Радость Служения в Биркенау и Маутхаузене

Депортация

Рабби Синай Адлер родился в 1928 году в Праге. Его отец, рабби Шимон а-Леви Адлер, был раввином, и вместе с тем — очень образованным человеком, обладателем докторской степени. В марте 1939 года, когда вся Чехословакия сдалась Германии без боя, немцы сразу же отказали евреям почти во всех человеческих правах. Школы, трамваи, кафе — всё это было уже не для евреев. Для них были только гетто и желтые нашивки.

Почти сразу начались депортации из гетто в концлагеря. Последняя еврейская школа в гетто была закрыта в 1942 году, когда Синай закончил 8-й класс. Бар-мицва Синая пришлась на недельную главу Торы Пинхас, и к этому времени в Праге не осталось ни одной открытой синагоги. Семьдесят восемь лет спустя он вернет свою душу Создателю в тот же самый шабат, шабат Пинхас.

Март 1943 года: депортация в гетто Терезиенштадта. Там было бы терпимо, как рассказывал рабби Адлер, если бы не голод. Работать приходилось много, а кошерную еду достать было сложно. Но главные испытания были еще впереди.

В мае 1944 года отец Синая заболел, и семье Адлер было приказано готовиться к депортации на восток. Их погрузили в вагоны для скота, и в страшной скученности и в почти полной темноте отправили в неизвестность. Они знали лишь, что их везут на восток. А куда на восток и зачем?.. Тогда еще никто не знал точно, что делают нацисты с евреями, но ужасные слухи вились кругом.

Кидуш в вагоне для скота

Они зашли в вагон в четверг вечером, а через сутки наступал шабат. «Начался шабат — а мы сидим в темноте, один на другом… Провизия, которую мы получили на дорогу, состояла только из нескольких кусочков хлеба и небольшого количества воды. Это всё, что было.

Когда начался шабат, кто обычно молился — помолился. Когда мы закончили молиться, отец достал кусок хлеба и сделал на него кидуш — освящение субботы. Сегодня я думаю об этом: какая же у него была сила веры, если он в тот час был способен произнести слова: “ибо нас избрал Ты и нас освятил среди всех народов…” — и гордиться тем, что у нас есть шабат, которого нет у других народов. Это означает, что ничто не может уничтожить эту веру; что мы верим полной верой в то, что всё произойдет в соответствии с Б-жественным планом — независимо от того, нравится нам этот план или нет…

Мне было тогда 16 лет, и я понял такую вещь: несмотря на темноту и ужасные условия, несмотря на то, что нас везут в полную неизвестность — папа благодарит Вс-вышнего за то, что мы — Его народ. Тот кусок хлеба папа разделил на три части. Одну мы съели вечером, а две другие он оставил на вторую и третью субботние трапезы…»

Молитва в стоге сена

Пунктом назначения оказался Аушвиц-Биркенау, куда их привезли на исходе субботы. Рав Синай вспоминал, что их не сразу отправили на работы, и он учил трактат Бава Кама, ожидая селекции. 19 июля, день селекции, был днем серебряной свадьбы родителей Синая. Он едва-едва успел сказать им несколько прощальных слов — и больше их никогда не видел, их сожгли в тот же день.

Синай Адлер был не единственным соблюдающим евреем в Биркенау, и вместе с товарищами ему удавалось соблюдать те заповеди, которые было возможно.

«Вот иногда говорят — героизм. Никакой это не героизм. Если ты можешь соблюдать заповеди — соблюдаешь их. Не можешь — значит, ты считаешься “онус”, находишься под принуждением, и поэтому освобожден от заповедей.

Был у нас один еврей, мы работали с ним в одной группе в Освенциме, и у него была пара тфилин. Мы работали на ферме Плави недалеко от Освенцима, и нам вменялось ухаживать за лошадьми. Мне было 16 с половиной лет. Дома я не видел никаких лошадей и телег, ведь все свое детство я провел в Праге».

Они вставали в 4 часа утра. Зимой в это время еще темно, а в темноте тфилин, по еврейскому закону, нельзя накладывать, поэтому этот еврей держал тфилин на работе.

Синай знал, что у него есть тфилин, поэтому старался найти способ улизнуть с работы и подойти к нему. Тот давал Синаю тфилин — но где же можно помолиться в них? Ведь кругом немцы! Рядом с конюшней был большой стог сена, и Синай придумал забираться внутрь этого стога, там накладывать тфилин и молиться. Никто его снаружи не видел.

«Однажды я поступил неосторожно. На этой ферме была ремонтная мастерская. Я зашел туда и увидел, что немцев там не было. Тогда я встал в углу, надел на голову кепку (а это был один из запретов — оставаться в головном уборе в помещении), наложил тфилин и стал молиться, повернувшись лицом к стене.

Все это время в мастерской стоял шум, гул голосов. И вдруг я слышу: все затихли. Я скашиваю глаза и вижу, что в пяти метрах от меня идут три офицера СС!»

Достаточно было, чтобы один из них повернул голову — и тогда Синай был бы замечен и обвинен во множестве преступлений. Во-первых, когда офицер входил, нужно было стоять по стойке «смирно». Кроме того: молитва, тфилин, головной убор, саботаж работы… Для саботажников было только одно наказание — расстрел. Но нет, офицеры прошли, глядя прямо перед собой. «Вс-вышний сделал большое чудо, и они не увидели меня…»

Урок Торы

Однажды ледяным январским вечером немцы объявили заключенным, что сейчас будет дезинфекция. Для этого все должны раздеться догола и пройти в холодные душевые. После того, как их облили специальным дезинфицирующим средством, им сообщили, что их одежда еще не прошла очистку, и отправили в бараки голыми. Кое-как прикрывшись просвечивающими одеялами, люди дрожали от холода.

Сосед Синая по нарам сказал ему, что если они не будут греться друг о друга, назавтра они уже не проснутся. Синай и сам понимал, что два одеяла плюс человеческое тело рядом дают лучший шанс на выживание. Сосед был тоже евреем, и он объяснил Синаю, что каждый вечер перед сном он обычно учит Тору. Он знает наизусть трактат «Бейца» и предлагает сейчас поучить его вместе. Рабби Синай запомнил этот урок на всю жизнь, слово в слово. Барак, деревянные нары, два голых дрожащих человека, два тонких одеяла — и возвышающее их над всем этим мудрое слово Торы…

Пасхальный Седер в лагере Маутхаузен

В 1944-м году Синая и других евреев отправили маршем смерти в лагерь Маутхаузен.

Я думаю, самое тяжелое время для меня наступило, когда поезд остановился — и мы увидели большие буквы: Маутхаузен. У меня тогда мороз по коже прошел. Потому что я с детства помнил название этого лагеря. Туда посылали евреев еще в 39-м году. Мы знали, что евреев там убивают в течение трех дней.

Лагерь выглядел как крепость. Повсюду автоматчики. Нас поставили напротив крематория, и тогда я подумал: «Вот и всё. Мы прошли через всё, через что должны были пройти, и вот что нам осталось: крематорий».

Тогда я почувствовал близость смерти. Но когда человек находится в опасности, у него открываются силы, о которых он не знал. Они все это время дремали внутри него. Я помню, как я молился тогда. Я просил Вс-вышнего, чтобы он вывел меня из этого ада и привел меня в Землю Израиля, и чтобы я встретил там своего старшего брата — который был последним человеком из моей семьи (я надеялся!), остававшимся в живых. И еще я сказал: «Вс-вышний, если ты поможешь мне, я всю свою жизнь посвящу Служению и учебе Торы. Так я чувствовал тогда — и так я говорил со Вс-вышним».

Несмотря ни на что, Синаю и его товарищам даже в Маутхаузене удавалось и Сукку строить, и свечу на Хануку зажигать, и выполнять заповедь о рассказе о выходе еврейского народа из Египта…

После вечерней переклички узникам обычно разрешали некоторое время находиться на территории лагеря, прежде чем их загоняли на ночь в бараки. В ночь Пасхального Седера Синай попросил одного из молодых еврейских ребят немного прогуляться с ним. Они ходили туда-сюда рядом с бараками и наизусть говорили те отрывки из Пасхальной Агады, которые смогли вспомнить.

В эту ночь Седера не было у них ни мацы, ни вина, ни праздничной трапезы, ни собравшейся за столом семьи. Это был «Седер ходьбы», про который рабби Адлер напишет потом: «Наши тела были унижены и порабощены, но они ни не могли поработить наш дух… потому что, несмотря ни на что, мы чувствовали, что свободны».

Как можно праздновать освобождение, будучи в положении еще худшем, чем наши предки в Египте? О каком искуплении вообще могла идти речь? Ответ, который дает рабби Адлер, действителен на все времена, времена любых испытаний:

«Три избавления: “и выведу, и спасу, и избавлю вас” — которых еврейский народ удостоился во время Исхода из Египта, были так или иначе отменены во время нашего галута, нашего изгнания. Но четвертое избавление: “и возьму вас Себе как народ” — это вечное избавление, которое не может быть отменено никогда. Мы навсегда останемся народом Вс-вышнего, навсегда останемся Его сыновьями — и когда он нас целует, и когда он нас бьет. Отец всегда остается Отцом, даже если иногда мы не понимаем, почему он причиняет нам боль…»

Не было этих трех искуплений в Маутхаузене — все они были полностью отменены. Но четвертое искупление: «и Я возьму вас Себе как народ, и Я буду Б-гом для вас» — было твердым и неизменным даже в ту темную ночь.

Служить Б-гу в радости

После войны рабби Адлер вернулся в Прагу, списался со своим братом, который жил в Святой Земле, а в феврале 1946-го года уже поднялся в Иерусалим. Вскоре он начал учиться в ешиве Хеврон, в 1962-м году стал Главным раввином Ашдода, и проработал на этой должности более двадцати лет. В последние тридцать лет жизни рабби Синай Адлер жил в городе Мевасерет-Цион под Иерусалимом и возглавлял там колель. Уйдя из этого мира летом 2020 года, он оставил после себя более десятка книг и более трехсот прямых потомков.

Когда смотришь выступление рабби Синая, в первый момент думаешь: может быть, в силу своего плохого знания иврита, ты не понимаешь, о чем он говорит? Кажется, он говорит о Катастрофе — но почему он при этом улыбается? Улыбка, добрый взгляд, легкость — сопровождали его выступления на любую тему. Даже когда он рассказывал о перенесенных им ужасах концлагерей. Особенно когда он рассказывал о них. Ведь он видел руку Вс-вышнего в каждом событии, которое с ним происходило: будь то депортация, смерть молодой жены, рождение внука — он чувствовал присутствие Б-га во всём…

Кредо рабби Синая было то же, что у царя Давида, который написал в своем 100-м Псалме: «Служите Вс-вышнему в радости!» Когда рабби Синай говорил о трудностях, он всегда улыбался. Потому что вся его жизнь была служением Вс-вышнему — служением в радости, с энтузиазмом и страстью.