Под другим углом

Каждые несколько недель Рахель Стейн заканчивала работу над очередной своей картиной и несла ее в багетную мастерскую, которая располагалась неподалеку от ее дома. Владельцы мастерской, Авива и Офир Регев всегда в точности исполняли ее пожелания относительно изготовления рам. Ведь далеко не все их клиенты отличались и талантом, и постоянством.

Однажды Рахель принесла для помещения в рамы две картины. У нее заканчивались деньги, и она надеялась, что эти работы подправят ее финансовое положение.

— Отнеситесь к этим двум картинам с особенной осторожностью, пожалуйста, — несколько нервно попросила она. — Я надеюсь, что они покроют все мои расходы в ближайшие несколько месяцев.

— Я сделаю всё, что в моих силах. Приходите через две недели, — ответил Офир.

Едва выйдя из багетной мастерской и ступив на тротуар, Рахель остановилась: она вспомнила, что забыла взять квитанцию. Внутренний тонкий голосок говорил ей: «Ты практически не знаешь этих людей. Не беря квитанцию, ты напрашиваешься на неприятности!» Но она тут же отбросила эту мысль как глупую. Она решила, что это просто паранойя художника, который много сил и времени вложил в свою работу, а потом отдает ее в чужие руки.

* * *

Придя спустя две недели за своими картинами, Рахель осторожно развернула коричневую упаковочную бумагу, чтобы проверить, всё ли в порядке. Она увидела свою первую картину в золотой раме, прекрасно оттеняющей ее зеленый фон. «Неплохо, неплохо», — подумала она. — «Но где же вторая?»

— Её здесь нет! — невольно вскричала она.

— Кого нет? — спросила Авива.

— Моей картины! Ну, вы знаете, которая с собаками. Где она?

— Вы, наверное, ошиблись. Вы нам дали только одну картину.

— Нет. Я отдала вам две! Я же знаю.

— Успокойтесь, пожалуйста, и дайте мне взглянуть на квитанцию.

— У меня нет квитанции! Ваш муж не дал мне никакой квитанции.

— Моего мужа сейчас нет. Потерпите немного. Он подойдет через несколько минут.

В Израиле «несколько минут» могут означать любой временной промежуток от получаса до сорока лет. Рахель уже привыкла спокойно относиться к этому, но не на сей раз — ставка была слишком высока. Двадцатиминутное ожидание показалось ей невыносимо долгим.

Наконец пришел Офир. Он докурил сигарету, смакуя последние секунды отдыха, прежде чем войти в комнату, которая служила одновременно галереей и приёмной. Офир дружески помахал Рахель, но не заметил тревоги на ее лице, потому что тут же перевел взгляд на обратившуюся к нему жену:

— Офир, ты видел вторую картину этой дамы? Она говорит, что принесла нам две, но здесь только одна, и квитанции у нее нет.

— Я не помню вторую. Вы уверены? — терпеливо спросил он Рахель.

— Конечно, я уверена! Она должна быть здесь! — резко ответила она.

— Если бы вы принесли вторую, я бы помнил, как я делал для нее раму. Поищите ее, пожалуйста, дома. Вы, наверное, положили ее куда-то…

— Я? Вы обвиняете меня? Я принесла сюда две картины. А вы их взяли!

— Слушайте, возьмите свою картину и возвращайтесь домой. Я уверен, что вторая в конце концов найдется, — снисходительно сказал он.

— Я не возьму одну картину. Я возьму две. И вам лучше найти пропавшую к моему возвращению! — с угрозой выкрикнула Рахель. Отчаяние помешало ей протестовать дальше. Она быстро развернулась и выскочила из мастерской с пустыми руками, громко хлопнув дверью.

* * *

Рахель Стейн, удрученная, ходила по квартире из угла в угол. Волны беспокойства и разочарования атаковали ее мозг одна за другой, и она начала подозревать самое худшее.

«Они наверняка решили меня обмануть. Я уверена, что они просто продали мою картину. Тогда понятно, почему они не дали мне квитанцию! Но почему это должно было случиться именно сейчас, когда я осталась совсем без денег? Почему они раньше казались такими честными людьми?»

Рахель взяла трубку, чтобы позвонить в полицию, но сразу же положила ее обратно. «Они не поверят мне без квитанции. Религиозная американка против двух светских израильтян. Ничего не выйдет».

Она стала вспоминать события последних полутора лет — свое возвращение к вере и переезд в Израиль. «Может, мне бросить всё это и вернуться в тот мир, который я знаю гораздо лучше? По крайней мере, там было понятно, кто жулик! Но это же Израиль, здесь всё должно быть по-другому!»

Мысли в ее голове сменяли друг друга, с каждой минутой набирая обороты и заводя ее всё больше. Она ужасно хотела остановить этот поток, успокоиться…

* * *

Вдруг в ее голове будто прозвенел телефонный звонок с Небес, и она поспешила ответить на него. «Есть же мицва, заповедь», — сказала себе Рахель, — «судить о людях благосклонно». Она села на стул и решила не вставать с места, пока не придумает какое-нибудь оправдание, которое помешает ей мысленно обвинять Авиву и Офира.

Она размышляла и обдумывала, но мозг отказывался ей подчиняться. Косвенное свидетельство вкупе с шоком от потери картины полностью блокировали все творческое мышление в этом направлении. Но тут художественная натура Рахель наконец пришла ей на помощь. Ее способность видеть всё более проницательно, чем другие, смотреть на предметы с разных углов, — дала ей идею.

«Судить благосклонно — значит найти невинную ошибку. Значит… они просто вставили обе картины в одну раму!» — решила Рахель. Сначала эта идея звучала совершенно абсурдной: даже непрофессионал не допустит такую ошибку! Но чем больше она думала об этом, тем больше убеждалась, что это — единственное объяснение.

Рахель победоносно встала со стула и направилась в багетную мастерскую, в полной уверенности, что она обнаружит свою вторую картину в той же раме, где была первая. Каждый шаг в сторону мастерской укреплял ее в этой мысли.

Но когда она пришла на место, ею овладело малодушие, и она уже не верила своему решению. Она наша в себе мужество только для того, чтобы попросить Офира и Авиву разрешить ей тщательно поискать картину в мастерской.

— Я уверена, что вторая картина находится здесь! Пожалуйста, прошу вас, можно я посмотрю тут у вас?

— Если желаете, — ответила Авива холодно. — Но если мой муж говорит, что у нас ее нет, значит, у нас ее нет.

Сейчас пришла очередь Рахель быть холодной и методичной. Постер за постером, раму за рамой, она осмотрела весь магазин. К тому времени, что ей осталось проверить последние десять работ, её сердце совсем ушло в пятки.

«Она должна быть здесь!» — сказала себе Рахель. Но ее здесь не было. Значит, нужно было возвращаться к «плану А». Это была ее последняя и уже единственная надежда.

— Я хотела бы посмотреть на свою картину, — сказала Рахель твердо, как будто и не было никаких сорокаминутных напрасных поисков.

Картину молча положили на прилавок.

— Вы не могли бы, пожалуйста, открыть раму, — вежливо попросила Рахель.

К этому времени и Авива, и Офир были уверены, что Рахель собирается как-то их обмануть. Офир сказал:

— Если вы думаете, что я вытащу вашу картину и вы просто заберете ее, не заплатив, и отдадите ее в другую мастерскую, — то ничего у вас не выйдет.

— Просто откройте ее, — повторила Рахель. Атмосфера в мастерской накалилась. Рахель ощутила, как напряглись ее плечи. «Суди благосклонно», — снова сказала она себе.

* * *

Офир повернулся за ножом, отверткой и плоскогубцами.

— Я вас предупредил, — сказал он, прежде чем аккуратно просунуть лезвие ножа в щель. Затем он открутил винт, который удерживал проволоку для подвешивания картины, и вытащил гвозди по краям рамы. С демонстративной точностью он вновь вставил нож вдоль бумажной подложки.

Деревянная рама, обрамлявшая натянутый холст Рахель, мягко легла на столешницу. Рахель взяла в руки освободившийся холст, облегченно вздохнула и улыбнулась. Это были две картины, крепко прижатые друг другу!

— Слава Богу! — благодарно сказала она.

— Почему… почему… как же… как это могло случиться? Как вы догадались? — спросил Офир в замешательстве.

— Тора учит нас судить других благосклонно, — ответила она. — И я пробовала выполнить эту заповедь. Хотя казалось, что всё говорит против. Сначала вы не дали мне квитанцию. Затем вы отказались смотреть мою вторую картину. И потом я не могла ее найти. Но я все равно была обязана найти этическое объяснение, которое бы сняло с нас обоих вину. И это оказалось единственным решением, хотя звучало оно безумным.

— Меня учили, что судить благосклонно — это, на самом деле, не безумие. В большей части случаев, эти суждения оказываются истинными. А сейчас вам только остается сказать мне, сколько я должна заплатить за работу, и я пойду.