Раби Нахман из Бреслава

Раби Нахман бар Симха из Бреслава (5532—5571 /1772—1810/) — выдающийся праведник, основатель течения Бреслав в хасидизме.

Правнук рабби Исраэля Бааль Шем Това (Бешта).

Родился первого нисана 5532 /1772/ года в Меджибоже — украинском городке, ставшем родиной хасидизма. Его отец, рабби Симха, был сыном ближайшего ученика Бешта рабби Нахмана из Городенки, — новорожденный получил своё имя в память об этом деде.

Мать Нахмана, ребецин Фейга, была дочерью Адели, единственной дочери Бешта. Родными братьями ребецин Фейги были выдающие хасидские наставники рабби Моше-Хаим-Эфраим из Сиделкова и раби Барух из Меджибожа.

Ещё ребёнком рабби Нахман посвятил себя служению Всевышнему. С шестилетнего возраста по ночам он часто прибегал на могилу Бешта в Меджибоже и просил, чтобы прадед «помог ему приблизиться к Всевышнему». На обратном пути он «тайком, среди ночи» окунался в микву, даже «зимой, когда мороз был очень силён» (Шивхей а-Ран 20).

Углублённо изучал Танах и Талмуд с комментариями. По позднейшему свидетельству самого рабби Нахмана, всё учение давалось ему ценой тяжёлого труда: вначале он «не понимал смысла изучаемого и плакал перед Всевышним, чтобы Тот открыл ему глаза… и лишь после многих слёз удостаивался понимания» (там же, 8). Сразу после своей бар-мицвы рабби Нахман женился на дочери богача р. Эфраима из Гусятина. В течение пяти лет молодая семья жила в доме тестя, принявшего на себя все заботы о её пропитании.

После женитьбы рабби Нахман посвятил себя напряжённой духовной работе: он стремился обуздать свои желания и подчинить их сознательному контролю. По его собственному признанию, «все свои вожделения» он «перевёл в страсть к еде, …и поначалу ел очень много, гораздо больше других» (там же, 16). Но затем он «стал постепенно ослаблять в себе влечение к еде, приучая и принуждая себя есть меньше, чем раньше». И как только он привыкал к новой норме, он «начинал есть ещё меньше, и так далее» (там же, 21). В этот период он «проводил много постов и несколько раз постился всю неделю — от шабата до шабата». Были случаи, когда он «постился по два недельных поста подряд… и проводил по восемнадцать недельных постов в год» (там же, 9).

Постепенно он сумел «подчинить себе телесное начало и полностью искоренил в себе влечение к еде»: он «обнаружил, что более не нуждается в какой-либо пище как источнике поступления жизненных сил» — и тогда «принудил себя вновь начать что-то есть и с тех пор ел понемногу», но уже «в святости, без всякого вожделения» (там же, 21).

Каждый шаг на этом пути «давался ему ценой изнурительного труда, большими усилиями и полной самоотверженностью» (там же, 5). Впоследствии рабби Нахман рассказывал одному из своих сподвижников, что ему «удалось всё преодолеть лишь благодаря одной хитрости: он каждый день заставлял себя думать, что ему предстоит только этот единственный день — …а на один-единственный день человек может принять на себя очень многое». А когда начинался следующий день, он «вновь принимал на себя заботы только одного дня, …не задумываясь о завтрашнем дне или будущих днях вовсе» (там же, 14).

Самой главной его духовной работой было самоотверженное молитвенное служение.

На долгие часы рабби Нахман «уединялся в каком-либо месте, где не было посторонних», чаще всего в лесу или на берегу реки, и «изливал душу перед Всевышним на том языке, на котором обычно говорили между собой (т.е., на идиш)». Он «молился на свой лад и обычно говорил со Всевышним так, как подсказывало ему сердце, …обращаясь к Творцу со всем, что было у него на душе». По признанию самого рабби Нахмана, эти искренние беседы с Б-гом «были самым главным, что помогло ему достичь того, чего он достиг» (там же, 10-13).

Стремясь уберечься от гордыни и мирских почестей, рабби Нахман хранил всю свою напряжённую духовную работу в тайне.

Он «прибегал ко многим хитростям, чтобы скрыть от глаз людей все посты, которые проводил». Про его многочисленные посты «не знали ни отец, ни мать, ни кто-либо из близких — одна лишь его жена знала об этом, но он заставил её поклясться, что она не откроет этого никому» (там же, 19). И всё, что «было связано со служением Б-гу, …он делал очень скрытно, а как только выходил на улицу, умышленно предавался всяческим ребяческим проделкам, играм и беготне, так что никому и в голову не могло прийти, что он стремится приблизиться к подлинному служению Б-гу» (там же, 13).

И, несмотря на то, что основная часть его духовной работы была скрыта, уже к шестнадцати годам у него были ученики и последователи.

В 5550 /1790/ году восемнадцатилетний рабби Нахман поселился с семьёй в местечке Медведевка, недалеко от Киева, — и здесь он был окружён многочисленными хасидами. Уже к этому времени, пройдя сложный путь духовной работы, рабби Нахман «удостоился подняться на высочайшую ступень святости, самоотречения и близости к Б-гу — на ступень, доступную лишь немногим» (Сэдэр а-нэсия 33).

В дни праздника Песах 5558 /1798/ года он принял решение посетить Землю Израиля. Продав всё своё имущество, он собрал необходимые на дорогу деньги и уже спустя месяц, 18 ияра, в Лаг ба-Омер, покинул Медведевку, сопровождаемый одним из ближайших учеников. Добравшись до Николаева, они переправились на корабле в Одессу, а оттуда в Стамбул.

В Стамбуле им пришлось задержаться: в связи с начавшейся войной между Турцией и наполеоновской Францией, «община Стамбула приняла решение не позволять никому из евреев… отправляться куда-то морским путём» — ведь в период военных действий, когда «французский флот уже вышел в море», любое путешествие было бы смертельно опасным (там же, 14). И в пути, и во время вынужденной стоянки рабби Нахман запретил своему спутнику рассказывать кому-либо о том, что он правнук Бешта и один из ведущих хасидских лидеров, — «в Стамбуле он проделывал всевозможные ребяческие поступки, ходил по улицам босиком, без пояса и без шапки, в одной кипе, носился по базару с подростками, играл в войну: одни представляли Францию, другие — противную сторону, ведя боевые действия по всем правилам военной стратегии и тактики» (там же, 12). Наконец, уже осенью, им удалось отплыть на Святую Землю, но турецкие власти не позволили рабби Нахману сойти в порту Яффо, т.к. «по виду его одежды и по непривычным для тех мест длинным пйсам… они приняли его за французского шпиона». За два дня до Рош а-Шана судно отплыло из Яффо на север и в канун праздника «бросило якорь в Хайфе, напротив горы Кармель». Здесь рабби Нахман, наконец, «ступил на Святую Землю» (там же, 15).

Большую часть зимы 5559 /1799/ года рабби Нахман провёл в хасидской общине Тверии, возглавляемой рабби Авраамом из Калиска, учеником Магида из Межерича.

Много лет спустя рабби Нахман говорил, что из всех встреченных им в жизни праведников «совершенством обладал лишь святой цадик из Калиска» (там же, 18).

Во время пребывания на Земле Израиля рабби Нахман поднялся на принципиально новый, прежде недоступный ему уровень постижения Торы.

В Тверии он «каждый день записывал открытия, сделанные им в Торе». Он говорил, что «расстояние между изучением Торы вне Земли Израиля и Торой, открывающейся в ней, подобно расстоянию между землёй и небом» (там же, 30).

После того, как в Тверии вспыхнула эпидемия, рабби Нахман и его спутник перебрались в Цфат, а затем проникли в порт Акко, осаждённый войсками Наполеона. На турецком военном корабле они добрались до острова Родос, где провели праздник Песах.

Вскоре после праздник Шавуот 5559 /1799/ года рабби Нахман возвратился к семье, в Медведевку. Год спустя он переехал в местечко Златополь, а начиная с месяца элуль 5562 /1802/ года обосновался в городке Бреслав (Брацлав), расположенном в Подольской губернии, между городами Немиров и Тульчин, на берегу Южного Буга. Рабби Нахман возвратился из Земли Израиля совершенно преображённым.

«Подлинное постижение чудес Торы и её грозных пророчеств началось для меня после посещения Земли Израиля, — говорил рабби Нахман ученикам, — до такой степени, что теперь я стыжусь своего прежнего понимания» (Гдолей Русия). Он потребовал, чтобы ученики никогда не записывали его прежних высказываний и не публиковали открытий, сделанных им до поездки в Землю Израиля (Сихот Моаран 173).

В бреславский период рабби Нахман в наибольшей степени приблизился к духовному совершенству.

Рабби Натан Штернгарц, ставший его ближайшим учеником в Бреславе, свидетельствовал, что рабби Нахман «был абсолютно свободен от всех страстей и дурных качеств, и тени их не осталось в нём — он достиг высочайшей из духовных ступеней» (Шивхей а-Ран 25). «Вся Тора, во всей своей полноте, ясно запечатлелась в его памяти и постоянно была на его устах, — вспоминал рабби Натан Штернгарц. — Содержание всех священных еврейских книг было доступно его внутреннему взору: во всякое время он мог извлечь из них всё, что было необходимо в данный момент, — как будто эти книги всегда лежали перед его глазами раскрытые на нужной странице» (там же, 7). И, тем не менее, в своём постижении Торы он каждый раз «начинал всё заново, как бы забывая о том, чего уже достиг раньше, — он всегда был подобен новичку, делающему только первые шаги на пути к еврейству». Он говорил своим ученикам, что «цель познания заключается в том, чтобы прийти к пониманию своего незнания в отношении знания более высокого порядка — и так далее, без конца» (Сэдэр а-нэсия 32—35).

Благодаря присутствию рабби Нахмана, Бреслав стал одним из значительных центров хасидского движения. Его последователи со всей Украины приезжали к нему на основные праздники, шесть раз в год; однако самые многолюдные сборы проводились в праздник Шавуот, в ханукальный шабат и, особенно, в Рош а-Шана (Гдолей Русия). Рабби Нахман говорил своим хасидам, что в другие дни года он не в состоянии помочь им так, как в Рош а-Шана, — ведь, по словам мудрецов Талмуда, в первый день нового года определяется всё, что произойдёт до самого конца года (Хаей Моаран 406). «Моя духовная сущность полностью проявляется именно в Рош а-Шана», — часто повторял он (там же, 403).

И своих последователей рабби Нахман учил искренней и чистой молитве. «Следует молиться подобно ребёнку, упрашивающему отца: “Папа, прости меня!”» — говорил рабби Нахман (Гдолей а-дорот). Он стремился приучить хасидов «к разговору с Творцом на своём обычном языке, идише» (Шивхей а-Ран 27), он учил их «разговаривать с Б-гом, как с близким другом, ничего не утаивая: обсуждать с Ним всё, что происходит в жизни, признаваться в прегрешениях и заблуждениях, рассказывать о своих бедах, тяготах и невзгодах, просить Его о помощи, спорить с Ним и требовать от Него». «Восклицайте, кричите, тяжело вздыхайте и плачьте», — призывал рабби Нахман молящихся (Ликутей Моаран 11:95—101).

Он убеждал своих учеников, что в любой жизненной ситуации «не следует лишаться надежда» и «отчаиваться нельзя». Рабби Нахман сравнивал человеческую жизнь с очень узким мостом над бездонной пропастью. «Человек должен пройти по очень узкому мосту, — говорил он, — и самое главное для него совсем не бояться. А чтобы не бояться, человеку следует целиком сосредоточиться на том, что он делает “здесь и сейчас” — так, чтобы в его сознании просто не оставалось места для пустых страхов.

“Основное правило служения Всевышнему, — говорил рабби Нахман, — заключается в том, чтобы всем своим существом пребывать в сегодняшнем дне и думать именно о настоящем моменте… Всё, что есть у человека — это один день и один миг. “Завтра” — это уже совершенно иная Вселенная” (Ликутей Моаран 1:27). Служение Всевышнему, — учил он, — должно совершаться в радости, подобно танцу» (Гдолей а-Дорот). «Величайшая заповедь — всегда быть радостным», — утверждал рабби Нахман. По его мнению, «каждый человек, живущий на свете, в состоянии достигнуть высочайшей из духовных ступеней — ведь всё зависит только от свободного выбора человека, от того, захочет ли он, исполнившись сострадания к самому себе, рассудить с полной ясностью, что именно для него является истинным добром» (Шивхей а-Ран 26).

Духовное наследие рабби Нахмана представлено в ряде книг. На протяжении всей своей жизни он много писал, но, как правило, сжигал свои рукописи. Из написанного им сохранилась только Сэфер а-Мидот («Книга духовных качеств»), содержащая краткие размышления на различные этические темы.

В книге Ликутей Моаран («Собрание изречений нашего наставника рабби Нахмана») собраны его изречения, записанные учениками. Эти записи были просмотрены и отредактированы самим рабби Нахманом. Некоторые фрагменты этой книги основываются на его черновых заметках, сделанных для памяти. Первая часть книги вышла при жизни рабби Нахмана, а вторая — уже после его кончины. Эта книга стала основополагающим трудом для бреславских хасидов. В книге Сипурей маасиёт («Повести») представлены сказочные истории, которые рабби Нахман рассказывал своим хасидам на идиш — преимущественно в последние годы жизни.

Эта книга вышла в свет уже после смерти рабби Нахмана. Большинство историй было записано рабби Натаном Штернгарцем со слов самого рассказчика, некоторые сказки были пересказаны ему другими учениками. Он перевёл все истории на иврит, и, в соответствии с волей самого рабби Нахмана, книга издавалась, как правило, с параллельным переводом: вверху — текст на иврите, а под ним — на идиш.

«Знай, что каждое слово в этой книге — Святая Святых, так как заключает в себе тайны Торы, — писал рабби Натан Штернгарц в предисловии к первому изданию. — Упаси Б-г отнестись к этим историям как к обычным сказкам!.. Эти истории обладают чудесным свойством: они способны пробудить душу от сна, чтобы человек, не дай Б-г, не проспал бы всю свою жизнь».

Многочисленные высказывания рабби Нахмана приведены также в книгах, рассказывающих о его жизни и взглядах: Сихот а-Ран («Беседы рабби Нахмана»), Шивхей а-Ран («Прославление рабби Нахмана») и Хаей Моаран («Жизнь нашего наставника рабби Нахмана»).

В Бреславе, ставшей для него местом самой плодотворной деятельности, рабби Нахман пережил и самые тяжёлые потери.

В 5566 /1806/ умер от туберкулёза его двухлетний сын, а затем и другой сын, на которого рабби Нахман возлагал особенные надежды, видя в нём своё духовное продолжение. Через год от чахотки умерла жена рабби Нахмана. Он сам также заразился туберкулёзом и в течение трёх лет боролся с болезнью. В 5570 /1810/ году сгорел дотла его дом, и смертельно больной рабби Нахман провёл ночь на улице.

В месяце ияр 5570 /1810/ года, вскоре после пожара, рабби Нахман переехал в Умань, зная, что ему суждено умереть именно в этом городе.

Ещё в 5562 /1802/ году, по пути из Златополя в Бреслав, рабби Нахман провёл несколько дней в Умани. Он побывал на еврейском кладбище, где были похоронены тысячи жертв массовой резни, устроенной в 5528 /1768/ году гайдамаками. Тогда, ворвавшись в город, гайдамаки установили крест и предложили евреям выбор: креститься или погибнуть. Вся община, более двадцати тысяч евреев, предпочла погибнуть, освятив Имя Б-га. Побывав на этом кладбище, рабби Нахман завещал, чтобы его похоронили среди могил мучеников. «Души умерших за веру уже ждут меня», — повторял он.

На Рош а-Шана 5571 /1810/ года к рабби Нахману в Умань собралось несколько сот хасидов. Он умер восемнадцатого тишрея 5571 /1810/ года, на второй холь а-моэд праздника Суккот, — в возрасте тридцати восьми лет. Похоронен в Умани, на старом еврейском кладбище.

После его смерти руководство учениками перешло к рабби Натану Штернгарцу, который, однако, отказался занять место учителя, заявив, что главой движения по-прежнему остаётся рабби Нахман. Благодаря организационной деятельности рабби Натана, хасиды продолжали ежегодно в праздник Рош а-Шана собираться на могиле рабби Нахмана, — и с каждым годом эти собрания становились всё более многолюдными. В последующие годы съезжались хасиды не только со всей Украины и Польши, но даже из Земли Израиля, где также начала складываться значительная бреславская община. После 5677 /1917/ года, когда границы России оказались закрытыми, ежегодные собрания бреславских хасидов стали проводиться в польском городе Люблине и в Иерусалиме.

В 5701 /1941/ году нацисты, захватив Умань, разрушили кладбище, а после войны советские власти отдали весь район под застройку. Однако оставшимся в городе религиозным евреям удалось определить место, где находилась могила рабби Нахмана. Один из них, купив этот участок, построил на нём свой дом так, что могила оказалась спрятанной за оградой его двора. После отъезда владельца в Израиль дом и двор перешли во владение нееврейской семьи. В 5748 /1988/ году, с падением «железного занавеса», паломничество хасидов к этой могиле возобновилось. В последнее десятилетие наиболее крупные центры бреславского движения сложились на Земле Израиля — в Иерусалиме, Бней-Браке и Цфате, а также в США — в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.

Из книги «Еврейские мудрецы», изд. Швут Ами

Слушайте: Гешер цар меод (Весь мир — очень узкий мост)

Читайте также: тема Кто такой раввин?