Противостояние

1. Ангелы в СССР

Вскоре после алии (он прибыл в 1972 году с семьей в Израиль из Таш­кента после 16 лет «отказа», чудом провезя через советскую таможню свою уникальную библиотеку священных книг) рав Ицхак Зильбер был приглашен в Америку для участия в сборе денег на религиозное обучение детей российских олимов.

Там он провел, по его словам, «счастливые дни» — встречался со многими людьми и много выступал. Был у одного из «глав поколения», раввина Мойше Файнштейна, беседовал с ним и получил от него смиху — удостоверение в том, что он, Ицхак Зильбер, является раввином, обладающим знаниями (в йешиве ему учиться не довелось…). Больше часа беседовал с ним Любавичский ребе, который на вопрос рава Зильбера, чем ему заняться в Израиле, чтобы принести больше пользы, порекомендовал в качестве большой мицвы заниматься русскими ре­патриантами. И я стал это выполнять, — пишет рав Зильбер * .

И был благотворительный обед, на котором присутствовали великие люди Торы, а также богачи. Первым говорил я, — вспоминает рав Зильбер, — и сказал, что, если бы взяли чистых ангелов и спустили в этот мир в семнадцатом году, и дали им пережить революцию, разгул банд Петлюры и Деникина, Махно и Колчака, гражданскую войну, во время которой были убиты триста тысяч евреев, и коллективизацию, когда крестьян, отняв у них все дочиста, сослали в Сибирь, и действия новой власти, которая немедленно закрыла еврейские школы и посадила за решетку тех, кто обучал Торе, и репрессии тридцать седьмого года, когда мил­лионы были расстреляны без причины, посажены в лагеря, откуда вернулись очень немногие, и еще гитлеровскую оккупацию, когда девяносто процентов евреев Эстонии, Латвии, Литвы, Бе­лоруссии и Украины были уничтожены, и голод в Ленинграде, и обвинения в «космополи­тизме», и процесс врачей, — так я уверен, что от этих ангелов ничего бы не осталось.

Рассказ рава потряс присутствующих, которые стали давать деньги на дело еврейского религиозного образования.

2. От сердца к сердцу

Как же удалось раву Ицхаку Зильберу не сломиться в таких условиях и не только не утратить веры во Вс-вышнего, но подняться и поднять многих и многих людей к высотам Торы? На том же собрании три десятилетия назад рав Зильбер, поблагодарив устроителей, произнес следующее:

— Сказано: «Шма Исраэль, а-Шем Элокейну, а-Шем Эхад. Ве-аавта эт а-Шем Элокеха бе-холь левавха…» — Слушай, Израиль: Г-осподь — Б-г наш, Г-сподь един! И люби Г-спода Б-га твоего, всем твоим сердцем, и всей твоей душой, и всем твоим достоянием.

А как узнать, любишь Б-га всем сердцем или нет? Вот дальше и сказано: «Пусть будут слова эти, которые Я заповедовал тебе сегодня, в сердце твоем. И учи им своих сыновей…» Отец меня учил и алеф-бету, и ТАНАХу, и Гемаре, и Шулхан Аруху, он был мой единственный Ребе. Я тоже учил этому своего сына Бенциона… «Научи этим словам своих детей.» Тот, кто любит Б-га, будет это делать.

Основа характера и убеждения человека, как известно, закладываются с самых ранних лет. Рав Ицхак Зильбер — потомок раввинов, чья родословная (по материнской линии) восходит к самому Раши. Свои книги «Пламя не спалит тебя», «Беседы о Торе», неоднократно выходившие большими тиражами, он посвящает, как пишет, моему дорогому отцу и учителю раву Бенциону Зильберу, раввину города Казани в Советском Союзе, сыну равва Ицхака Циюни, раввина города Режицы в Латвии, автора книги «Олат Ицхак», благословенна их память, и моей дорогой матери и наставнице Лее-Гитл, дочери равва Моше-Мишеля-Шмуэля Шапиро, раввина города Рагува в Литве, автора книги «Твуот Шемеш», благословенна их память.

3. Под одной крышей с потомками Амалека

Родился я в 1917 году в Казани, — рассказывает в «Пламени…» рав Ицхак — Мои благословенной памяти родители <…> дали мне традиционное еврейское воспитание. С малых лет я стал изучать ТАНАХ и Талмуд: учиться мне приходилось, по понятным причинам, в обста­новке строжайшей секретности.

О своем детстве рав Ицхак подробно рассказывает в готовящейся к выходу книге вос­поминаний, главы из которой печатались в «Иерусалимском журнале» (2001/ 9, 10):

Как это отцу удалось — ума не приложу, но я ни одного часа не учился в школе. При советских порядках и законе об обязательном начальном образовании — это просто чудо. Чтобы я мог учиться на равных с ребятами, отец какое-то время нанимал для меня частных учителей по математике, физике и русскому языку. В основном этими предметами он занимался со мной сам (как и когда отец приобрел эти знания, мне неизвестно, но такое и не спрашивают о человеке, умеющем учиться; он сделал это ради меня). Отец всегда брал меня с собой в синагогу. В шесть лет я уже знал назубок все молитвы и молился наизусть.

Жизнь семьи раввина — «лишенца», как тогда таких называли, — была тяжелой и уни­зительной. С момента, как я себя помню, — вспоминает рав Ицхак, — мы жили в жактовской (государственной) трехкомнатной квартире. Звучит неплохо, верно? Но выглядело это так: родители со мной — втроем — в двенадцатиметровой комнате, соседская семья — в таких же апартаментах, а центральная комната отдана молодежной группе Еврейской секции Компар­тии. Приходилось жить под одной крышей с этими потомками Амалека, которые отличались от членов «гитлерюгенда» (молодежной организации Гитлера) только тем, что стремились не к физическому, а к духовному уничтожению евреев. Члены Евсекции беспощадно боролись с пережитками прошлого — с верой своих отцов: закрывали синагоги и миквэ … , запрещали кошерный убой скота, сажали в тюрьмы тех, кто обучал Торе. Они буквально охотились за молодежью, как за зверями — заходили во все еврейские дома и требовали: «Идем с нами!» Отказываться и вступать с ними в спор было опасно.

Не миновал их внимания и маленький сын раввина. Но тут, что называется, коса нашла на камень.

Помню пришел я домой в эрев шабат (в пятницу вечером) и хотел пройти к себе в комнату. Один из этих евреев [из Евсекции. — З.С.Л.] останавливает меня, сует мне, одиннадцатилетнему мальчишке, спички и говорит: « А ну-ка зажги, не то побью!» Я не зажег, вырвался как-то и убежал. И это у себя дома.

4. Мне нужно ехать в Палестину…

С детских лет складывалось у рава Ицхака Зильбера единство убеждений и поступ­ков. Вот он, мальчик, прочел в Торе, что между евреями и Б-гом существует вечный и ненару­шимый союз, заповеданный Вс-вышним Аврааму и его потомству (Берешит, 17:7). Его поразили следующие слова: «И Я дам тебе и твоему потомству после тебя землю проживания твоего, всю землю Кнаана во владение вечное. » (17:8)

Значит ли это, что я когда-нибудь буду жить в Эрец-Исраэль?, — спрашивает он у родителей. И несмотря на то, что тогда, в двадцатые годы, это казалось немыслимым, они с уверенностью отвечают: «Будешь!» И я решил действовать.

Не откладывая дело в долгий ящик, маленький Ицик отправляется в … Народный ко­миссариат иностранных дел Татарской республики и спрашивает, кто здесь самый главный. На вопрос советского чиновника, чего он хочет, мальчик говорит:

— Разрешите мне выехать к дедушке в Литву, в горд Рагува Паневежской области. Фамилия дедушки — Шапиро.

— Зачем тебе в Литву, мальчик?

Я простодушно отвечал:

— Мне нужно ехать в Палестину, а из России туда не выпускают. Поэтому я хочу поехать в Литву, а оттуда — в Палестину.

— Да? Любопытно! Мальчик, а в какой школе ты учишься? Кто твои папа и мама? За такое воспитание сажать надо.

Не помню, как я убежал оттуда. Только через много лет я понял, какой опасности подверг отца и мать. Лишь чудом можно объяснить, что их не арестовали.

И этот же «литовский» дедушка, раби Мойше-Мишель-Шмуэль Шапиро, из-за границы (Литва тогда не входила в СССР) написал внуку последнее письмо:

Мой дорогой внук Ицхак-Йосеф! Мы с бабушкой очень озабочены тем, что вы живете в «холодном климате» [ так он иносказательно обозначил советскую систему. — З.С.Л.]. Все наши молитвы Б-гу в том, чтобы ты остался верующим евреем, знающим Тору…

Письмо залито слезами. Вскоре дедушка умер.

Этот «холодный климат» становился все более суровым, но рав Ицхак Зильбер, как и многие подобные ему евреи, шли избранной дорогой и выдержали противостояние советскому Мицраиму.

5. В армии Вс-вышнего

Среди битв, которые вели религиозные евреи с советской системой, важнейшей была за соблюдение субботы. Начав работать с четырнадцати лет, р. Ицхак нашел место, где не ра­ботали в субботу (тогда это был обязательный рабочий день). За это в остальные дни он обязался работать вместо положенных ему, как подростку, шести по двенадцать часов в день.

В полседьмого утра я старался уже быть в синагоге, молился, учил Гемару, потом отправлялся на работу. Я чинил примусы, керосинки, патефоны, велосипеды. Дело я осваивал старательно и стал рабочим что надо: я слесарь шестого разряда, прошу не шутить!

Но советский закон обязателен для всех.

После убийства Кирова не работать по субботам стало невозможно. Все кругом проявляли отчаянную бдительность, интересовались, кто мои родители, пытались уговорить, что надо работать в субботу, что вокруг кипит новая жизнь, а я держусь за старое, и тому подобное. Уговаривали четыре недели, но все четыре субботы я на работу не выходил. И с понедельника меня уволили. Мне было семнадцать лет.

Вставал вопрос, что делать дальше.

Изо дня в день знакомые и соседи твердили моему отцу:

— Ребе, что вытворяет ваш сын? Его поведение и для вас опасно! Ну, неделю не будет работать в субботу, ну — месяц! Но нельзя же всю жизнь прожить, как на войне! И что из него выйдет? Сейчас, когда ему шестнадцать-семнадцать лет, он мог бы еще учиться и стать инженером, врачом. Но он нигде не учится.

Родители молчали. Мир вокруг становился все мрачнее. Сначала закрыли миквэ, потом шохетам запретили резать мясо, людям оставалось либо полностью отказаться от мяса, либо есть трефное. Некоторые выдержали, некоторые — нет. А дети, повзрослев, уже не колеблясь, покупали и приносили домой трефное. Потом, в тридцатом году, закрыли синагогу…

Помню, мы с отцом шли с молитвы со старым Шохетом реб Исроэлем и взрослые уже не впервые вели между собой такой разговор:

— В этот Йом-Кипур еще был миньян. А вот соберется ли миньян лет через двадцать?

Шохет сомневался :

— Нет, пожалуй.

Отец задумался :

— Если найдется кто, чтобы собрать людей, то миньян и соберется.

Взрослым, даже твердо верующим, в те дни казалось, что все кончено. Но я, мальчишка, был уверен, что всё будет в порядке. И решил запомнить этот разговор и посмотреть, что будет. И запомнил. Смотрю: пятнадцать лет прошло — миньян есть, двадцать лет прошло — миньян есть, и еще больше людей, чем прежде.

Рав Ицхак Зильбер — как раз один из тех, кто «СОБИРАЕТ МИНЬЯН». К нему всегда тянутся люди, и нет таких ситуаций, из которых он не мог бы выйти достойно, как подобает еврею…

6. Субботы в университете

Вот он уже студент физико-математического факультета Казанского университета ( мать советовала: «Попробуй где-нибудь учиться. Будешь в субботу слушать, а писать не будешь.»). Нелегко студенту-еврею соблюдать заповедь субботы. Чтобы не писать в этот день, он то «забывал» дома тетрадь, то перевязывал палец, который якобы поранил, то просто сказывался больным и не приходил на занятия в университет.

Когда в субботу преподаватели вызывали меня к доске, им приходилось выслушивать самые фантастические причины, объясняющие, почему я предпочитаю оставаться на месте. В конце концов я нашел выход из положения: изучил расписание на полгода вперед и те предметы, лекции по которым читались по субботам, сдавал до наступления сессии, в первый или второй месяцы занятий, освобождаясь таким образом от необходимости приходить по субботам в университет.

Трефного я, конечно, не ел. В городе [Казани] был миньян — десяток пожилых евреев, и я использовал любую возможность помолиться вместе с ними. Свои занятия Торой я не прекращал ни на один день — отец еще в детстве приучил меня ежедневно по два часа учить Талмуд. Если, готовясь к университетским экзаменам, я был вынужден корпеть над учебниками до трех часов ночи, то с трех до пяти я занимался Талмудом. Когда же по каким-то причинам мне это не удавалось, я записывал свой «долг» в особую книжечку и восполнял пропущенное при первой же возможности. Руководствуясь требованиями Торы, я старался помогать людям как мог: опекал больных, давал бесплатные уроки детям из бедных семей, готовя их к экзаменам…

7. Кем быть?

Перед молодым математиком открывался путь научной деятельности. Его руководителем в университете был ученый с мировым именем — член-корреспондент Академии наук СССР Н. Г. Чеботарев, специалист по высшей алгебре. Он хотел сделать Зильбера своим аспирантом и дал ему тему для самостоятельного исследования. Но в аспирантуру его не приняли. Несмотря на это, он продолжал разрабатывать свою научную тему, время от времени консультируясь с профессором Чеботаревым. «Иногда я вставал в пять утра и до молитвы (в Казани я всегда молился в миньяне) занимался математическими изысканиями. Я написал серьезную работу по теории чисел и мечтал, что когда-нибудь пошлю ее самому Эйнштейну.»

Потом подумал: хорошо, допустим, я ее опубликую, получу кандидатскую или докторскую степень. Тогда из России уже ни за что не выехать! И так-то не просто вырваться, а ученому со степенью и того труднее. И я приказал себе (еще при жизни Чеботарева) не трогать больше эту тему. <…> имей моя работа прикладное значение, будь она применима в медицине, скажем, или в оборонных целях, я бы постарался ее закончить [в Израиле. — З.С.Л.]. Или, если бы это могло привести евреев к Б-гу — я бы это обязательно сделал. А так, чисто теоретическая работа! Ну и что? Ну, будет еще один ученый еврей…

Это умение подчинить себя главному, оставив в стороне второстепенное, отличает целеустремленную натуру рава Ицхака Зильбера на протяжении всей жизни.

8. Военные годы

Войну он встретил, работая учителем школы в селе Столбищи близ Казани. Голодал, а однажды едва не замерз жестокой зимой 42-го года на сельской дороге (всю неделю жил на селе, а субботы старался проводить дома, в Казани).

Однажды, в самый разгар войны, когда положение на фронте было особенно тяжелое, его забрали прямо на улице (у него не оказалось с собой документов) и объявили мобилизованным, хотя до этого по состоянию здоровья («я был сильно истощен, и нервно, и физически») в армию его не брали.

А дело … было в субботу.

Я прихожу домой и говорю:

— Папа, меня забирают в армию. Дали полчаса на сборы.

Отец спрашивает :

— Ты недельную главу уже всю прочитал?

Я говорю:

— Нет.

— Что же ты сидишь? Там же у тебя не будет Хумаша (Пятикнижия). Садись пока и дочитай.

Я сел читать.

Но с властями шутить нельзя. Я дочитал и пошел к ним. И опять по какой-то причине отложили мою отправку. Тут меня взяли преподавать в техникум и дали броню. Но до сих пор помню, как спокойно отец сказал: «Ты ведь раздел не прочитал, а там у тебя не будет Хумаша. Так прочитай сейчас.»

9. Уроки в субботу

Работая в сельской, а потом и в городских — В Казани — школах, техникумах и институтах почти двадцать лет, рав Зильбер выработал свою оригинальную систему, позволявшую ему избегать нарушения закона субботы. В книге воспоминаний он делится с читателем своим «приемами маскировки». **

Первый и основной принцип — всю неделю я работал на субботу, собственно, я этот принцип не придумал, так оно и полагается: всё лучшее, из того, что у нас есть, лучшую пищу и лучшую одежду, мы оставляем на субботу. Неделя и должна быть подготовкой к субботе.

В начале недели я старался рассказать побольше, дать ученикам весь запланированный на неделю материал, чтобы в последние дни мы могли только упражняться в решении задач и примеров.

Накануне субботы я заранее заполнял журнал: проставлял оценки ученикам, которых намечал опросить, и старался запомнить их фамилии. Это можно было сделать и задним числом, скажем, в понедельник, но я подстраховывался на случай так называемого «посещения». Могли прийти с проверкой завуч школы, директор, инспектор гороно или из Института усовершенствования учителей, перенять опыт…

<…> Мы вышли из страны, где все воруют. Как использовать это качество для добра?

Красть время для Торы!

Должен признаться: я много обманывал советскую власть, много времени у нее украл. В субботу я всегда являлся в класс с опозданием, минут через десять после звонка, независимо от того, ждет ли меня там какой контролер или нет. Это мой второй рабочий принцип. Как этот долг отдать сейчас — не знаю.

Но вот я в классе. Инспектор уже сидит на задней парте, ждет. Я вдруг «спохватываюсь» — ох, забыл журнал. Отправляю кого-нибудь из учеников за журналом. Журнал доставлен. Предлагаю принесшему: отметь, кого нет в классе, — а сам «наверстываю время»: велю ученикам открыть задачники, и называю номер примера или задачи. Один ученик решает у доски, остальные — в тетрадях.

Теперь представим себе, что ученик у доски забыл или не знает формулу. В любой другой день я бы написал формулу на доске сам. Но суббота! И я поднимаю одного, другого, третьего — пока кто-то не напишет. И так я веду весь урок — только примеры и задачи.

Третий принцип касался тактики действий с учениками-евреями. Это тоже ведь надо заранее обдумать.

В субботу я евреев к доске не вызывал, а к сидящим за партой подходил и говорил: «Тебе тема сегодняшнего урока понятна, можешь не писать.»

Что интересно: инспектировали меня не раз, и неизменно уроки в субботу или в праздники получали самую лучшую оценку. Лучшую! Инспекторам очень нравилось, что «учитель только руководил классом, а весь класс увлеченно работал».

Потом, после урока , спрашивают:

— Ну, как насчет оценок?

Я велю принести журнал и показываю.

А оценки поставлены до захода солнца в пятницу!

Бывали и незапланированные «курьезы», Однажды, на исходе субботы, учителя Зильбера вызвали в директорский кабинет для подписания важного документа: «Эту бумагу необходимо до девяти сдать в Министерство просвещения. Все подписи есть, только вашей не хватает…» Он сказал, что подпишет, но прежде должен дать задание ученикам, которые «изнервничались» накануне экзамена. Побежал в класс, извинился перед учениками: мол, голова разболелась и … удрал из школы. А директору объяснил в понедельник: «Простите пожалуйста! Так голова разболелась, что и забыл совсем!»

Не раз мои близкие друзья-евреи, от которых я не скрывал своего мировоззрения, говорили мне: Почему ты не живешь как все, Исаак? — пишет р. Зильбер в книге «Пламя…» — Зачем тебе эти мучения: не писать в субботу, есть всухомятку, рисковать каждый раз во время молитвы? Ведь рано или поздно дознаются, лишат тебя диплома и выгонят с работы! Если бы я сам знал о еврействе столько. Сколько знают они — то есть практически ничего — я бы вместе с ними поражался странному для окружающих поведению религиозного еврея.

10. В сталинском лагере

Для самого рава Ицхака Зильбера, обладающего громадными и уникальными знаниями, жизнь по Торе — естественное и непреложное состояние. Он продолжал жить так и в сталинском лагере, куда попал по сфабрикованному уголовному обвинению. На самом деле в глазах советской власти исполнение законов Торы уже было преступлением.

И в лагере р. Зильбер продолжал соблюдать закон субботы и учил Тору.

Как быть с субботой в лагере? — рассказывает он в книге «Я принадлежу моему другу», 2001 — Там рассуждают просто: не работаешь — саботажник! Как заниматься Торой? В камере не уединишься! Эти две проблемы первое время были главной моей заботой в заключении.

Тексты, которые я знал наизусть, я изучал по памяти. Как раз незадолго до ареста я приступил к трактату «Евамот», вот и повторял все время начатый раздел. Ну, а дальше что?

Обошел я лагерь, осмотрел все бараки и увидел, что в одной камере (так называют комнаты в бараках) держат за ширмой старые валенки, в закутке таком, шириной в полшага. Я решил, что это Б-г специально для меня приготовил.

Старостой камеры был там один торговый работник из Москвы. Человек пожилой, лет шестидесяти трех, выполнять тяжелую работу он уже не мог, а потому взял на себя обязанности по камере: мыть полы и доставлять в барак по шесть ведер кипятку утром и вечером. Подхожу к нему и говорю :

— Михаил Иванович, хочу в вашей камере жить.

— А что я с этого буду иметь?

— Я всё равно воду таскаю (моей обязанностью было снабжать лагерь водой), так я буду за вас кипяток приносить и полы мыть.

— Ладно, договорились.

Итак, место есть. Теперь вопрос — как добыть книги?

<…> Не поверите — я попросил парторга лагеря, еврея Вишнева. Я сталкивался с ним иногда в котельной, которой он заведовал, и почувствовал — это человек честный, не донесет.

<…> И я его спросил :

— Если я дам вам адрес, где можно взять две книги, — принесёте?

Он ответил :

— Да.

И принес, сказав только:

— Даже если тебя будут резать на куски, не говори, где взял.

Так у меня оказались маленького формата Танах и книга мишнайот с тремя разделами: Незикин, Кодшим и Тогарот. Я их спрятал под валенками.

Теперь — время… Я ведь взялся воду таскать в одиночку, чтобы соблюдать субботу. Три тысячи человек, которые любят после работы основательно помыться, так просто водой не обеспечишь. Водопровода-то нет. Воду приходится носить ведрами от реки. Я начинал в шесть утра, а кончал уже темной ночью.

В пятницу до захода солнца я приносил столько, чтобы и в умывальниках, и на стройке, и в столовой хватало до полудня субботы — больше не успевал. А на оставшуюся часть субботы договаривался с заключенными (в основном с жуликами, отлынивавшими от общих работ), чтобы они принесли недостающее количество воды. Расплачивался с ними либо пятеркой, либо пайкой хлеба, либо еще чем-нибудь из еды.

<…> Время я нашел. Стал не ходить с ведрами, а бегать! Вместо часа добегал до места за сорок пять минут. Каждый час заскакиваю в барак и, если нет надзирателя — надзиратели обходили бараки раза четыре в час, ныряю за занавеску и читаю Тору, пророков и мишну. И так двенадцать раз по пятнадцать минут!

Правда, темновато было читать: окно обросло льдом. А лампочка в бараке (чтоб не соврать!) сороковаттная, да и толку от нее за ширмой не много. Первое время я едва разбирал текст по буквам, а потом научился читать совсем бегло. Я и до сих пор, спустя сорок пять лет, могу читать почти в темноте — сам не понимаю, как это получается…

Труднейшие места Талмуда, в которых я на воле не разобрался, — масехет Киним — я там разобрал.

Руки у меня вечно были мокрые оттого, что я таскал воду из проруби в дикой спешке, страшно потрескались на морозе и очень болели, но я чувствовал себя счастливейшим человеком в мире — в таких невероятных условиях Б-г мне помог!

Я убедился, — пишет рав Зильбер в своих мемуарах, — и могу утверждать: подвергая человека испытанию, Б-г всегда дает ему силы это испытание выдержать. Было бы желание.

11. Праведник нашего времени***

Сегодня рав Ицхак Зильбер, несмотря на вынесенные испытания и преклонные годы, полон духовных сил и энергии. Его день заполнен до отказа — уроками Торы, встречами со многими людьми, которые всегда находят у него помощь и поддержку. В его доме празднуют свадьбы и бриты (обрезания). Он улаживает бракоразводные дела (он один из крупнейших авторитетов в этой области). Рав Ицхак Зильбер создал и возглавил организацию «Толдот Йешурун», которая занимается религиозным просвещением олимов из бывшего СССР. Уроки, семинары, вечерние колели ведут в ней более трёхсот преподавателей, среди которых много его бывших учеников. Эту его деятельность высоко оценивают крупнейшие раввины — главы поколения.

На протяжении всей своей долгой жизни рав Зильбер делал и делает добро людям, будучи убежден в том, что хотя «будущее наше предопределено, однако своим поведением каждый из нас может либо приблизить его наступление, либо отдалить. Добро, совершаемое отдельным человеком, сыном Израиля, меняет к лучшему нравственный облик нашего народа и всего мира, для которого нам заповедано быть духовным образцом.»

Залман Симха Левин

Статья опубликована в 37-ом выпуске журнала «Отцы и дети» (Москва-Иерусалим, 2003—5764)

* В статье приводятся цитаты из книг р. Ицхака Зильбера «Пламя не спалит тебя» (И-м, «Шамир», 1988), «Я принадлежу моему другу» (И-м, 2001), «… Чтобы ты остался евреем» Воспоминания. (И-м, 5764 (2003). Эти и другие книги р. Ицхака, а так же о р. Ицхаке можно приобрести в нашем магазине

** «Пусть они вам никогда не понадобятся», — говорит он. К сожалению или к счастью, понадобились — сужу по своему личному опыту преподавания на подготовительных курсах Саратовского университета в 90-е годы. С книжкой рава Зильбера « Пламя не спалит тебя » и с ним самим я был тогда уже знаком.

*** Статья была написана при жизни праведника