Глава Беаалотха

Глава начинается с рассказа о самом древнем и глубоком еврейском символе — семисвечнике.

«В поднятии твоем» — так переводится название главы, и речь идет о зажжении меноры, при котором пламя поднимается вверх. Именно направленность огня становится одной из важнейших деталей. Первосвященник Аарон должен был зажечь менору таким образом, чтобы пламя шести свечей склонялось, как будто кланялось в сторону центральной свечи, показывая, что все огни, все энергии в мире направлены к единому центру.

«Ваяас кен Аарон (ויעש כן אהרן)» («И сделал так Аарон») — написано дальше в Торе, т.е. сказано, что первый в истории первосвященник, родной брат Моисея (Моше) — исполнил то, что было велено свыше. Величайший толкователь Святых Книг р. Шломо Ицхаки (Раши), объясняет, как именно следует понимать эти вроде бы простые слова. Это написано, чтобы «леhагид шивхой шель Аарон шелой шино (להגיד שבחו של אהרן שלא שינה)» («воздать хвалу Аарону за то, что он ничего не изменил»).

Это объяснение Раши тоже, вроде бы, простое и понятное, издавна вызывает недоумение у остальных великих знатоков Торы. Нужно хвалить Аарона, родного брата Моше, одного из важнейших людей во всей нашей истории за то, что он не изменял указаний Вс-вышнего?! Само собой разумеется, что он ничего не менял и не путал.

В замечательной хасидской книге «Имунас итехо» содержатся два противоположных друг другу, но одинаково важных разъяснения того, за что предлагается похвалить такого великого человека.

В каббалистических источниках подробно рассказывается, какое огромное духовное содержание было в огне меноры. Первозданный нефизический свет, спрятанный Творцом для праведников, открывался в этом огне. Постоянное горение семисвечника показывало постоянное открытое Присутствие Вс-вышнего в Храме. Менору нужно было зажечь так, чтобы все это содержание было передано ее огню. И Аарон сделал это с глубочайшим пониманием и намерением, не изменил духовного образа меноры, не уменьшил необходимого духовного наполнения огня семисвечника.

Именно за это, за исполнение заповеди с учетом ее открытых и тайных смыслов, воздается ему хвала. Это первое объяснение.

В этических книгах подробно разъясняется, что недалекий предел человеческих возможностей, к сожалению, не позволяет надеяться на очень глубокое и очень полное постижение Б-жественных истин. «Ахекер элойко тимцо (החקר אלוה תמצא)?» («Найдет ли исследователь Б-га?") — задает грустный риторический вопрос книга Иова. Обобщая собственный опыт, делая выводы о громадном целом, исходя из одной-двух едва связанных друг с другом деталей, мы не в состоянии подняться до уровня познания Сущности Б-жественного. И хотя, конечно, необходимо изучать заповеди, предпочтительно, все же, чтобы даже великий человек, исполняя их, не привносил своего, пусть глубокого, но, все же, ограниченного понимания и думал, что просто исполняет волю Вс-вышнего.

Именно за это, за исполнение заповеди без учета ее открытых и тайных смыслов, с единственным намерением скромно исполнить приказ Творца, воздается хвала Аарону, который не изменил указанный порядок зажигания меноры привнесением своих, очень умных, но, все-таки, несовершенных человеческих соображений. Это второе объяснение.

И нет ничего удивительного или неправильного в том, что два объяснения спорят. К истине ведут оба пути. Все огни направлены к центральному: и путь наполнения заповедей всей глубиной понимания, возможной для человека, и путь предельного очищения б-гоугодных деяний от нашего глубокого, но неполного представления о них.

Еще один отрывок недельной главы рассказывает, как через год после Исхода из Египта через год после первого в истории Песаха еврейский народ отпраздновал Песах во второй раз. Снова простые, вроде бы понятные сведения. Однако тот же рабейну Шломо Ицхаки (Раши), объясняет, что за этой внешней простотой скрываются две важнейшие идеи.

Во-первых, история про радостную годовщину первого Песаха находится в Торе откровенно не на своем месте. Ведь произошла она почти на месяц раньше давно описанных событий построения и освещения Переносного Храма. По идее, весь этот отчет о проведении Песаха номер два должен находиться в Пятикнижии даже не на пару глав, а на пару книг раньше. Оказывается, “эйн мукдом у-меухор ба-Тойро (אין מוקדם ומאוחר בתורה)” — нету раннего и позднего в Торе». То есть, в Свитке какой-то умышленный непорядок с хронологией.

Не то, чтобы нет вообще никакого уважения к последовательности исторических событий. Общий порядок есть. Однако при надобности Тора отступает от этого порядка. Например, как объясняет рабейну Моше бен Нахман (Рамбан), в данном случае, учитывая, что сбор денег на строительство скинии и изготовление всех необходимых элементов архитектуры и обстановки начались гораздо раньше второго Песаха, а завершились немного позже, светлый праздник вообще вынесен за скобки всей темы Переносного Храма, его строительства и открытия всех его подразделений. И вот, наконец, после зажигания меноры, после отделения целого колена, колена Леви исключительно для святой службы, после поступления этих левитов в распоряжение к сыновьям первосвященника Аарона, Тора будто бы говорит: «Ах, да, кстати, тут еще посреди стройки века Песах отмечали», — и подробно рассказывает об этом.

Таким образом показано, насколько важно отделять то, что относится к главному смыслу, к важнейшим событиям исторического отрезка, от того, что тоже важно, но можно дать в примечаниях или просто рассказать позже.

И, во-вторых, оказывается, если бы уважаемые предки полноценно отмечали Песах все сорок лет странствий по пустыне, Тора не стала бы так многословно отчитываться о Песахе номер два.

Если присмотреться, мажорное описание празднований, объясняет Раши, это описание позора Поколения пустыни, которое как следует справляло великий праздник Исхода только один раз за все сорок лет.

Но это только небольшое углубление ситуации. В книге «Сифтей Хахомим» разъясняется, почему таки тогдашние евреи так невнимательно отнеслись к одному из трех основных праздников. Оказывается, как прямо видно из книги Иеhошуа — шестой из святых книг, прямо следующей за Пятикнижием, бродившие по пустыне предки не делали обрезания никому, кто родился после Исхода из-за опасной антисанитарии. А как написано в самой Торе в главе «Бой», необрезанному запрещено есть мясо пасхальной жертвы. Таким образом, тридцать девять лет подряд Песах в пустыне был такой же, как у нас с вами — вино, маца, горькая зелень — но без важнейшего элемента, без пасхального жертвоприношения. В общем, без барана, запеченного целиком на открытом пламени.

Правда, мы не балуемся этим ритуальным деликатесом не по причине повальной необрезанности, избави Б-же, а по причине отсутствия Храма (а как же в Египте?); ну, или по причине изгнания (а как же в пустыне?); ну, или по причине неизвестности точного месторасположения жертвенника (а как же его описание в Талмуде?)… Или еще по какой-нибудь причине. (Очень трудная тема. Что, собственно, мешает собраться в Святом городе, запасясь баранами, живыми и непременно здоровыми, и…)

И все это обязательно расширило бы горизонты и разрешило все сомнения, если бы у тех же «Сифтей Хахомим» не родился новый и весьма логичный вопрос: за что Раши клеймит позором необрезанных на совершенно законном основании предков? Им же было действительно запрещено пасхальное жертвоприношение. А за то, оказывается, что якобы вынужденная неоперабельность евреев была инициирована евреями же. В общем, за их неверное, скажем мягко, отношение к Святой Земле. Когда Творец приказывал входить в нее, не пошли; когда ничего не приказывал, бросились вперед захватывать, на копья аборигенов. То есть если бы повеление Вс-вышнего войти в Святую Землю было исполнено как положено, не нужно было бы слоняться по пустыне и сетовать на медицинские противопоказания.

Недоделывать заповеди из-за непреодолимых обстоятельств, это, конечно, грустно, но это не позор. Позор — быть создателем этих обстоятельств.

Ближе к концу главы описывается один из тягчайших кризисов сорока лет пустыни. Несмотря ни на какие чудесные качества Мана, удивительных лепешек, которыми Вс-вышний кормил знаменитых предков все сорок лет, поднялась-таки волна народного гнева. Восставшие потребовали настоящего мяса, а не, например, лепешек с мясным вкусом, натурального дымящегося бифштекса, и недвусмысленно намекнули на переговорах с Моше, что если их требования не будут удовлетворены, то они еще побалуются даровым рабским комплексным обедом в Египте. Словом, или — мясо или мы возвращаемся.

Моше обратился к Творцу с длинной молитвой, в которой, доведенный до крайности окружающим еврейским характером, умолял убить его (и таким образом оказать великую милость), но только не оставлять наедине с соплеменниками. Творец ответил идеей Синедриона (пусть, мол, в суде с ними разбираются), и пообещал закормить зачинщиков мясом насмерть. Все это прямой текст Торы, все это более или менее не вызывает страшных вопросов, и тут вдруг происходит настоящая катастрофа. Моше спрашивает, и ни у кого-нибудь: «Ты говоришь, что они (шестьсот тысяч одних мужчин) будут целый месяц объедаться мясопродуктами. Откуда ж возьмется столько мяса?» То есть Творец говорит, а Моше, лично принимавший участие во всех чудесах Исхода, сомневается?!

В замечательной хасидской книге «Аль hа-геуло ве-аль hа-тмуро» подробно разъясняется, что Моше, конечно, понимал и гораздо лучше нас, что для Вс-вышнего, благословен Он, ничего не стоит устроить, чтобы жирные перепелки немедленно прилетели. Моше по некоей серьезной причине не мог допустить такой мысли, мысли о чуде.

То есть смотрел на людей, которые предпочитают египетское рабство с мясом в зубах[1] еврейской свободе, но с лепешками. И не мог представить, что для них, для таких может быть затеяно что-то сверхъестественное. И тогда Создатель объяснил и показал своему пророку, что иногда в карательных или воспитательных целях чудеса делаются и ради злодеев. Чудеса, которыми невозможно похвастаться, ибо в данном случае чудное явление перепелиной котлеты — не повод для оптимизма…

[1] Метафора: еврейских рабов в Египте не кормили мясом, смутьяны выдавали желаемое за действительное.

Из «Книги для изучения Торы»