Рав Ицхак Зильбер зацал (в моей жизни)

Кто-то из вспоминавших о р. Ицхаке Зильбере сказал, что после встречи с ним человек становился другим, он направлял его жизнь по новому руслу.

Вероятно, я тоже это ощутил.

Впервые я увидел его летом 1994 г.на семинаре Агудат Исраэль (семинар р. Нафтоли Цукера) в подмосковном Тучково. Он читал и комментировал участникам семинара Тору. Обращаясь к нам, предлагал прочитать вместе с ним то или иное место из нее, чтобы не верить ему только на слово. (Иврита никто из нас тогда, по-моему, не знал).

В середине занятия раву Ицхаку понадобилась какая-то книга, которая находилась в «раввинском домике», до которого надо было идти минут 10-15. Он сначала попросил кого-то сходить туда, а потом, решив, что это будет долго, отправился сам. Минут через семь, запыхавшийся, он вбежал с книгой в лекционный зал. Потом мы узнали, что приехал он на семинар из Израиля после сложнейшей операции (ему трансплантировали из ноги в сердце часть кровеносного сосуда). Приехал, потому что ему сказали, что на семинаре в России нет лектора, который мог бы проводить занятия по Торе с русскоязычными….

После урока мы провожали его к «раввинскому домику» и он продолжал свои «диврей Тора». Он шел, взяв меня под руку, и я физически ощущал исходившую от него огромную энергию… Он подарил мне две свои книги с дарственными надписями: «Пламя не спалит тебя…» (Москва, 1991) и «Беседы о Торе» (Йерушалаим, 5754/1994).

Потом, во время одного из моих приездов в подмосковную йешиву «Торас Хаим» (на станции Удельная), где учился мой сын Шимон, я однажды присутствовал на его уроке по Торе для младшей группы.

Вернувшись в Саратов, где жил тогда, я поместил в газете «СНЕГ (Саратовская новая еврейская газета)» очерк «Праведник нашего времени. Из рассказов рава Ицхака Зильбера и о нем самом» (№№ 17—20, 10, 24 января, 14, 21 февраля 1997 г.). Материалом для очерка послужили книги р. Зильбера, а также магнитофонные записи, сделанные моим сыном на его уроках. Текст сопровождался фотографиями уроков р. Зильбера в «Торас Хаим». Впоследствии, по приезде в Израиль, я дал р. Ицхаку, по его просьбе, этот газетный материал, и по прочтении он вернул мне его без замечаний…

Мой брит

Самая важная встреча с р. Зильбером произошла у меня 28 сентября 1998 г. (8 тишрея 5759). Я с женой приехал в Москву в йешиву «Торас Хаим», сделав остановку для оформления документов и билетов для поездки в Израиль, где уже находились наш сын Шимон и дочь Шуламит (Люба). Это было за два дня до Йом Кипур.

В йешиве делали в этот день бриты. До этого мне неоднократно предлагали сделать брит, но я не решался. Причиной, как мне тогда казалось, был мой возраст (после 55-ти) и состояние здоровья (язвенная болезнь). Но тут, благодаря раву Ицхаку, я переломил свои сомнения.

Вот как он сам рассказывает об этом в книге «…Чтобы ты остался евреем» (стр. 373):

«Вот недавно в московскую ешиву приезжал из Иерусалима моэль рав Моше-Хаим Рубин, сделал обрезание нескольким парням. После обрезания зашел я в бейт-кнесет, а там сидит мужчина лет пятидесяти, отец одного из ешиботников. Приехал из Саратова поглядеть на сына. Я его и спрашиваю шутя:

— А ты обрезан?

— Нет, — говорит.

— Почему?

— Я больной.

Пошел я к реб Рубину, он и говорит:

— Если ты будешь сандак, я сделаю.

Тут же все и сделали. И всё обошлось благополучно».

Расшифруем эту короткую запись эпизода с моим обрезанием.

Рав Цви Патлас в своей книге «Счастливцы. Дневник Меламеда» (Йерушалаим, 5765/2005, с. 187, пишет:

«28 сентября 1998 (8 тишрея 5759).

Сегодня я был моэль и сандак. Сделали пять бриттов. Один — Стиву Левину (57 лет) из Саратова, отцу нашего Шимона. Он мне напомнил, что почти три года назад я подарил ему первый в его жизни талит гадоль.

Тогда, в конце декабря 1995 года, он, кандидат филологических наук, привез из Саратова в нашу йешиву на семинар своего сына и еще двух мальчиков. Одному из них, Васе (ставшему Шломо) Козлову, мы сделали брит (Шимон был обрезан раньше, а третьему папа-еврей не разрешил)».

А дело было так. Я сидел в бейт-кнесете, где празднично встречали после брита ешиботников. Рав Ицхак подошел ко мне и, положив руку на плечо, спросил, не хочу ли я тоже сделать брит — ведь это важнейшая мицва… Я сказал, что хочу, но у меня есть опасения: во-первых, не приведет ли это к обострению моей болезни, а во-вторых, сейчас я и жена на пути в Израиль, через три дня лететь, могут быть непредвиденные осложнения…

Рав сказал, что ручается, что мне станет лучше и берет всю ответственность на себя. Тут же, не откладывая, он взял меня крепко за руку и повел в комнату, где моэль рав Хаим-Рубин делал обрезания. Коротко переговорив с ним и получив мое согласие, рав Ицхак стал в изголовие стола, на который я опустился…

Брит делал мне р. Рубин, ассистировал ему друг моего сына учащийся йешивы «Торас Хаим» (я сам туда и направил его из Саратова за полтора года до этого) Мендель-Лейб Агранович. Во время операции рав Ицхак держал меня за руку и вел со мной беседу о Торе, комментируя то, что связано с предстоящим Йом Кипур. Боли я почти не чувствовал. О новом моем еврейском имени (его дают во время брита) мы договорились еще по дороге. Я решил взять имя Залман-Симха, так как моего деда по отцу (он — левит) звали Залман-Бер, а «Симха» — потому что это великая радость — быть настоящим евреем…

А после меня сделали брит еще одному парню, и мы вышли в бейт-кнесет и там пили вино и плясали. взявшись за руки…

Потом был Йом Кипур и я постился вместе со всеми. А на следующий день (это был третий день после моего обрезания) мы с женой ездили за визами в израильское посольство. Затем летели в Эрец Исраэль и там провели волшебную неделю Суккота, переезжая с места на место (Иерусалим, Эфрат, Бейт-Эль, снова Иерусалим). В Симхат Тора плясал со свитком Торы в большой йешиве «Коль-Тора» и в маленькой, где учился мой сын, в иерусалимском районе Байт ва-Ган. И молились у Котеля, ездили в Меарат Амахпела, к могилам праотцов и праматерей еврейского народа, и к могиле Рахель рядом с Бейт-Лехем, и взбирались на Массаду…

Предсказание рава Зильбера вполне оправдалось. А раббанит Хава, его дочь, которая атоже была на тот Йом Кипур в «Торас Хаим», потом сказала мне: «Вы так нам украсили Йом Кипур…»

Уроки рава Зильбера

Я начал посещать их в квартире рава на Санхедриа Мурхевет в Суккот первого года нашей алии (5761). И продолжалось это три с половиной года. Рав Ицхак давал эти уроки и, казалось бы, в полном здравии (в год нашего приезда он перенес тяжелейшую операцию и был на грани ухода в Лучший мир, но, как однажды поведал нам, «там» ему сказали: «Еще рано…»), и лежа на диване в моменты нездоровья (он все время порывался встать или хотя бы говорить сидя); наконец, помню последний его урок за три месяца до кончины, который он давал в только что законченной пристройке его квартиры, предназначенной для колеля…

Видно было, как его физическая немощь постоянно побеждалась могучей силой его духа. Он не давал себе ни малейшей поблажки. На всем протяжении урока, даже когда ученики подчас уставали, он оставался ясен и тверд. По его просьбе с полок книжного шкафа снимали мидраши, книги Гемары, Шулхан Арух, Пиркей Авот и др. Иногда он не выдерживал и сам вставал на стул, чтобы снять понадобившийся ему том. Он не искал, а сразу открывал книгу на нужной странице: «А вот — я уже нашел…»

Как опытный учитель, он всегда чувствовал настроение аудитории, ее состав и умел активизировать внимание слушателей. Часто начинал свой рассказ так: «Интересная вещь…» Мог пошутить, а иногда предупреждал: «Я вам сейчас такое расскажу, что вы подпрыгнете до потолка!..» При этом порядок ведения урока он объявлял с самого начала: сначала чтение недельной главы, затем ее перевод с комментариями, потом вопросы, которые он предлагал предварительно для себя записывать (давал для этого ручку и бумагу). Те вопросы, на которые он не мог ответить в данный момент, записывал сам, чтобы ответить на следующем уроке.

Не любил, когда его прерывали не по делу и задавали несущественные вопросы: «Только не про вчерашний снег!..» Но когда его предупреждениям не внимали и терпение его истощалось, тогда он влеплял затрещину (по спине) не вопрошающему, а тому, кто сидел рядом, и обращался к нарушителю с укором: «Вот видите: из-за вас он страдает… Неужели нельзя было подождать с вопросом одну минуту? Ведь дальше об этом будет идти речь…» На эту «экзекуцию» никто не обижался. Наоборот, многие нарочно подсаживались к раву или просили дать и им несколько ударов. Однажды за чужую провинность попало и мне, но я совсем не почувствовал ни боли, ни оскорбления. Было почему-то даже приятно… Среди учеников рава бытовало убеждение, что «удары» его приносят удачу. И укрепилось оно после того, как у одного из молодых его учеников, сидевшего всегда рядом с равом и задававшего ему интересные вопросы, но и чаще других подвергавшегося «экзекуции», вдруг — после того как у жены его долго не было детей — родилась … двойня. В шутку ему посоветовали теперь несколько отсесть от рава…

Урок заканчивался, и молились минху (в квартире был Арон-койдеш). Рав сам часто был шалиах-цибур (хазан), а молился он удивительно прочувствованно, четко произнося каждое слово, как бы беседуя со Всевышним. И других призывал молиться «с каваной»…

Перед тем, как всем разойтись, рав подходил к кому-нибудь (иногда это бывал я) и, положив руку на плечо, произносил какой-нибудь короткий «друш» (объяснение) интересного места в недельной главе или рассказывал историю из своей жизни. И люди уходили с мыслью о Торе, о Всевышнем…

Зная, что я в прошлой своей жизни был учителем, преподавателем университета, рав Ицхак спрашивал меня: «Ну, как сегодня прошел урок?..»

На этих уроках не только учились, но и отмечали торжественные и траурные даты — свадьбы, рождение детей и внуков, йор-цайты.

Особенно запомнились два события. Одно — хупа, которую ставил здесь рав Зильбер супругам преклонного возраста из России (жениху — за 80, супруге — чуть поменьше), которые пришли в сопровождении многочисленных детей, внуков и друзей. И тем не менее, все формальности были соблюдены равом до конца, и ктуба написана и прочитана с объявлением залоговой суммы… После завершения церемонии, выйдя из-под хупы, «новобрачная» показала мужу … кулак.

А второе — брит, который происходил у нас на глазах после урока. На тот же стол, за которым мы занимались, сел рав Ицхак, спустив ноги на стул. На руках у него в пеленках был новорожденный (рав был сандаком). И моэл рав Эльбаз (один из самых известных в Израиле раввинов) произвел обрезание. Кажется, это был третий сын у мамы, которая вместе с мужем стояла рядом. А потом была праздничная трапеза и веселье…

Приводили к раву Ицхаку трехлетних мальчиков для первой стрижки волос (халока), и я видел, как в его ласковых руках эти буяны затихали и покорно давали отстричь прядь волос…

Приходилось мне слышать и скептические отзывы об уроках рава Зильбера: «Да это же детский сад…» Но я горжусь тем, что мне довелось побывать в саду рава Ицхака, потому что он погружал нас в атмосферу идиш-кайт, чего мы были лишены с самого рождения, он умел поднимать с понимания самого простого до постижения высот Торы. Показывал, как правильно накладывать тефилин. Несколько занятий посвятил объяснению философии молитвы, подробно комментируя каждый пасук (отрывок) Амиды. Рассказывал о том, как молились великие люди, например, Рыбницкий ребе. И он же однажды поведал нам, о чем будут спрашивать в Будущем мире. Вот перечень этих вопросов:

• 1. Торговал ли честно (покупка-продажа)?
• 2. Выделял ли время для занятий Торой (учеба)?
• 3. Старался ли иметь детей?
• 4. Ожидал ли Машиаха?
• 5. Занимался пильпулем (задавал вопросы)?
• 6. Понял ли одно из другого?

И общий: Боишься ли Б-га?

Наша хупа

На следующий год после нашего приезда в Израиль рав ставил хупу нам с женой.

Как и положено, мы в этот день постились, а жена ходила в микву. Утром был урок у рава и в присутствии жениха (меня) в минхе не читали таханун.

Мы с женой готовились к свадьбе — искали кольцо, фату и бокал для разбивания (в память о разрушении Храма). Пригласили близких людей. Пришли наши сын и дочь с друзьями, племянник с женой, были и постоянные посетители уроков рава Зильбера. Все было готово к свадьбе в квартире рава, был уже вечер, но сам он еще отсутствовал.

Наконец, около десяти вечера, рав Ицхак появился. Оказывается, в этот день он сделал еще одну хупу в другом месте. «Всё будет хорошо, — сказал он. — Сейчас мы всё организуем как положено…» Мы сели за стол, и началось написание ктубы с тщательным опросом сначала жениха, а потом невесты. Свидетелями у меня были ученики рава Шауль и Габриэль. Ктубу они подписывали уже под хупой — сначала Шауль на спине у Габриэля, потом — наоборот.

Перед произнесением Шева брахот (семи свадебных благословений) рав сжег две спички и помазал мне пеплом лоб (в память о разрушении Храма), потом я разбил ногой стакан…

А потом была свадебная трапеза с диврей Тора рава и мы, взявшись за руки, плясали вокруг стола… Разошлись уже заполночь.

«По-моему, было весело… — сказал мне рав при новой встрече. — Я чувствовал присутствие Шехины…»

Будни

Были в нашей жизни разные дни. Уходили из жизни близкие раву люди. Каждый год весной ездили на кладбище отмечать йор-цайт его жены Гиты, настоящей праведницы. Там, на кладбище, после чтения теилим, рав Ицхак выглядел каким-то особенно просветленным. Он знал, что после смерти будет лежать рядом с постоянной спутницей его жизни (рядом похоронена ее сестра) и новая встреча с ней произойдет в Будущем мире…

Тяжело переживал рав отступничество одного из своих бывших учеников, «прославившегося» в последние годы своими чрезвычайно вольными толкованиями священной книги «Зоар» и объявившего себя знатоком Каббалы, которую он провозгласил наукой, якобы заменившей Тору (хас вешалом!). Однажды, услышав имя этого человека, рав вспылил и ударил кулаком по столу: «Не смейте при мне называть имя этого человека!…» Стало понятно, какой гнев приходилось ему сдерживать в себе. Кто-то сказал, что впредь имя этого «каббалиста» при раве называть опасно: в прошлый раз, после такой вспышки гнева рава, тот попал в серьезную автомобильную аварию…

Рав Ицхак всегда был открыт людям и отдавал им себя без остатка. Если нужно было помочь человеку, он всегда делал это, не пытаясь вывешивать на аптекарских весах его достоинства и недостатки. Он предлагал деньги, еду, свою квартиру. У него постоянно жили какие-то люди, не имевшие пристанища. Его доверием подчас злоупотребляли. Но он предпочитал быть обманутым, чем обмануть хоть одного человека. И еще: он всегда следовал известному правилу — ладун эт аадам лекаф зхут (судить о человеке со стороны его заслуг).

Некоторое время ходил с нами на уроки довольно странный молодой человек высокого роста в черной кипе. Потом исчез. А через несколько месяцев в русскоязычной газете появилась статья с портретом рава Зильбера и рассказом об этом человеке. Оказалось, что в России его объявили членом преступной группировки и требуют от Израиля его выдачи. Фамилия его Журавлев. Расспросили рава. Он сказал, что Журавлев серьезно тянется к иудаизму и готов пройти гиюр, его жена горская еврейка, они оба учатся и стараются соблюдать кашрут, а у них тяжело больной от рождения сын. Рав убежден в искренности этого человека и хочет ему помочь. «А что у него было в прошлом — меня не касается…» Судя по газетной статье, на Журавлева «повесили» чужое дело. Израиль, против своих законов, выдал его России. Но и там, в тюрьме, он старался молиться и соблюдать кашрут. Он даже умудрялся звонить оттуда раву по мобильному телефону (мы слышали этот разговор во время урока). Этим, видимо, и держался. Уже после смерти рава Ицхака Журавлева выпустили на свободу…

Даже праведник не застрахован от ошибок. Я был свидетелем того, как тяжело переживал рав Ицхак трагедию только что соединенных им молодых людей. Девушка — психически неполноценная, но с очень добрым характером, из соблюдающей семьи. Парень учился в йешиве (оба из России). На вид незлобивый и аккуратный. При более внимательном рассмотрении и в нем обнаруживались какие-то странности. Думали, что вместе они сумеют встать на ноги, наладить более или менее нормальную жизнь. Но в первые же дни после свадьбы обнаружилась их несовместимость как в психологическом, так и в интимном плане. Мужем и женой они так и не стали, но он стал избивать ее, и отец девушки вынужден был просто забрать ее к себе домой. Дело закончилось судебным процессом, который с перерывами продолжается до сих пор.

Будучи невольным свидетелем этого происшествия и безуспешно пытаясь примирить обе стороны, я видел, как страдает рав Ицхак, понимая невозможность что-либо изменить в сложившейся ситуации…

А потом была непростая история женитьбы моего сына, в подробности которой мне не хочется сейчас вникать. Перед эрусином меня и жену пригласили к себе на шабат Авром и Хава Куперман — зять и дочь рава Ицхака. На вечерней трапезе мы были у рава Ицхака. Здесь собралась его семья — дочери, зятья, внуки и гости. И каждому рав дал свое благословление. Удостоился этого и я.

Тот шабат совпал с йор-цайтом двух близких нам людей — моей бабушки Либе бас Элье-Лейб ( ז""ל ) и мамы моей жены Цили бас Борух ( ז""ל ). Я читал в синагоге Кадиш, но не знал, можно ли произнести в этот день над Торой молитву «Кэль мале рахамим…» И тогда рав Ицхак во время утренней молитвы в синагоге сам вышел к Торе и прочитал эту поминальную молитву. Наверное, в Другом мире души этих женщин поднялись, услышав молитву праведника…

Потом была свадьба сына, приглашение на которую я лично вручил раву. Поехать на свадьбу рав Ицхак, уже тогда чувствовавший себя плохо, не смог, но перед свадьбой молодые приехали к нему и получили от него благословение. Рав прислал на свадьбу еще и телеграмму с поздравлением.

Последний раз я видел рава Ицхака Зильбера, когда, по уговору с его секретарем Иегудой Аврехом, дежурил у него в квартире во время его болезни в очередь с другими. Рав вышел из спальни и осведомился, пью ли я чай с мезойнес, приготовленный в зале. Я поблагодарил его за телеграмму. Он сказал: «Как же… Мы за вас переживали…» И ушел в свою комнату…

Оглядывая мысленным взором прожитую жизнь, я, как и многие другие, вижу, что после встречи с равом Ицхаком моя жизнь и жизнь близких мне людей стала в чем-то другой. Свет души большого праведника, его мысли и наставления — это и опора в настоящем, и завет будущему.