Бостонский Ребе оправдывает надежды

Меньше часа оставалось до заката солнца над Бостоном, и с появлением первых звезд праздника Шмини Ацерет 1946-го года Суккоту было суждено превратиться в заветное воспоминание.

На фоне темнеющего неба ряд силуэтов старых домов выглядел торжественно и слегка зловеще. Но один из мрачных снаружи домов очевидно внутри был наполнен теплом огней, которые горели в его окнах. Это был дом Бостонского Ребе.

Пока сам Ребе наслаждался в сукке последними заповедями праздника, его жена, Ребецин, добавляла последние штрихи к праздничным блюдам. Ее приготовления всегда были чем-то вроде математического трюка: независимо от ожидаемого числа гостей, она, казалось, неизменно готовила в три раза больше еды, чем было нужно. И почему-то никогда ничего не оказывалось лишним.

Дом Ребе был настоящим магнитом для гостей — как приглашенных, так и самопригласившихся. Некоторые их них были в Бостоне проездом и не успели на свой самолет или поезд; другие были приезжими, проходящими лечение в одной из знаменитых бостонских больниц. И были еще те, которые просто хотели прикоснуться к хасидскому миру в сердце Новой Англии.

Как они все находили дорогу к дому Ребе? Большая их часть просто слышала о нем от тех, кто имел возможность лично убедиться в его гостеприимстве. Бостонский Ребе был известен как харизматичный лидер. Но как принимающий гостей хозяин он был знаменит не меньше.

***

А в это время, в порту на другом конце Бостона, шли приготовления другого сорта. Портовые грузчики на причале, закрепляющие толстые канаты, отбрасывали длинные тени. Солнце катилось к горизонту и своими последними лучами заливало баржи находящегося неподалеку паромного терминала. Было 16:05. «Томас Эдисон» причаливал к 34-му пирсу.

На борту перегруженного судна было более 400 пассажиров со всей Европы. 62 из них были евреями, выжившими в нацистском аду. Остальные были будущими иммигрантами, которым предстояло пройти медицинский осмотр, прежде чем иммиграционные службы определят их судьбу.

Для евреев Соединенные Штаты представлялись раем, в который они наконец-то попадут после убийственных ужасов, которые они перенесли в Европе. Увы, их родственникам и друзьям не суждено было разделить с ними их новый дом. Слишком поздно. И вот, вместе с преследующими из воспоминаниями, которые сопровождали их повсюду, они присоединились к остальным пассажирам, проходящим через «приёмный пункт» вверх по центральной лестнице к Большому залу. Их путь сюда был долог, и они уже фактически были на американской земле. Но попали ли они домой?

Во время своего путешествия они слышали обескураживающие истории о людях, которых отправляли назад из-за болезней. Кто знает? Никто из них не обладал отменным здоровьем. А после всего, что они вынесли, им было сложно представить, что скоро они получат драгоценный подарок — безопасное существование.

Евреи столпились в огромном зале — 50 метров в длину и 25 метров в ширину — с таким высоким потолком, что каждый их шаг отдавался зловещим эхо где-то над их головами. Это был основной центр регистрации иммигрантов, но единственное, что регистрировалось чувствами дезориентированных прибывших, была какофония из щелчков багажных тележек и голосов меняльщиков да пугающий вид очередей во всех направлениях: в кассы, к киоскам с едой и к камерам хранения. Еще больше их пугали сотрудники иммиграционной службы, выкрикивающие охрипшими голосами непонятные команды и одетые в темную униформу. А вид сотрудника в офицерской форме вызывал непроизвольную дрожь.

Они стояли нервные и смущенные, а впереди их ожидала монотонность, подчеркнутая видом устрашающей бюрократии. Это был особенно напряженный день: в то утро причалили еще три корабля: из Ливерпуля, из Пирея и из Неаполя. Евреев отделили от всех остальных и отправили в боковую комнату, где они должны были пройти проверку и дезинфекцию. Сама идея такой «селекции» била по нервам, пробуждая еще живые воспоминания недавнего мучительного прошлого.

Для дезинфекции мужчин и женщин провели в отдельные небольшие помещения, где служащие в униформах по-больничному велели им обнажиться. Свою потрепанную грязную одежду они должны были отдать для обработки служащему, сидящему по другую сторону окошка. Будто бы в трансе, евреи медленно раздевались и продвигались в сторону окошка. Они стояли там — обнаженные, голодные и дрожащие, а другие служащие опрыскивали их зловонной жидкостью. Сейчас они были готовы принять душ.

***

Еврейские иммигранты, прибыв в Новую Англию, неизменно ехали поездом прямо в Нью-Йорк. В очень редких случаях у кого-то из них был знакомый в Новый Англии, который предлагал им остаться. Многие прибывшие в пятницу совершали ошибку и продолжали свой путь, не понимая, что Нью-Йорк был в шести часах отсюда. Но приплывшие на корабле в этот поздний час Ошана Раба знали, что всякий переезд сегодня уже невозможен.

В сущности, евреи почти больше ни о чем не говорили на протяжении всего плавания, потому что никто из них не знал ни души рядом с тем местом, куда причаливал корабль. Но самые религиозные из них, казалось, вовсе не были обеспокоены этой дилеммой. Их явное безучастие так бросалось в глаза, что группа других пассажиров-евреев в конце концов подошла к ним и спросила, как они собираются провести два дня праздников и следующий сразу за ними шабат.

— Разве вы не читали объявление на идише в Гамбургском порту? — спросил самый пожилой, Абиш Готсман, сутулый седобородый человек с улыбкой редкой теплоты.

— Какое объявление?

— Про Бостонского Ребе.

— Бостонский Ребе? Что это?

— Ребе это Ребе, а Бостон — это тот город, откуда он родом, наверное…

— Бостон — это где?

— Я никогда про этот город не слышал, так что я думаю, это где-то в Галиции, — предположил Абиш. — Но это неважно. В объявлении говорилось, что он принимает гостей и что на кошерность его еды можно положиться.

— Как вы его найдете?

— Если объявление висело даже в Германии, здесь, в Америке, уж точно будут объявления, где будет написано, как к нему добраться.

— Да вы серьезно? — усмехнулся Исаак Герц. Отец Исаака был портным, религиозным евреем, но сам Исаак давно перестал соблюдать традиции и сейчас играл выбранную им самим роль главного циника. — Вы даже не знаете, в каком он городе живет.

— Не волнуйтесь, — сказал Абиш, — я видел объявление, и он принимает гостей и новоприбывших.

***

И вот новость про Бостонского Ребе быстро распространилась среди еврейских пассажиров, и в их состоянии тревожности, образ Ребе был воспринят с энтузиазмом как знак обещания на новой чужой земле, на которую они вступали. Неважно, что они никогда не слышали о городе Бостон. Никому и в голову не пришло предположить, что Ребе может получить свой титул от американского города. Всё, что им было известно, — это что их корабль причалит в каком-то порту в Новой Англии, далеко от Нью-Йорка.

В последние два дня путешествия евреи начали интересоваться, кем же может быть этот Бостонский Ребе. Человеком, который только забирал перемещенных лиц с пирса и давал им еду и ночлег? Или давно потерянным отцом, который приедет встретить их? Их воображение было усилено скукой путешествия и душераздирающими воспоминаниями о мире, который они оставили позади. Измученные и близкие к отчаянию, они перестали думать о чем-либо, кроме Бостонского Ребе. В умах некоторых он принял размеры некой мессианской фигуры. И даже нерелигиозные евреи были заинтригованы этим таинственным человеком из неведомого города.

Были среди них на борту несколько человек, которые где-то в Аушвице расстались и с верой, и со всеми своими надеждами. Они насмешливо называли Абиша и его друзей «мудрецами из Хелма» и с цинизмом обвиняли их в том, что они нафантазировали себе таинственного «хасидского спасителя» с воображаемыми агентами по всей Европе, которые хлопочут о гостях для его двора.

— Вы слышали этих умников? — смеялся Исаак Герц. — В итоге они проведут свой так называемый праздник на улице!

И сейчас, в абсолютно незнакомой обстановке иммиграционного здания, реальность процедур дезинфекции и обработки действительно разбила большую часть иллюзий, которые лелеяли евреи. Когда они забирали свои скудные пожитки, садившееся солнце за окном как будто тоже высмеивало их былые фантазии. А циникам явно нравилось, что другим было неприятно, хотя некоторые из них, казалось, всё же ожидают, что Бостонский Ребе как-то внезапно материализуется в толпе чиновников.

— Может быть, у вашего Ребе темная униформа, — глумился Исаак, указывая на группу чиновников, — и он как раз планирует провести празднование Симхат Тора в этом зале.

Что они могли ответить? В их жалких фантазиях они представляли себе, как Ребе встретит их на причале и поведет их, всех 62, к себе домой. Сейчас они стояли на пирсе, моргая на умирающее сияние солнца. Несколько детей начали плакать.

***

В этот момент два молодых человека шли по пристани к иммиграционному зданию. Они шли скорым шагом, но их шаги были тяжелы, как будто они неохотно выполняли чьи-то указания. И это на самом деле было так. Потому что у Тувии и Шабтая были указания от Бостонского Ребе.

К тому времени, как иммигранты покончили со всем официальным оформлением и таможенными формальностями, до праздника оставался только один час. Те, которые возлагали свои хрупкие надежды на воображаемое гостеприимство Бостонского Ребе, чувствовали себя настолько подавленно, что почти не замечали саркастических комментариев своих циничных спутников.

Но потом произошло что-то, что захватило всех врасплох. Два хасида появились в толпе встречающих за дверьми зала прибытия.

— Шалом алейхем, добро пожаловать в Америку, гут йонтифф! Бостонский Ребе приглашает вас на праздник и шабат, — произнес Тувия автоматически, уже готовый к общему отказу.

Все члены группы замерли. Они просто не могли поверить своим ушам. Даже дети перестали плакать и смотрели на хасидов широко раскрытыми глазами. Тувия и Шабтай сделали несколько шагов назад и недоуменно переглянулись, как бы вопрошая: «Мы что-то сделали не так?» Циники пристыженно прокрались в заднюю часть группы.

Тишину прорезал дрожащий, но ясный голос Абиша:

— Мы принимаем приглашение.

— «Мы»? — в один голос переспросили циники и хасиды.

— Да, мы, — сказал он твердо, — вся группа. Большое вам спасибо. Мы уже решили принять приглашение Бостонского Ребе.

***

Хасиды окинули взглядом тесно стоящую группу людей и увидели, как те кивают головами. Их представитель действительно говорил от имени их всех. До Тувии внезапно дошло, что кто-то наконец принял приглашение Ребе! Кто-то? Этих «кого-то» было человек шестьдесят! Он устремился к телефонной будке.

— Алло, Ребе? Мы нашли гостей! — возбужденно выпалил он. — Целая группа перемещенных лиц только что сошла на берег, и они не хотят ехать в Нью-Йорк накануне праздника.

— Слава Б-гу! Но вы должны поторопиться. Осталось не так много времени.

— Но, Ребе, они не… не… не поместятся в нашу машину! Ребе не понимает, в этой группе более ше… шестидесяти человек!

— И отлично, — ответил Ребе спокойно. — Я вижу, у нас будет очень веселый праздник Симхат Тора.

— Некоторые из них не религиозны.

— Это даже лучше.

— Даже лучше?

— Да, им даже больше нужен настоящий праздник. А сейчас поторопитесь и помогите им сесть в такси. Я попрошу кого-нибудь стоять у входа дома с деньгами для таксистов и с информацией о том, какие семьи будут их принимать. Я организую всё прямо сейчас.

— Но, Ребе, я не знаю, как Вам это сказать… Мы говорили с группой, и они думают… они думают, что все они едут лично к Вам! Как будто Вы их ожидали! Я сказал им, что мы надеемся разместить их в разных семьях, но они сказали мне, я повторяю: ОНИ сказали мне, что Бостонский Ребе их ждет. И они не пойдут к кому-то другому. Они полагаются только на ВАШ кашрут!

— С Божьей помощью, — последовал спокойный ответ Ребе, — мы что-нибудь придумаем.

Положив трубку, Бостонский Ребе произвел быстрый подсчет. До праздника оставалось 45 минут, и все магазины, где продаются кошерные продукты, уже закрыты. Даже если у Ребецин есть большие запасы еды на кухне, времени на готовку трапез на три дня все равно нет.

— Алло, с наступающим праздником, это Бостонский Ребе…

— Выжившие евреи Европы? Конечно, мы сделаем всё, что сможем. Присылайте их.

— Ещё кое-что — нам нужна еда. Принесите, пожалуйста, всё, что у вас есть лишнего, прямо сейчас, только не заходите с главного входа. Обойдите дом сзади и заносите еду прямо на кухню.

Разместить группу на ночлег тоже было проблематично. Среди прибывших были семьи, которых следовало поселить вместе. Нерелигиозным следовало подыскивать место для ночлега с особенным вниманием. И все они должны быть недалеко от дома Ребе, где они будут есть.

Но Ребе был не слишком озабочен. Несмотря на все проблемы и на тот факт, что многие дома уже были полны гостей на праздник, насущный вопрос сейчас касался заповеди гостеприимства, поэтому он был уверен в том, что ему помогут Свыше. У Ребе было еще два преимущества: его харизма и его община.

— Алло, это Бостонский Ребе…

Делая звонок за звонком, Ребе ко всем обращался с одной и той же просьбой, дергая за ниточки, подобно кукольнику, и ведя учет тому, сколько он кроватей уже набрал. Менее, чем за 25 минут, к прибытию первых такси с гостями, его работа была окончена.

***

Группа евреев была не только утомлена после семидневного плавания по морю. Эти люди, кроме того, хранили на себе неизгладимые шрамы десяти лет ужаса. Они были абсолютно измождены, изорванная одежда висела на их усохших плечах.

За несколько минут, что евреи выходили из такси и заходили в дом, Ребе подготовился к тому, чтобы принять у себя все это разнообразие темпераментов и расстановок сил. Он понимал, что эта группа потребует особенной чуткости и деликатности. Даже тот факт, что они вышли из такси, хотя его представитель просил их остаться в машинах, чтобы их развезли к местам их ночлега, указывал на то, какие неприятности могли поджидать его впереди. Но Ребе оказался неправ.

Вошедшие в дом не желали еды и сна. До праздника оставалось только двадцать минут, и они жаждали выполнения заповедей. Ребе прощался с суккой и четырьмя видами растений, когда он услышал, как они спрашивают: «Где сукка?»

Бостонский Ребе совершал вознесение лулава, глубоко сосредоточенный на молитве и благодарности Творцу. У группы прибывших было лишь несколько минут на то, чтобы выполнить заповедь праздника, и они не могли ни секунды тратить впустую. В сукку стремительно был внесен пирог, чтобы над ним произнести благословение на сидение в сукке, а гости нетерпеливо ждали своей очереди сказать благословение на лулав и этрог.

А в это время поистине подземная железная дорога прокладывала свой путь на кухню. Жена Ребе тоже совершила телефонный обзвон, и вскоре женщины понесли к ней кугели, жареных кур, пироги, фрукты, десерты, выпечку — всё, что у них было в доме. За несколько минут кухня Ребецин оказалась снабжена запасом провизии для целого года осадного положения.

Сейчас, вынырнув из своей битком набитой кухни, Ребецин появилась, чтобы встретить гостей. Никогда еще не видела Новая Англия женщины столь спокойной и полной достоинства. Легко двигаясь среди толпы, она расточала улыбки и приветствия: «Шалом алейхем», «Спасибо, что пришли», зажигая огонек тепла и надежды в каждом, к кому обращалась.

Обратив внимание на относительно скромные условия, гости удивлялись, как она смогла наготовить еды на такое количество людей.

— У меня есть помощницы, — ласково отвечала Ребецин, указывая через окно на непрерывный поток входящих и выходящих женщин.

Так же, как и Ребе, она старательно скрывала тот факт, что они только час назад узнали о прибытии группы. Если бы эти люди знали, какой интенсивный шквал активности предшествовал их приходу, они бы наверняка были смущены, что доставили хозяевам столько проблем. Но они этого не знали, поэтому улыбались в святом неведении, пребывая в уверенности, что сделали Ребе (бедняга, он далеко живет от Нью-Йорка!) одолжение, тем что посетили его хасидский двор в праздник.

Члены общины Ребе играли свои роли с таким же размахом. Почти в каждом доме хозяева добровольно освободили свои спальни и с удовольствием терпели неудобства ради того, чтобы дать место гостям. Они стремились сделать все, что было в их силах, чтобы помочь выжившим в Катастрофе собратьям. И всё, чем они жертвовали, с лихвой компенсировалось тем, что это были самые трогательные и самые запоминающиеся праздники Шмини Ацерет и Симхат Тора в их жизни.

Казалось, что их пение в тот вечер было слышно в радиусе нескольких километров. Бостон не видел такого празднования со времен протеста колонистов в 1773 году! А танцы были танцами победы. Горячее и волнительное празднование закончилось лишь под утро. Это была декларация: мы не побеждены, у нас всё еще есть наша Тора и наша вера, у нас есть наши братья-евреи, которые соблюдают заповеди и делают добрые дела и любят ближнего, как самих себя!

Этот урок не прошел даром для нерелигиозных членов группы, каждый из которых получил равную долю внимания и даже дополнительную долю учтивости со стороны Ребе. А скептики? Их скептицизм быстро был растоплен теплом Ребе. Они скоро забылись и пели и танцевали не менее охотно, чем все остальные. Как бы это ни выглядело безумно, всё имело смысл. Даже для иммигрантов-циников, которые были уверены, что никогда не увидят Ребе, и для молодых циников-хасидов, которые и не думали, что будут принимать этих гостей.

Перевод: Б. Эскин

Книги р. Ханоха Теллера можно купить в магазине Толдот здесь и здесь.