Заповеданная маца

У доктора Шелдона Левковица обширная медицинская практика. С раннего утра до поздней ночи возле его кабинета толпятся пациенты. Известно, что отоларингологи лечат бесcчетное количество слабослышащих, плохо дышащих, а также страдающих от разнообразных пагубных инфекций. Неудивительно, что доктор Левковиц настолько популярен. Что необычно — так это гомогенность его клиентуры.

Почти все его пациенты — религиозные евреи, и львиная доля их представлена хасидами, преданными учениками знаменитого Ребе из Вильямсбурга, который и сам лечится у доктора Левковица. Входящий в его приемную чувствует себя почти как вступающий на территорию хасидского двора. К середине дня число молящихся минху приближается здесь к числу медицинских журналов, лежащих в огромной стопке на столике.

В числе тридцати с лишком пациентов, собравшихся в один зимний вечер в этой приемной, был Арон Дойч и его шестилетний сын Йоэль. Когда в его кабинет заходили отец и сын, доктор Левкович, в соответствии с принятым им самим светским этикетом, обычно расспрашивал своих юных пациентов о том, что из Торы они сейчас учат в школе — Левкович был известен как человек, сведущий в Торе. Но в этом конкретном случае он определил, что задавать следует только вопросы медицинского характера.

— У него бывают частые носовые кровотечения, — начал отец на идише, — его нос заложен, и он все время говорит «в нос». Сначала мы думали, что это аллергия. Мы давали ему какое-то лекарство, но лучше не стало.

Доктор Левковиц показал мальчику, чтобы тот забрался на диагностический стол. Он вставил в каждую ноздрю зажимы, похожие на пинцеты, — риноскопы, — перевернул свое налобное зеркало, поместив его над глазом, и посмотрел в нос Йоэля Дойча. Не вставая со стула, он протянул руку за отоскопом, вгляделся через его линзу и сделал несколько коротких записей.

Одним движением руки он отсоединил оба риноскопа и переместил зеркало обратно себе на лоб.

— У него здесь что-то есть, — сказал он отцу.

— Что именно? — спросил Арон Дойч с беспокойством.

— У Вашего сына в носу опухоль, — отвечал Левковиц будничным тоном, мягко положив руку на плечо мальчика. — Насколько она велика — покажет рентген, но она требует немедленной медицинской помощи. Завтра утром сделаете рентген — не думаю, что потребуется компьютерная томография — и приходите ко мне cо снимками.

Едва закончив последнее предложение, он начал делать какие-то записи и заполнять формы.

— Здесь недалеко есть рентгеновский кабинет, — продолжил доктор, протягивая Дойчу документы. — Если вы пойдете туда прямо с утра, то предварительная запись не нужна. Я начинаю работать завтра в 11, и я бы хотел увидеть снимки как можно раньше.

— Что эта опухоль означает? — спросил Дойч, чувствуя серьезность ситуации, но не понимая, чем она грозит.

— Это значит, что Вашему сына потребуется операция по ее удалению, но пока я не увижу снимков, я не могу Вам сказать, как далеко распространилась опухоль.

* * *

В 8:10 на следующее утро Арон и Йоэль Дойч стояли в приемной рентгеновского кабинета Палмера и Росса. Прошло не менее пятнадцати тревожных минут, прежде чем их принял техник лаборатории, который по их яркому внешнему виду сразу понял, что их направил не кто иной, как доктор Левковиц.

Арон вошел с сыном в рентгеновский кабинет. Процедура была простой, безболезненной и очень быстрой. Через несколько минут им уже выдали большой конверт с рентгеновскими снимками, адресованный доктору Левковицу.

Арон завез своего сына в школу, а потом поехал к доктору показать снимки. И снова, во второй раз за это утро, он был первым посетителем клиники. Непривычный приходить вовремя, а тем более — приходить рано, он был рад узнать, что будет первым, кого примет доктор Левковиц.

Дойч вошел вместе с врачом в его кабинет, обеспокоенный тем, что ему предстояло услышать. Левковиц вынул содержимое конверта, укрепил два снимка на негатоскоп и начал внимательно их изучать. Облегчение так явно отразилось на его лице, что Дойч решился озвучить свои надежды:

— Так что, это всё-таки просто заложенный нос?

Левковиц покачал головой.

— А, — сказал тогда Дойч, полагая, что всё понял, — так значит, вчерашняя опухоль исчезла?

— Нет, нет, — ответил доктор Левковиц, осознавая, что переоценил отца своего пациента. — У Вашего сына определенно есть опухоль в носу. Посмотрите, — кончиком карандаша он обвел опухоль на снимке Йоэля. — Нам следует быть благодарными за то, что опухоль не распространилась в мозг. Это бы потребовало гораздо более сложной операции и привлечения нейрохирурга.

— Как Вы видите, — продолжил Левковиц, — хотя опухоль пока не достигла мозга, она располагается недалеко от него. Поэтому операцию нужно провести очень скоро.

Дойч молчал. Он понимал только, что его сыну придется пройти серьезную операцию.

Левковиц нажал кнопку внутренней связи и попросил секретаря забронировать операционную в больнице Исааки на середину следующей недели.

— Следующей недели? — запротестовал Дойч. — Вы же сказали, что ситуация опасная, значит, надо что-то делать прямо сейчас!

— Секунду, — сказал Левковиц твердо, жестом призывая растерянного мужчину успокоиться. Он отвернулся от бумаг на своем столе и полностью сосредоточил внимание на Ароне Дойче:

— Операция не должна и не может проводиться немедленно. Сначала нужно сделать серию необходимых проверок. После этого потребуется еще день или два на то, чтобы подготовить пациента.

Левковиц взглянул в полные паники глаза хасида и сразу понял, что тот находится в нервном потрясении. Как бы он ненароком не передал свою тревогу маленькому сыну…

* * *

С того дня, что Шелдон Левковиц открыл свою частную практику, он уже знал, что его задача по обслуживанию пациентов не ограничивается диагностическим кабинетом и операционной. Он должен был делать все возможное, чтобы оказывать им психологическую поддержку и помогать им справляться с их медицинскими проблемами в эмоциональном плане.

Некоторые семьи хотят знать все детали, чтобы принять осознанное решение; для других лучше до самого последнего момента оставаться в темноте неведения. Было абсолютно ясно, что чем меньше Дойч знает, тем лучше для него, а значит, и для маленького Йоэля. Каждому пациенту требовался личный подход, учитывающий его потребности.

Доктор нажал кнопку внутренней связи и попросил реестр анестезиологов, дежурящих в этом месяце в больнице Исааки. В ожидании списка, доктор спросил у хасида, как он планирует платить за операцию. Дойч пожал плечами; медицинской страховки у него не было. Левковиц не удивился. «Значит, делаем, как обычно», — подумал он. Ему было не впервой проводить операции бесплатно. Многие хасиды, которых Ребе рекомендовал доктору Левковицу, были бедны, и в их бюджет никак не вписывались такие огромные расходы, как дорогостоящая операция в хорошей больнице.

Благодаря альтруизму Левковица, пациенты могли не платить хирургу, но проблема анестезиологов оставалась открытой — ведь они предпочитали работать за деньги, а не за «доброе слово». Принесли реестр, и Левковиц начал недовольно перелистывать его страницы. Ни один из тех, кто будет работать в ближайшие две недели, не был ни евреем, ни особо симпатичным человеком. Доктор проинформировал Дойча о своей дилемме и сказал: «Я посмотрю, что можно сделать. Если возможно, я попробую как-то решить этот вопрос».

На следующий день Шелдон Левковиц поехал в Бронкс, в больницу Исааки, просить одного из тамошних анестезиологов об одолжении. Он вошел в ординаторскую и подошел к Ло Чунг Хи, доктору-корейцу лет тридцати пяти. В прошлом они несколько раз оперировали вместе, и Левковиц считал его приличным человеком. Скоро ему предстояло убедиться в том, что он не ошибался.

Наш отоларинголог объяснил всю ситуацию доктору Ло и обратился к нему с личной просьбой. Для уважаемого врача обратиться с подобной просьбой было ниже его достоинства, и доктор Ло невольно почувствовал уважение к его мужеству и искренности. Было очевидно, что Левковиц не получал от этой операции никакой личной выгоды, и это делало его просьбу еще более убедительной.

Анестезиолог подумал минутку и ответил:

— Вот что я предлагаю. Я проходил ординатуру в Брукдейле, и там было много докторов-стажеров, которые были религиозными евреями, вроде Вас. В течение одного из их праздников они приносили на работу вместо хлеба такие большие овальные крекеры. Эти крекеры меня прямо интриговали, и однажды я попросил одного из коллег попробовать такой крекер. Он уверял меня, что мне не понравится, что вкус у него картонный, но я настаивал. И знаете что? Мне очень понравилось. Мне этот вкус напомнил лепешки, которые у нас в корейской деревне подавали к рыбе. На следующий день я поехал в супермаркет и в отделе кошерных продуктов купил коробку праздничных крекеров. Но это было совсем не то, что я пробовал в больнице! Я проведу операцию с Вами бесплатно. Но я бы хотел за это получить немного тех овальных крекеров, которые не продаются в супермаркете.

Доктор Левковиц почувствовал огромное облегчение.

— Я прослежу за тем, чтобы Вы получили Ваши «крекеры», — уверил он корейского доктора. Они пожали друг другу руки, и Левковиц спустился в хирургическое отделение.

Раз уж он все равно был в больнице, он решил лично поставить в расписание операцию Йоэля. Так он мог быть уверенным, что проведет ее с утра и сможет вернуться в свою клинику к одиннадцати, как обычно.

Просьба Левковица была удовлетворена, и операция была назначена на восемь утра во вторник на следующей неделе. Довольный хорошим началом дня, он вернулся в свой офис. Он знал, как будут рады Дойчи, когда узнают о необычной — и при этом очень легкой для выполнения — просьбе доктора Ло. Поэтому он попросил своего секретаря рассказать им об этом, когда она будет сообщать им о дате и деталях операции.

* * *

Спустя час в кабинет доктора вбежала секретарь. На линии был Дойч, которому совершенно необходимо было поговорить напрямую с доктором. Он отказывался сообщить, какой вопрос он хотел обсудить с ним, и не собирался ждать, пока доктор ему перезвонит.

— Доктор Левковиц! — в трубке звучал требовательный и нервный голос Арона Дойча. — Где я достану сейчас ручную мацу?!

Хирург невольно улыбнулся:

— Не сейчас, реб Арон, — успокоил он хасида, — позже, перед Песахом. Я скажу анестезиологу, что Вы принесете мацу в больницу. Признайтесь, это выгодная сделка. Только постарайтесь выполнить свою часть договора, потому что я дал своё слово, что он получит ручную мацу к еврейскому празднику. Всего хорошего! — завершил он и вернулся к работе.

В назначенный день, в 7:45 утра, Шелдон Левковиц прошел по коридору, ведущему в операционную, и начал тщательно мыть руки. Выслушав от дежурного врача краткую справку о состоянии пациента, он смыл с рук мыло и поднял кисти вверх. Он толкнул бедром дверь в операционную — при его появлении все разговоры там утихли. Хирург принял полотенце из рук медсестры и методически вытер каждый палец, проверяя при этом жизненные показатели пациента. А потом, как генерал во время войскового смотра, он быстрым шагом обошел стол, кивая ассистенту и анестезиологу.

Левковиц выбросил полотенце в контейнер и облачился в стерильный халат. Он повернулся к пациенту, одновременно надевая резиновые перчатки, и, как по сигналу, ассистирующий хирург вскинул на него глаза.

С молитвой на губах доктор Левковиц артикулировал те команды, которые, как он знал, были продиктованы ему Самим Богом: «Зажим и скальпель». Проворно, но без излишней поспешности, он начал работать. У Левковица была собственная манера оперировать: целенаправленная и без лишних движений. Каждый надрез был точен, каждая секунда на счету. Он обладал энциклопедическим знанием анатомии и славился особым умением «чувствовать материал».

Спустя два часа и двенадцать минут после начала операции Шелдон Левковиц успешно завершил удаление опухоли. Он оставил точные инструкции относительно послеоперационного ухода и указание немедленно связаться с ним при появлении малейших следов крови на носовых тампонах или на марле. Затем он покинул операционную и направился сообщить Дойчам хорошие новости.

* * *

У доктора Левковица была такая работа и такая клиентура, что времени на себя и на семью у него практически не оставалось. Даже после того, как он закрывал свой кабинет и возвращался домой, там его в изобилии ожидали разные сообщения и телефонные звонки от людей, желающих получить его врачебное мнение по тому или иному вопросу. Не так много есть евреев, настолько преданных своему народу. Не так много есть врачей, настолько преданных своему делу.

Хотя большая часть звонков, которые он получает, имеют мало отношения к медицине, всё же он выслушивает внимательно каждого звонящего. Безусловно, первое место занимают полуночные звонки людей с повышенным давлением и тех, кто полагает, что у них гипогликемия. Многие люди выглядят обеспокоенными, и не так просто вычленить среди них пациентов с инсулиномой, болезнью Адиссона и даже с разрывом селезенки. По этой причине доктор Левковиц отвечает на каждый звонок и изучает даже маловероятные возможности.

Лишь несколько раз в году он прислушивается к голосу жены и проводит время с семьей. Один из таких редких случаев — это канун Песаха, когда хирург посвящает все свои умения операции по зачистке территории от квасного.

В 1987 году предпасхальные приготовления доктора были неожиданно приостановлены. Все началось с невинного звонка:

— Доктор Левковиц? Это доктор Ло Чунг Хи.

— А, здравствуйте, доктор! Как я могу Вам помочь?

— Помните, четыре месяца назад я Вам бесплатно ассистировал на операции по резекции опухоли? Я тогда в качестве оплаты попросил пасхальные крекеры. Сами знаете, Песах вот-вот наступит, ведь об этом написано в газетах, — а я своих крекеров еще не получил.

— Понимаю, — в смущении отвечал доктор Левковиц.

Перед Песахом в 1987 году в Америке был дефицит ручной мацы. У доктора была всего одна небольшая пачка — только чтобы выполнить заповедь пасхального Седера, — и то он считал, что ему крупно повезло.

— Я прямо сейчас всё выясню, — добавил доктор Левковиц, не зная, что еще сказать. — Только дайте мне свой адрес, и я постараюсь организовать Вам доставку мацы до наступления праздника.

Ло сообщил ему свой адрес, и Левковиц записал его.

— Хорошо, я записал. И я очень, очень сожалею, что так получилось.

* * *

Доктор положил трубку на рычаг. Он был раздражен. «Я дал этому человеку слово. Он и так уже проявил великодушие, согласившись променять четырехзначную сумму на несколько мацот. А мой пациент оказался таким безответственным, что просто не выполнил свою часть уговора. И я теперь должен это расхлебывать!»

Сначала Левковиц подумал было позвонить Дойчу и высказать ему всё, что он думает о его неблагодарности и о том осквернении Имени Всевышнего, которое он вызвал своим поступком. Он даже уже начал листать свою записную книжку в поисках номера Дойча, но потом остановился.

«Какой смысл? — решил он. — Если он до сих пор не выполнил своего обещания, вряд ли он вдруг соберется отправить доктору мацу сейчас, перед самым праздником. Я вынужден предположить, учитывая дефицит ручной мацы, что у него еле-еле хватит ее для его собственной семьи. Он, наверное, просто посчитал, что анестезиолог переживет и без “крекеров”. Если я ему позвоню, я только выплесну свой гнев и испорчу ему праздник».

«Но это не решает мою дилемму, — кипел доктор, — Ло ждет своей мацы. Он не знает про дефицит, и это его вообще не касается. Нет никакого сомнения, что он думает, что мы просто воспользовались им».

* * *

— Йоси! — крикнул доктор Левковиц своему сыну в сторону второго этажа.

Молодое лицо появилось над перилами лестницы.

— Мне нужно, чтобы ты кое-куда съездил.

Йоси показал отцу знак «минутку», и через несколько секунд он уже был внизу, со связкой ключей от машины.

Доктор Левковиц аккуратно передал своему сыну упаковку ручной мацы и рассказал, куда ее доставить.

— Это для одного моего нееврейского коллеги, который без ума от наших традиций. Это долгая история… Просто извинись перед этим человеком за опоздание. Понимаешь, он давно уже ждет.

Отец смотрел, как сын отъезжает от дома, а внутри у него разрасталось осознание беды. Его охватила досада, в висках стучало. «Что я наделал?» — упрекал он себя.

Перед его внутренним взором пронеслись картины Пасхального Седера его деда. Он живо помнил, что одной из высших точек этой ночи было видеть, держать, нюхать, а потом и есть хрустящую мацу. Квадратная магазинная маца из обернутой целлофаном коробки не способна создавать ту неповторимую ауру Песаха, не говоря уж о связанных с ней алахических проблемах.

Более того, он с содроганием только что вспомнил, что на этот Седер приглашена невеста Йоси. Что она подумает про семью, в которую она собирается войти, когда она увидит на пасхальном блюде только машинную мацу? Как он ей объяснит, что он не скряга? И что он не предал свои традиции в угоду моде на массовую продукцию?

Держась за дверь, чтобы не упасть, Шелдон Левковиц, казалось, впал в трансоподобное состояние раскаяния. Его тоска и мучительные мысли были внезапно прерваны дверным звонком. «Может быть, я плохо объяснил Йоси, куда ехать?» — подумал он. Он посмотрел в глазок и увидел стоящего за дверью молодого хасида. «Вот и пропал мой Пасхальный Седер», — подумал доктор, открывая дверь человеку, который, как он опасался, был предвестником того, что кому-то требуется неотложная медицинская помощь.

— Господин доктор Левковиц, — начал молодой человек в уважительном тоне, — я привез Вам приветствие от Ребе. Он посылает это Вам к празднику с наилучшими пожеланиями и благословениями кошерного и веселого Песаха!

Хасид вручил удивленному доктору коробку, пожелал ему «гут йонтеф» и исчез. Шелдон Левковиц поставил белую коробку на обеденный стол и заглянул внутрь. Перед его глазами предстала стопка свежеиспеченной, еще хранящей аромат, ручной круглой мацы.