Темы: Цдака, Оцарот, Десятина, Отношения между людьми
«…от всякого человека, благорасположенного сердцем, берите приношение Мне» (Шмот 25:2). Известен вопрос святого Алшиха[1]: почему здесь сказано «берите», а не «дайте»? Мидраш Рабба[2] объясняет: тот, кто дает что-либо ради исполнения заповеди, получает больше, чем всё золото и серебро, которое он отдал.
Один человек рассказал нам случай из своей жизни:
Мама стояла передо мной и считала монеты, оставшиеся в ее кошельке, который знавал и лучшие времена. Двое собирателей пожертвований стояли в дверях, и мама дала мне большую купюру, чтобы я передал им. Я протянул им деньги с дрожью в руках и чувством горечи, а они довольно улыбнулись и выписали квитанцию. Не думаю, что во всем нашем многоквартирном доме кто-то еще дал им так много. А мама еще сказала им «спасибо» за то, что они помогли ей выполнить заповедь, взяв пожертвование, и закрыла дверь с такой улыбкой, будто только что выиграла в лотерею.
Но мы с сестрой не поддержали эту улыбку. Десятилетние дети уже хорошо знают, что именно можно купить за деньги.
Сегодня я стараюсь смотреть на вещи иначе.
Мама была одной из тех, кто выжил во время Холокоста. В шесть лет она с семьей оказалась в Терезиенштадте, а когда ей исполнилось семь, половина семьи была освобождена. Вторая половина не выжила. Пережить такое — это бремя на всю жизнь.
Я знаю людей, которые хранят дома запасы пищи на случай любой беды. Другие берегут деньги как зеницу ока — как возможность выкупить свою жизнь, если мир снова перевернется. Такие есть, и их, наверное, большинство. Но на мою маму лагеря смерти повлияли иначе.
— Ценности в лагере были совершенно не такие, как в обычном мире, — не раз говорила нам она. — Вы бы не спаслись, если бы были красивее, талантливее, сильнее или имели бы больше связей. Часто как раз всё это заставляло людей быстрее сломаться. То, что действительно отличало одного от другого, — это его душа и добрые дела. Этого даже немцы не могли отнять…
Так у мамы закрепилось глубокое осознание того, что каждая монета, которую она тратит на милостыню, станет ее достоянием навеки.
А мы были детьми. Мы не чувствовали внутреннего смысла заповеди, не чувствовали радости от ее выполнения и, естественно, слава Б-гу, никогда не были в Терезиенштадте.
Однажды мы видели из окна, как мама спрашивала двух почтенных дам, которые каждый месяц собирали в нашем доме пожертвования: «Почему вы к нам не зашли?» Думаю — почти уверен, — что они знали, каково наше финансовое положение, и не хотели «вкусить трапезу, которой недостаточно даже для самого хозяина». Поэтому и предпочитали не стучать в нашу дверь. Но мама была очень решительна. Она убеждала их, что они просто не могут отказаться зайти к нам, выпить что-нибудь и принять ее пожертвование. Ее бы такой отказ очень огорчил.
А огорчать ее те двое не хотели. Они пришли, посидели, побеседовали немного, а потом забрали щедрое пожертвование и ушли. Естественно, после них было и много других.
В тот печальный день в моем сэндвиче не было ничего. Шоколадная паста закончилась, сыр был с подозрительным запахом, и не было ничего, что можно было бы положить на бутерброд. После молитвы у нас был урок по Пятикнижию, речь шла о десятинах и пожертвованиях. Наш учитель ребе Танхум был воодушевлен и говорил высокие слова о том, как дающий монету бедному получает двойное благословение.
Он написал на доске слово «благословить» и стал объяснять, почему каждая буква в нем — двойная. Он еще сказал, что это единственная заповедь, в которой Б-г позволяет испытать Его и открыть, что отделение десятины приносит богатство тому, кто отделяет.
На перемене я достал свой бутерброд, откусил пустой хлеб без вкуса и запаха и подумал, что если ребе Танхум прав, между ломтиками хлеба у меня появилась бы селедка, как у Шраги, фалафель, как у Герши, или это вообще была бы вкусная булочка, как у Шломо. Ведь моя мама дает очень много пожертвований — почти всё, что у нее есть. Я уверен, что родители Шраги или Шломо не дают столько. Уверен!
Нечто внутри меня было подточено. Я думал, что если учитель неправ в отношении десятин, то он, возможно, неправ и во многом другом. Естественно, я не осмелился никому рассказать о своих «еретических» мыслях. Во мне жил страх, и я продолжал искать ответы.
Однажды, когда я попросил у мамы дать мне попробовать шоколадный торт, который она испекла на субботу, она ответила категорическим отказом. «Человеку в жизни нужно терпение, — сказала она. — Необязательно получать всё сразу. Это очень здорово — немного подождать, и Б-г тоже не сразу дает нам то, что мы просим. Вечером после трапезы ты получишь свой кусок торта, но не сейчас».
Возможно, мама полагала, что преподает мне урок терпения, но на самом деле я получил урок веры. В моем мозгу высветились ее слова: «Необязательно получать всё сразу».
Я снова стал с открытым ртом слушать учителя, а на каком-то этапе добавил к этому безмолвную молитву к Б-гу: просил увидеть, как то, чему учит нас учитель, исполняется.
Однажды мой отец, который работал тогда в местной пекарне, вернулся домой, радостно улыбаясь. Он рассказал нам, что в ближайшие дни открывает магазин выпечки, и попросил приходить после полудня помогать ему.
В Америке такая выпечка (бейгелес) считалась едой еврейских мигрантов, а бейгелес с лососем считались традиционным блюдом. В Израиле же их не очень хорошо знали, и мой отец первым открыл такой магазин, а впоследствии создал свою торговую марку.
Мама продолжала давать пожертвования, но теперь ей уже было, что дать. На каникулах я помогал в магазине, а повзрослев, стал партнером в папином бизнесе, который процветал, открыл еще филиалы, и, слава Б-гу, стало чем кормить семью.
Однажды передо мной возле прилавка оказался ребе Танхум с двумя детьми примерно десяти и двенадцати лет. Он не узнал меня, но я его сразу вспомнил. Тот же дорогой учитель, только поседевший.
— Не могли бы вы приготовить моим внукам бейгелес? — вежливо попросил он.
— С радостью, — ответил я.
Когда он собирался заплатить, я сказал:
— Раби Танхум, вы меня не помните? Я вот помню ваши уроки и объяснения, в том числе тот особый урок о заповеди десятин и пожертвований. Разрешите мне сегодня угостить вас за свой счет. (Бэха Батахну)
[1] Раби Моше бар-Хаим Альшейх (Альшейх а-Кадош, или Альших; ок. 5267-5360 /ок.1507-1600, Эдирна — Салоники — Цфат) — выдающийся законоучитель и комментатор Писания.
[2] Мидраш Рабба на Пятикнижие и пять Свитков (Мегилот) — Рут, Коэлет, Шир а-Ширим, Эйха, Эстер. Составлен в Эрец-Исраэль, по одному мнению, его составителем был раби Ошая Рабба (II в. н.э.), по-другому — Раба бар-Нахмани (III в. н.э.).
Рав Александр Кац,
из цикла «Хроника поколений»
Яаков был вынужден бежать от Эсава. В пророческом сне он увидел ангелов, которые поднимались на небо по лестнице. Что испугало праотца?
Рав Моше Вейсман,
из цикла «Мидраш рассказывает»
Эсав сам преследовал Яакова и приложил все усилия, чтобы догнать брата
Дон Ицхак бен-Иегуда Абарбанель,
из цикла «Избранные комментарии на недельную главу»
Благословения, которые дает Всевышний людям, несут огромное благо. Наши же благословения Б-га являются восхвалением и прославлением.
Рав Леви Гдалевич,
из цикла «Лестница Яакова»
Рав Моше Пантелят,
из цикла «Уроки Пятикнижия — Берешит»
Рав Эльяким Залкинд
Почему Яаков побоялся подниматься по лестнице?
Рав Леви Гдалевич,
из цикла «Лестница Яакова»
Рав Леви Гдалевич,
из цикла «Лестница Яакова»
Рав Ицхак Зильбер,
из цикла «Беседы о Торе»
Недельная глава «Ваеце» («И вышел») начинается с того, что Яаков отправляется в Харан, к Лавану-арамейцу, брату его матери Ривки, чтобы взять себе жену из его дочерей, и кончается его возвращением в родные края спустя двадцать с лишним лет с детьми, женами, слугами и стадами
Рав Леви Гдалевич
Рав Леви Гдалевич,
из цикла «Лестница Яакова»
Рав Леви Гдалевич,
из цикла «Лестница Яакова»