Выброшенные деньги Шмуэля Штрауса

Житель немецкого города Карлсруэ, где к XIX веку сложилась процветающая еврейская община, Шмуэль Штраус получил от тестя в качестве подарка к свадьбе небольшой банк. Благодаря этому банку Шмуэлю хватало и на обучение детей, и на благотворительность, и на покупку еврейских книг, из которых он со временем собрал обширную библиотеку.

Шмуэль был богобоязненным евреем, каждое утро посвящал учебе Торы, а после этого приступал к своей работе: предоставлению кредитов и обмену валют. У Шмуэля был особый сюртук с двумя большими карманами, в один из которых он складывал деньги, полученные от дебиторов, а в другой — купюры для обмена валюты.

Однажды пятничным утром, перед тем, как пойти на брит-милу (ритуальное обрезание) сына своего друга, он надел субботний сюртук, как обычно делают все евреи, отправляясь на торжественные мероприятия — свадьбы, бар-мицвы, обрезания и т.п. Так как день был будничный, и Шмуэлю предстояло еще в этот день раздавать и собирать кредиты, то он переложил деньги в карманы своего нарядного сюртука.

В полдень Шмуэль прекратил работу, чтобы помочь жене в подготовке к субботе. После того, как жена Шмуэля зажгла свечи, он надел свой субботний сюртук, пожелал жене и маленьким детям «Шабат шалом!» и пошел в синагогу на молитву.

Молитва закончилась, Шмуэль возвращался из синагоги домой и обдумывал те слова Торы, которые он скажет сегодня во время трапезы своей семье и гостям. И вдруг ему показалось, что сюртук сидит на нем не по-субботнему тяжело. Он оглядел себя… приложил руки к карманам — о Б-же! Карманы были полны пачками денег.

Что же делать? В шабат запрещено переносить что бы то ни было из частного владения в общественное и наоборот! А тем более — деньги, их в шабат и по своей квартире носить запрещено! Как же быть? Еще несколько минут назад Шмуэль шагал легко и бодро, и вдруг моральная тяжесть просто придавила его к земле, заставив чувствовать силу притяжения в десять раз сильнее. Шмуэль не мог сдвинуться с места, зная, что в карманах его — пачки купюр.

— Что же — просто выбросить деньги? — спросил Шмуэль сам себя.

— Да, выбросить! — ответил он сам себе.

— Вот так вот, на ветер?

— Ну да, а что? Это же просто бумажки.

— Какие же бумажки, если они стоили мне целой недели работы?

— Всего неделя работы? А разве твои дети голодают? Разве у тебя дома нет накоплений?

— Не голодают, слава Б-гу, и дома есть немного денег, но ведь у меня в правом кармане есть и чужие банкноты! Как же я буду их отдавать? Неужели придется брать в долг?

— У тебя самого постоянно берут в долг, почему же и ты не можешь взять? Разве всё — не от Б-га?

— Да, конечно…

— А кроме того, как ты собираешься тратить деньги, которые ты переносил в шабат, нарушая заповедь? Ты полагаешь, они принесут тебе удовольствие?

— Б-р-р… Какое удовольствие? Даже думать об этом противно.

— Вот именно. Ты сам знаешь, что делать. А ты помнишь, какую радость испытываешь, когда точно знаешь, что поступаешь правильно? Помнишь, как весело было в детстве вернуть кому-то потерянную вещь?

И вспомнив это чувство, ощутив его всей душой, Шмуэль быстро расстегнул сюртук и вывернул карманы, из которых прямо на землю выпало два кошелька. И вместе с кошельками покинула Шмуэля и тяжесть. Он облегченно вздохнул и, не оглядываясь, пошел домой. Он знал, что ему придется набрать долгов, а потом как-то расплачиваться. Но он знал также, что по-другому поступить было никак нельзя.

Наверное, в алахе можно было бы найти какой-то патент для такой ситуации, но, во-первых, в тот момент у Шмуэля не было возможности спросить раввина, а во вторых, Шмуэль Штраус всегда старался делать все заповеди наилучшим образом, без компромиссов, поэтому он просто спокойно оставил деньги лежать посреди оживленной городской улицы и пошел домой — к жене и детям.

Этот шабат был особенно радостным. Шмуэль чувствовал, что Вс-вышний послал ему испытание, которое он прошел с честью, и, вспоминая об этом, тихонько улыбался. Радость Шмуэля осталась загадкой для его жены, детей и многочисленных гостей, разделивших с ним три субботние трапезы.

Только после того, как вышли звезды и была произнесена авдала, молитва, отделяющая шабат от будней, Шмуэль рассказал жене и детям о выброшенных деньгах и о том, что в ближайшее время всем им наверняка придется подтянуть потуже пояса. На секунду волна тревоги пробежала по лицу его жены, но тут же сменилась спокойной улыбкой:

— Что ж, главное, помнить, что всё — к лучшему, аколь ле-това. Как-нибудь выкрутимся, с Б-жьей помощью. Но ты, Шмуэль, всё же сходи проверь — вдруг хоть какая-то часть денег случайно всё еще лежит там, на дороге…

Шмуэль недоверчиво хмыкнул и вышел на улицу. Каково же было его изумление, когда он обнаружил свои два кошелька, полные денег, на том самом месте, где он их выбросил в шабат! Поразительно!

Еще более поразительно было то, что буквально через несколько дней после того шабата министр финансов герцогства Баден услышал о надежном банке Штрауса и вложил в него огромную сумму денег. После такой рекламы количество клиентов его банка резко увеличилось, и многие состоятельные люди, ничего не опасаясь, стали доверять свои деньги Шмуэлю Штраусу.

С тех пор произошло так много событий, что почти никто уже не помнил о той субботе, когда выброшенные банкиром деньги не только не обанкротили его, но, наоборот, позволили ему стать виднейшим филантропом своего времени.

Будете в Иерусалиме — загляните в Меа Шеарим, найдите квартал, который называется «Хацер Штраус» (или «Хацер Штройс»). Когда в конце XIX века ученики Сабы из Кельма основали в Иерусалиме ешиву «Ор хадаш» — «Новый свет», Шмуэль Штраус вместе с бароном Ротшильдом основал в Иерусалиме центр для изучения Мусара, и здесь, в квартале, названном «Двор Штрауса», жили замечательные мудрецы Торы, совершившие восхождение в Иерусалим из Литвы: рав Ицхак Блазер (рав Ицеле Петербургер), рав Нафтали Амстердам, рав Арье Лейб Бройде, рав Цви Левитан, рав Ицхак Мельцан и другие литовские раввины — ближайшие ученики рава Исраэля Салантера.

Удостоился ли этой чести банкир Шмуэль Штраус благодаря тому, что суббота для него всегда была важнее любых денег? Расчеты Вс-вышнего нам неведомы, мы можем только гадать. А вот заповедь хранить святую субботу известна каждому грамотному еврею.