеми соответствующими атрибутами. И бабушка (да, в отсутствие деда это делала она) два дня вела Праздничный Сэдэр. А мы все, нарядно одетые, устремляли свои мысли… туда, где мы, евреи еще были рабами в Египте. Но вот родился мальчик, снял корону с фараона, затем, правда, схватив горячие угли в рот, а, повзрослев, этот «мальчик», Моше, пришел забрать нас из Египта. И видели мы ужасы этих казней, и со всеми вместе мы вступили в кипящее море, и оно пропустило нас. И, хотя это повторялось из года в год, мы ощущали каждый раз вновь и вновь, что вместе с ними выходим из того рабства…

И хрустела маца, и задавались четыре вопроса, и выпивались четыре бокала, и отливались «макэс» нашим врагам, а мы сидели, развалившись, как короли, и один из «бэхэрлах» был наполнен для «Аленувэ» (Элиягу ха — Нави), и открывалась ему входная дверь, и мы ждали, затаив дыхание, что вот-вот он войдет, и отопьет вина, и наполнит наш дом счастьем. И теперь я понимаю, что так это и было на протяжении многих счастливых лет. А затем мы с сестрой стремимся выкрасть «афэкеймес» и взамен получить подарок. Надо еще отметить, что мы все даже вне дома не ели Хумец (каждый из нас по возможности брал какую-то еду с собой, из того, что готовила бабушка).

Я прекрасно помню обряд «Капурэс». Бабушка в свои семьдесят и более лет, ехала на базар, чтобы купить курицу (затрачивая на это неимоверное количество времени и сил), а затем крутила ее над нашими головами, произнося текст, выполняя установленную заповедь.

Праздник Пурим — и от запахов кружится голова, бабушка вся в заботах: духовка работает в полную меру своих возможностей, выдавая «на гора» — струдели, «гументаши», лэках, кигал, цимэс и многое другое. И волшебные рассказы бабушки, которые мы слышали много раз в году (по нашим просьбам) о жребии, что выпал нам — еврейскому народу. И видим злобное лицо Омана, и страдающего Мордехая, и, конечно, прекрасный лик нашей спасительницы Эстер. Конечно, мы уже давно все знали наизусть, но все равно раз от разу ждали, как в семи царских одеждах выедет на белом коне Мордехай и будет издан указ, что евреи могут защищать себя. И жребий — Пурим выпадет нам, и победа всегда (!) будет на нашей стороне, над новыми и новыми «оманами», возникающими на нашем пути. Сейчас я поражаюсь, какими простыми и доступными словами передавала нам бабушка святые слова Т-ры. И, конечно, Пурим неразрывно связан с «шалахмунес». Все, ранее испеченное, бабушка сортировала, распределяла, чтобы всем ее подругам и знакомым хватило. А затем эта хрупкая женщина с огромной сумкой устремлялась исполнять заповедь, а из сумки шли такие запахи! Уставшая, но довольная, через несколько часов она возвращалась с огромной сумкой домой, но уже с тем, что ей дали в ответ подруги…

А когда зимними холодными вечерами в проеме бабушкиного окна мерцали огоньки — мы знали, вот и наступила Ханука. Да, сейчас тут у нас, в Израиле, все просто: купил ханукию, налил масла, зажег свечи. Но тогда, в Ташкенте, в окне мерцали огоньки искусно собственноручно сделанной бабушкой ханукии. Все, вплоть до фитильков (что она скручивала из ваты), бабушка делала сама. Хлопковое масло (один из символов этого праздника) было залито в девять пробочек, установленных на дощечке. Конечно, мы с сестрой с нетерпением ждали — когда же дадут нам «хануке гелт»… и, получив, благодарили ее. А бабушка говорила в ответ слова, смысл которых я понял, к сожалению, намного позже : «Не говорите спасибо, детки, а скажите, чтоб и в следующем году в этот великий праздник я могла дать вам столько же хануке гелт». И опять: рассказы про Маккавеев, нашу победу, чудо с маслом. Возвращаясь из института, позже с работы я знал, что из бабушкиного окна будет светить мне ханукия. Это был огонь нескончаемой еврейской жизни, который поддерживался энергией этой маленькой, но Большой Еврейской женщины!

Каждый праздник имел свой вкус и запах.

Ханука — шкворчание хлопкового масла и выпрыгивающие из него румяные блинчикес, латкес, пончикес, и довольное лицо бабушки. И казалось, что это навечно, навсегда…

Праздник Сукэс мы знали, но «суку» не строили — не стоило «гусей травить» — мы жили в густонаселенном микрорайоне. Но знали, опять же, по рассказам бабушки, что эту неделю мы должны жить во временных никем и ничем не защищенных строениях в память о том, как наши предки жили в пустыне, выйдя из Египта.

Праздник Швус — и мы едим искусно приготовленные бабушкой молочные блюда и много фруктов, овощей. Благо, полна этим была земля Узбекистана. Конечно, бабушка говорила, что в это время там, у горы Синай, евреи (и, что еще удивительнее, мы тоже — и я, и сестра…) получили от Ашема Тору. Но в это было просто невозможно поверить и представить. Перед глазами стояла содрогающаяся в пламени и дыму гора, а внизу — испуганные люди, и мы среди них. Но почему-то я тогда был уверен, что праздник дарования Торы это Симхас Тора, а о празднике Лаг баОмэр почти не говорилось.

Праздник Рош аШуна, Йом Кипур, Тиша беАв «стоят» как бы особняком. Мы знали, что это серьезные грустные дни молитв и постов. И все мы постились, несмотря ни на что, и где бы не находились. А в Йом Кипур старались отпроситься с учебы или работы под любым предлогом. «Изкор» говорили за безвременно ушедших родных, как я, к сожалению, теперь говорю за родителей, и за дедушку, и за мою Шейне-Малле (пусть будет благословенна их память).

Чтобы не заканчивать грустным, вспомню еще один из многочисленных эпизодов ее жизни. Она и ее подруги находили богатых людей (это в Ташкенте-то, в СССР, когда люди просто боялись слова «богатый»), просили у них денег на цдуке, а потом ходили и раздавали эти деньги тем людям, которые, по их мнению, нуждались. Я думаю, что много таких бабушек было и в Брянске, и во Владивостоке, и в Свердловске, и в Ереване…

Анатолий Гуслицер, внук Шейне–Малле